あたらしい未来 The New Future
August 8, 2007 Оставшись наедине с мыслями, Ронан Хеффернан продолжал неосознанно помешивать вино на дне бокала, слегка покачивая им. На вполне красивое и даже слишком точёное лицо молодого человека упала мрачная тень нелёгких раздумий, сквозь которую пробивались кривая усмешка на тонких губах и надменный блеск изумрудных очей. Разговор с Альфани — хотя это было больше похоже на односторонний монолог с его стороны — взбудоражил в мужчине старые обиды на жизненную несправедливость, творимую ещё при этом самими людьми, да ещё людьми, хорошо ему знакомыми, от коих не ожидаешь такой подлости. Речь шла о простой правде, резавшей ему глаза уже достаточно давно, с того момента, как всё пошло не так, как, по его мнению, должно было: Кикунага Масаэ вновь и опять предпочла ему, её преданному ученику и последователю, кого-то, кто тех привилегий не стоил в принципе, — свою малолетнюю племянницу, не имевшую ни малейшего понятия о том, что было необходимо делать. Лишь немного эту рану смягчало обстоятельство, что и мерзкому Каю Альфани, состоявшему с первой кайчо Ризольверы в далеко не самых однозначных — как будто Ронан не знал!.. что за попытка сделать из него идиота?.. — отношениях, не досталась честь наследования. Но при том тонко настроенная интуиция Хеффернана звонко щебетала в его душе, утверждая, что Кикунага выбрала Ран заранее и по обоюдному согласию с Каем, а значит, по сути, этот невыносимый Альфани знал и мог куда больше него. Шестому чувству ирландец доверял безоговорочно, понимая, что то ещё никогда его не подводило, и потому такие размышления только больше ковырялись в не заживавших ранах, нанесённых жесточайшей обидой. И если, скрепя сердце, Ронан мог рационально обосновать, по каким причинам Масаэ распорядилась отдать Ризольверу Цугэмии и оставить Кая негласным авторитетом после себя, то почему она отдала своё кольцо девчонке, у которой-то и атрибут-то вовсе не Туман? Неужели он не заслужил его вместо девчонки? Да и зачем оно пигалице? Носить для красоты, как она и делает?.. Хеффернан сжал несчастный бокал и, тяжело выдохнув, пригубил вино. Если перешедшее к Ран право управлять Ризольверой он ещё мог понять и простить, то передача весьма неслабого кольца в качестве украшения ей же больно била по самолюбию молодого мужчины. Тренировавшая его на тот момент уже без малого четыре года Кикунага имела прекрасное представление, каким слабым заменителем пользовался её ученик, обладавший при этом потенциалом, способным превзойти её саму — Ронан был уверен в последнем, как ни в чём другом. И даже если это было не так или Кикунага была при другом мнении, дарить сильнейшее — ирландец хорошо представлял себе мощность оружия Масаэ — кольцо как аксессуар человеку, совершенно далёкому от иллюзионистских практик… расточительство. Непозволительное транжирство. Разве не должно было быть справедливо распределено между ними троими то, что принадлежало бывшей кайчо Ассоциации Арбитров? Ризольвера — Ран, как кровной наследнице, если уж на то пошло; авторитет и негласное правление — Альфани, как… Ронан не смог сформулировать чётко роль Кая в жизни Кикунаги, но и не стал пытаться; кольцо — ему, Хеффернану, как преданному ученику. В его понимании, такая делёжка звучала логично и правильно. Но упрямая и своевольная Масаэ никогда не поступала так, как от неё ожидают, всегда выкидывая какой-то фокус, приводивший окружающих в недоумение — как минимум, его. Что за женщина… На самом деле Хеффернан и впрямь восхищался — только тайно, разумеется, — своей учительницей. Жёсткой, волевой, сильной, умной, проницательной… Трудно представить для любившего сложности мужчины более интересную цель, чем эта. Останавливали только две вещи: разница в возрасте составляла почти шестнадцать лет, да и объект платонического обожания был занят… другим, а вовсе не им. Иногда Ронану казалось, что этот объект женского пола не ставит его ни во что, и он терялся в догадках, не понимая, зачем Масаэ вовсе взяла его в ученики. Да, он преследовал и требовал от неё этого на протяжении почти двух лет, случайно увидев однажды её в действии, но не сжалилась же она над ним, в конце-то концов. Могла бы стойко отказать, как бессовестно делала это, игнорируя подростка до последнего. Но в конечном итоге всё же милостиво приняла его, начав обучение. Тогда семнадцатилетнему юнцу даже подумалось чванливо, что она наконец-то увидела в нём кого-то лучше простого мальчишки, кого-то, кто был взрослее и сильнее — под стать ей самой. Кто мог знать, что спустя год в её жизни появится мерзопакостный Альфани, который получит всё как на блюдечке с голубой каёмкой и которому явно даже просить ничего не пришлось? Кикунага действительно волновала сознание Ронана глубже, чем тому хотелось, но он гордо не собирался признавать её первой влюблённостью в своей жизни. Гораздо проще было обратить внимание на маленькую, подраставшую и своеобразную копию Масаэ — Цугэмию Ран. Последняя действительно стоила того интереса, что зародился в любопытной душе ирландца: ранее никогда им не рассматриваемая потому, что они познакомились, когда ей было всего лишь десять, теперь она заставила его сменить курс увлечения. С момента той встречи прошло уже пять лет, и теперь Ран вдруг оказалась не упрямым, перечившим всем, кроме тётушки, ребёнком, а статной и достойной девушкой, кою уже можно было воспринять иначе. Совершенно иначе — и совсем не как дитя. Хотя про себя Хеффернан по-прежнему называл её «малышка Ран», что иногда прорывалось в редких разговорах с молчаливым Каем, но он перестал так думать, стоило этой малышке заполучить в руки власть над Ризольверой. Тогда она вынудила его себя заметить уже в новом качестве. И это качество неожиданно пришлось ему по сердцу. Любовного подтекста, по мнению Хеффернана, здесь не присутствовало ни капли, но вот азарт время от времени так и мотивировал молодого человека совершать благородные поступки в отношении новоиспечённой кайчо в надежде, что та тоже обязана посмотреть на него иначе. В конце концов, разве не должны быть юные почти пятнадцатилетние девушки падки на красивых, высоких и взрослых парней вроде него, которые ещё к тому же всячески демонстрируют открыто свою лояльность? Ответ был очевиден, и потому Ронан просто терпеливо выжидал. Но и терпению уже приходил конец. Никогда не имевший отношений с противоположным полом молодой человек был относительно брезглив: зачем тратиться эмоционально и физически на ту, что не была бы ему интересна как амбициозная цель? Это просто-напросто скучно. И сейчас, когда такая цель начала обрисовываться в виде Цугэмии Ран, в нём наконец-то проснулся интерес, свойственным завоевателям. Потакание иссякавшей выдержке и бившим копытом о землю неисполненным амбициям стало увлекательной игрой для него: победа должна была произойти в любом случае, тем более эта не казалась ему сложной — так, существовал лишь небольшой порог трудности, только придававший им — и игре на Ран, и самой Ран — больше дурманившего душу сладкого привкуса. Это не просто игра теперь: это дело чести — лишить саму Цугэмию сией гордости, отомстив тем самым неразумной Масаэ по всем пунктам его обиды на неё. Моментально осушив бокал, Ронан поставил его на журнальный столик возле дивана, на котором по-королевски восседал. Оставалось ему только продумать, как же исполнить такой коварный план. Он уже без малого год обхаживал девчонку, но она до сих пор не проявляла привычных для влюблённости сигналов: ни смущения в его присутствии, ни желания видеться почаще и проводить больше времени вместе… ни каких-либо других знаков. Возможно, Цугэмия просто по-другому ощущала влюблённость и могла демонстрировать её иным образом — такой вариант Хеффернан тоже рассматривал, но не очень-то в него верил. Его точная интуиция, на кою он полагался безоговорочно, утверждала обратное, и он склонялся к мысли, что девушка и впрямь не была им очарована в том смысле, в каком ему требовалось. Возникал закономерный вопрос: а почему?.. Разумеется, Ронан мог бы пустить в ход навыки затуманивания сознания Ран и влиять на её решения, сердце и чувства исподтишка, однако это тоже было делом чести — не использовать такие двоякие по значению техники. Буквально заставить её отдать ему добровольно и Ризольверу, и кольцо — легко, с его-то способностями. И отдать себя тоже, конечно, но как приятный бонус, как красивый бантик сверху подарочной упаковки, который будет так приятно развязать первому и ощутить, как податливый шёлк заструится между пальцами… Но подобный исход событий казался азартному ирландцу слишком прозаичным и не стоившим усилий. Он мог бы сделать это и год назад, если уж на то пошло, зачем было ждать столько времени? Впрочем, выгода в том определённо была: взрослевшая Цугэмия становилась привлекательнее и старше, а значит, более любопытной и не столь быстро доступной добычей. Как дорогое, высококлассное вино — тут Хеффернан обратил внимание, что этого материального напитка он уже лишился, и раздосадовано поморщил нос, затем поднимаясь с места и неспешно покидая комнату. Вышагивая по коридору, молодой мужчина продолжал размышлять на тему того, как бы ему сместить Ран и занять её должность в Ризольвере, да ещё заодно избавиться от надоедливого Альфани, который в Ассоциации просто-напросто задержался непозволительно надолго. К его вящему разочарованию, идеи пока не поступали, а случаи не подворачивались, но Хеффернан не унывал. Жульничество с собственным атрибутом всегда оставалось возможным, ведь он не отказывался полностью от такой версии и необходимости. В конце концов, в нём была своя прелесть тоже: вряд ли Кикунага думала, что обучает ученика навыкам, кои он будет использовать для соблазнения её милой племянницы. В этом есть даже своя ирония, рассудил коварный юноша, впервые посмотрев на такой исход событий под другим ракурсом. Размышляя всё больше и больше на разные вариации одной и той же темы, не покидавшей его тёмноволосую голову уже продолжительный срок, и держа путь в главный зал через уборную, Ронан остановился возле очередной запертой комнаты, коих тут было немало, потому что его внимание привлёк проникавший из-под дверцы мягкий свет, подсказывавший, что в ней кто-то есть. С любопытством прислонившись к стене возле перегородки, он узнал низкий и размеренный голос одного из говоривших. Кай Альфани — и здесь он!.. Раздражение чуть было не затмило сознание завистливого ирландца, однако разум возобладал в аппарате самоконтроля, и Хеффернан вслушался в того, кто отвечал итальянцу. Итальянская речь немного обескуражила и разочаровала Ронана, ведь он ещё не знал этот язык на достаточном уровне, чтобы уверенно его понимать и уж тем более использовать в общении — именно по этой причине они с Альфани всегда общались на японском. Но и отказать себе в удовольствии прислушаться к собеседнику — или их несколько? — омерзительного Кая он не мог. К тому же ему было крайне интересно узнать, кому же асоциальный старший помощник Ран уделил внимание. На правой руке молодого человека приглушённо засияло кольцо пламенем цвета индиго, тут же растворившемся в воздухе и пропавшем в дверном замке: иллюзионист направил энергию на то, чтобы скрыть момент, как он приоткрывает дверь в комнату. Тем более что много ему и не требовалось, ведь он мгновенно узнал… Девятый босс Вонголы… Тимотео?.. На секунду ошарашенному Ронану показалось, что ему самому мерещится, а кто-то использует иллюзию против него самого, но спустя почти минуту он понял, что увиденное — самая настоящая правда. Нет, он знал, что Ноно Вонголы вроде бы собирался явиться на церемонию прощания с Каваллоне, хотя по-прежнему не понимал, зачем столько чести оказывать умершему Ханэуме. Тем более что по плану сами похороны должны были быть непосредственно в Италии, и главному представителю самой авторитетной мафиозной семьи не составило бы труда посетить уже тот ритуал. Он знал об этих вероятных планах Тимотео вскользь от Ран, которая, в свою очередь, могла узнать это, наверное, только от самого Альфани, но ему тогда не пришло в голову уточнить, действительно ли так будет, ведь много шума из ничего, по его мнению. Но, как оказалось, всё было не так, и Ноно и впрямь явился попрощаться с Дино в Японии. Зачем такое почтение к молодому боссу Каваллоне, даже несмотря на абсолютную лояльность последнего Вонголе? Вслушиваясь в диалог и пытаясь понять, о чём идёт речь, Хеффернан приходил всё в больший восторг. Как там говорилось?.. Терпение вознаграждается? Видимо, да, и весьма сполна. Теперь он точно был уверен.・・・
…— Приезжать сюда, чтобы просто поговорить, — не самая разумная идея, — флегматично суммировал Кай, ощущая при этом колкую досаду, кою не удалось подавить моментально. — Ты же понимаешь, что не оставляешь мне другого выбора, — мягкие шоколадные глаза пожилого Девятого босса Вонголы смотрели на мужчину печально и как будто бы нежно. Его собеседник же выглядел необычно расслабленно и менее отстранённо. — Или наоборот, — парировал Альфани всё тем же безразличным голосом, хотя поддерживать равнодушие в такой ситуации ему всё-таки было довольно сложно. — Наоборот… — эхом повторил Ноно, как-то вмиг осев и превратившись в огорчённого старика из всесильного мафиозного босса, статус которого подтверждался даже тем, как уверенно он только что стоял. — Если ты пытаешься как-то дискредитировать меня, то мне всё равно, — глухо отозвался Кай, сужая тёмно-карие — такие же, как у Тимотео — очи в предупредительном взгляде. Слегка вздрогнувший от такого несправедливого предположения Тимотео опустил плечи и промолчал. — В такой ситуации ты выдаёшь только себя, а не меня, потому что ведёшь себя несоответственно своему долгу, — педантично отчитал босса Вонголы старший Ризольвенти. — Не тебе меня учить долгу, — грубо оборвал его Ноно, сузив глаза для демонстрации собственной силы, и выпрямился, пытаясь вернуться в прежний образ. — Это ты его нарушил уже не единожды, несмотря на наш договор! — В наш договор не входили подобные условия, — спокойно отразил выпад невозмутимый мужчина, всё ещё казавшийся собеседнику непробиваемой скалой, хотя это было уже не так. Горько вздохнув, Тимотео не воспринял сей отпор как таковой: — Но он также не отменял твои обязанности никоим образом. — Мои обязанности определяю только я сам, — этот диалог порядком напрягал Альфани. — Глупо думать так, — возразил Девятый и резонно добавил: — Можно подумать, ты собираешься всю жизнь скрываться под псевдонимом… — он не дал что-либо произнести Каю, повышая голос: — …и довольствоваться статусом второго человека в организации, которая была создана почти что тобой, да ещё слыть самым слабым мафиози в её истории, — Тимотео непреклонно продолжал аргументировать свою позицию: — Пользоваться лишь частью дарованных тебе благ и возможностей — это расточительство и неуважение ко всем твоим предкам, как и другим людям, которым ты мог бы помогать больше и лучше, признай ты… — Помогать?.. — скептически изогнул бровь Кай и вкрадчиво уточнил: — В качестве кого? — Прекрати, — хмуро бросил старик. — Ты прекрасно знаешь, о чём я. — В том и проблема… — Альфани неожиданно испустил лёгкий выдох разочарования. — Я знаю это слишком хорошо. — Не переиначивай, — новое требование стоило Тимотео моральных усилий. Этот разговор эмоционально выматывал его. — Я всегда говорил тебе, и ты сам так считаешь, что всё зависит только от тебя и того, как ты на это смотришь. — И именно по этой причине я отказываюсь уже не в первый раз, — как можно мягче напомнил мужчина, хотя попытка звучать менее категорично не удалась, ибо жёсткие интонации разорвать было не так просто. — Я делаю то, что от меня зависит. На минуту примолкший Ноно с глубокой печалью в невыцветших карих глазах всматривался в нечитаемый взгляд упрямого молодого собеседника. — Но не всё… — оспорил он впоследствии, покачав седой головой. — Ты можешь больше. Намного больше. — Мне достаточно того, что я имею, — вывод показался Ноно неутешительным. — Если ты приехал только ради этого, то позволь мне уйти, ведь у меня есть незаконченные дела, а времени совершенно не осталось, — твёрдо отозвался Кай, собираясь пойти к двери, чтобы покинуть комнату. — Я тоже не обладаю бесконечными запасами времени… к сожалению, — печально усмехнулся Девятый, а Альфани недовольно сжал кулаки. — О чём речь? — он потребовал объяснений, подозревая, что сказанное Тимотео — лишь красивая метафора, не имевшая под собой настоящих оснований. — Тебе пора вернуться к своим обязанностям… Уже ощущавший немалый приток раздражения Кай действительно почти развернулся в стремлении оставить навязчивого Ноно в гордом одиночестве, однако последнее произнесённое им слово заставило Альфани вздрогнуть и испытать доселе забытое и оттого горькое чувство единения со стариком. — …Федерико.