Проект Х

      И он не пришёл в понедельник. Хотя должен был прийти. И во вторник. В среду я пропустил уроки, чтобы понять, не сдох ли он. Но, по-моему, сдох.       Знаю я таких «отличников-перфекционистов». Они везде такие, даже после школы. Постоянно первые, всегда лучшие. Особенно, когда только начинают. Вот он не должен был меня оставлять. Нет. Но.       Родителям, честно говоря, пофиг: учусь я или не учусь. Все равно, денег — жопой жуй. Ещё правнукам моих правнуков хватит. И я прогуливал.       Джон даже прибегал парочку раз, с Тео. Тоже, наверное, хотели убедиться, что я ещё функционирую. Но та стычка с Дунканом много дерьма на сердце, если оно у меня есть, оставила. Да! Именно, что дерьма! А вляпался я по горло.       Он, педик, даже не позвонил.       Смазливый урод.       Но сходка… Я знаю, что она не состоялась. Ее перенесли…       Схватив рюкзак, наполненный моими родными баллонами, я выбежал на улицу.       Ахахаха, какая теплота! Сама природа за меня!       Вся шайка стояла у супермаркета, что находился в одном квартале от Правительства. Туда же. Хах.       Как только я подошёл ближе, ребята заулыбались, начиная хлопать меня по плечу. Но Джон махнул кислой рожей на рюкзак:       — Леон, ты только как глаза, помнишь? — Но Джон-то понял, что если я взял с собой рюкзак, то нет.       — Похер. Эти менты на меня уже забили.       — А как же Лафает? — Продолжал есть мой мозг Джон.       — Давно на меня положил.       — Точно уверен? Ещё бы, мальчик. Своими вопросами ты меня точно не переубедишь.       — Хватит яйца чесать! Погнали, парни.       И наша свора переростков двинулась к Правительству. Джон съел лимон. Точно.       По пути все молчали. Не как обычно. Ведь мы постоянно разговаривали, бесились, пока шли к «пункту». Но до этого нас ещё ни разу не палили. Идём такие, страшно тихие.       Тео дал знак троим ребятам, которые были сигнализацией.       Пацаны начали было пререкаться, что лучше бы я встал на их место, но Тео быстро их заткнул, сказав, что не время. Не время. Те насупились и встали на свои места.       — Если тебя поймают… — Начал было Тео.       — Дело, Тео. Дело.       И он закрыл рот.       Втроём, я, Тео и Джон, встали лицом к зданию, бросая на плитку свои рюкзаки. Они зазвенели.       — Мало. Очень мало времени. — Бурчит Джон.       — К черту время! — Кричу ему я.       Одновременно, мы вытащили баллончики, начиная рисовать, если вы так это воспринимаете. Для нас-то «рисульки» значат куда больше, поверьте. И не для «драйва» все это. И не для «внимания». Я хочу почувствовать, что есть ещё в нашем городе те, кого тоже волнует происходящее. Те, кто не безразличен! Единомышленники. Что мы не безумны. Что мы не просто подростки, у которых какой-то гормональный сбой. Нет!       Тео нарисовал голую бабу, жующую деньги, которые ей пихал в рот толстый чиновник. Джон изобразил, если вы так это воспринимаете, копа, выписывающего штраф собаке, писающей на пожарный гидрант. Хах. И они посмотрели на мою картинку. Даже не картинку, а надпись.       МЕНТЫ — ПИДОРЫ. ВО ВСЕХ СМЫСЛАХ.       Мы никогда не обсуждали работы друг друга. Но я видел, что они НЕ поняли. А я считал, будто им все ясно без слов. Друзья словно разочаровались, что ли…       — Фараоны! — Кричит один.       — Какие, нахрен, фараоны, Дрейк? Какого кала ты насмотрелся, чтобы там так говорили? КОПЫ, Ребята!!!       Тео одним махом сгребает всю краску, и мою, и его, и Джона и кидает в свой огромный мешок.       — Сматываемся…       ПИУПИУПИУПИУПИУПИУПИУПИУ       Они бегут и смотрят на меня. На меня, который выводит свою надпись на стене.       — Ты будешь долбаном. — Говорит мне Джон. — Тупым долбаном.       — Валите. — Бросаю я им.       — Да не оставлю я тебя, придурок конченный! — Кричит Тео, задыхаясь от гнева. — Что за садомазохизм? А ну делай ноги с нами! Я не хочу, чтобы тебя упекли!       — Сука. — Знаю, что Тео не мне эти слова адресует. Ситуации. Злобно смотрит на меня и бежит за угол с Джоном. — МЕНТЫ — ПИДОРЫ! ВО ВСЕХ СМЫСЛАХ!!! — Ахахахаха, засранец.       Визг прекращается. Из машины выходит Франк. Один.       Чёрная форма придаёт ему некую грубость. Грубость стриптизера, ахахаха. Форма на Лафаете смотрится только так.       Уже я поднимаю вверх свой баллон.       — Ну? Будешь отбирать? — Ухмыляюсь я.       Но он молча стоит и пялит.       — Менты — пидоры. — Вслух читает он. — Во всех смыслах. Остроумно. — На лице не дрогнул ни один мускул. Прожигает меня взглядом своих серых глаз. Сжирает.       — Я бы сказал, жизненно, не так ли?       — Так ли. — Резко отвечает он, «любуясь» надписью. — Меня ведь в отдел другой хотят перевести. — Внезапно говорит он.       — И?       — И назначили другого участкового, который будет следить за тобой, Леон. — Франк рассматривал надпись. — Но он заболел. Тогда я предложил начальнику оставить тебя на некоторое время без присмотра, чтобы доказать, что ты меняешься. Стараешься. И вдруг меня вызывают. К Правительству. Вандализм. Леон Дюран. — Все это он произносит так сухо и спокойно, что мне становится тошно и жутко неприятно.       — А ещё тыкаешь мне в лицо моей ориентацией. Пидором называешь… Мы расстались с Дунканом после той ссоры, что произошла в кино.       Тёплый ветерок дул прямо Франку, который все смотрел на стену, в лицо.       — Честно говоря, не хочу тебя видеть, Леон. Можешь идти. Я все равно потрачу весь сегодняшний вечер, а может, и ночь, чтобы оттереть ваше искусство.       — Почему ты насмехаешься над нашими рисунками?       — Заметь, что я не насмехаюсь. Мне действительно нравится, ЧТО вы рисуете. Но долг никак не зависит от моих предпочтений. На то он и есть долг. — Лафает мягко отодвинул меня от стены, доставая из кармана тряпочку и начиная пшикать на неё каким-то раствором.       — Ты свободен. — Каменно произнёс он, оттирая мою надпись.       — А как же…       — Наказание? — Равнодушно спросил он. — Думай, что ты в руках у другого копа. Я буду служить не в этих структурах.       Он старательно принялся за работу. Усердно. А я все не мог бросить его и уйти, как подсказывал мне здравый смысл.       Пристроившись к нему справа, я засунул руку в его карман, нащупывая вторую тряпку. Пшикнув пару раз на ткань этой жижей, я начал тереть последнюю часть моей надписи.       — Я серьезно не хотел, чтобы у вас с Дунканом так получилось… — Попробовал извиниться я. Но вышло как-то грубо.       — Все шло к этому. — Губы Франка сильно сжались.       Ветер стал прохладным.       — Тогда извини, что так обращался с тобой… — Лафает прекратил чистить стену. Встал и смотрит на меня. А я, как назло, покраснел до чертиков!!! Помидорище — позорище!!!       — Ты до сих пор думаешь, будто я не знаю, почему ты так себя вёл? — Насмешливо спросил он, разглядывая меня.       — Вечно ты все знаешь! — Буркнул я, упорнее оттирая стену.       — Я просто не забываю, что тоже когда-то был подростком. — Снисходительно улыбнулся Лафает.       — А по-твоему, во всем виноват именно подростковый возраст?       — Неее, — энергично замотал головой он, — есть вещь ещё хуже. И лучше.       — В смысле? — Не понимал я.       — Ну, если она разделённая, то лучшая вещь во всем мире. А если неразделенная, то самая мучительная.       — Хватит загадок с меня. Я уже слишком туп для них. О чем ты?       Франк хохотнул, приближаясь к следующему рисунку.       — Любовь, Дюран. Любовь!       И я так захотел в рожу ему вмазать! Больно захотел! И кричать на него так хотел! И трясти его, и плевать в него, но лишь встал как вкопанный. Даже рисунок уничтожать перестал.       Молчу, а все нутро будто в пятки упало. Гляжу на него, улыбающегося, и дышать начинаю в четыре раза быстрее. И злюсь на него, и не злюсь, вроде как…       Но брюнет тоже молчит. Довольно лыбится и молчит. Видит, что я в оцепенении, но продолжает делать своё дело.       Дурачок я, конечно! Одни подозрения к себе привлекаю, ТАК таращась на него.       С надписью — покончено. С рисунком Джона Франк тоже справился. Неуверенно, я приблизился к творению Тео. Присев на корточки, я начал снизу. Лафает тёр верх и середину. Позади меня. Безмолвно, мы прощались с прекрасной девушкой и толстым чиновником.       Ноги у меня изрядно затекли. Привстав, я почувствовал, что нахожусь вплотную между стеной и Лафаетом, который до этого момента старательно тёр что-то наверху. Мы замерли.       Его тёплое дыхание накрыло мою шею. Мускулистое, сильное тело страстно пульсировало, обжигая мою спину, поясницу, … Ладони вспотели.        Кожа покрылась мурашками. Сделав короткий вдох и боязливо взглотнув, я задержал дыхание.       — Спасибо за помощь. — Холодно поблагодарил он.       — Может, пора прекращать этот детский сад? — С вызовом спросил я, внезапно повернувшись к нему. Стоим лицом друг к другу близко-близко.       — Пожалуй, ты прав. — Кивнул Франк, собираясь уходить. Но я быстро схватил его за руку. Серые глаза удивлённо покосились.       Тогда я отпустил руку. И копа вместе с ней.       Хмыкнув, Франк отошёл на пару метров.       — Когда, набравшись смелости, приступаешь делать что-то — нельзя ретироваться, нельзя сворачивать назад. Ведь этот шанс может оказаться единственным в твоей жизни. — Задрал голову, смотря на ярко-голубое небо.       Я всё стоял у стены.       — Видишь, какими трусами мы становимся, когда речь заходит о наших мечтах?       — По-моему, у тебя очень раздутое мнение о себе, раз думаешь, будто ты — моя мечта. — Исподлобья смотрел на него я.       Засранец лишь улыбнулся.       — Дюран, я о жизни тебе говорю.       — Вот не надо мне о жизни говорить! — Психанул я. — Будда сраный!       Брюнет громко расхохотался.       — Ты сам меня подстрекаешь сделать это?! Специально выводишь из себя?! — Я не мог понять, зачем коп дразнит меня, зачем побуждает на ЭТО.       Но он просто-напросто ржёт. Ишак.       Скуластый дебил бодрой походочкой пошёл к ментовской машине.       Ну уж нет, мой милый. Ну уж нет, моя «мечта».       Писклявый звук растягивающейся молнии на моем рюкзаке заставил его остановиться. Я достал баллон.       — Дюран. Я сказал, что в следующий раз твои выходки с рук тебе не сойдут.       Подойдя к только что отмытой нами стене, я угрожающе поднял руку с баллоном.       — Не смей.       Медленно, баллончик трясется из стороны в сторону. Вверх-вниз. Указательный палец собирается нажать на распылитель…       И он УЖЕ держит меня за руку. Снова за мной. Как в первый день.       Отпускаю драгоценный баллон. Он падает на землю. Звонко так ударяется об асфальт.       А Лафает не отпускает мою руку. Пустую руку.       Хватаю его за левое запястье. Пытаюсь вывернуть. Не на того напал. Коп мгновенно реагирует, припирая меня спиной к злополучному Правительству.       — Что ты делаешь? — «Спокойно» спрашивает он. АХАХАХАХА. Я-то чувствую, что нихрена тебе не спокойно!       — Я, трус, исполняю свою «мечту».       И живо касаюсь губ Лафаета, нависающего надо мной.       Брюнет вздрагивает. Торопливо одёргивает свои руки и направляется к тачке.       Громко захлопнув дверь, заводит мотор. Смотрит на меня через окно.       Я стою на том же месте.       И уезжает.