***
— Вась… — тетя Марина села на диван, подперев лоб кулаком, закрыла глаза, собираясь с мыслями, и с минуту просидела так. Вася не торопил. Ему самому непросто это всё давалось, хотелось прямо сейчас выскочить из квартиры и убежать, а лучше вообще убежать далеко-далеко, в другую страну, в Антарктиду — да хоть куда. Он чувствовал, что ничего хорошего она ему сейчас не расскажет. Не скажет, что всё хорошо и он никогда не подавал тревожных звоночков. Не скажет, что эти вспышки — просто редкий вид головной боли и ничего не значат. Сейчас его голова словно прояснилась, практически ушла боль, перестала сжимать его в тисках, вспышки тоже словно притаились, понимая, что они здесь более не нужны и сейчас и без них всё встанет на свои места. Тетя Марина отняла кулак ото лба, открыла глаза и посмотрела на Васю полным мольбы, слез, сожаления взглядом. Словно кошка-мать на задавленного машиной котенка. Сжала ладони в кулаки. Вася замер и, кажется, даже затаил дыхание. Сейчас. Всё. Решится. Был ли он готов к этому? Отнюдь. Должен ли был узнать? Обязан. — В общем… твоих родителей убили, хотя я говорила тебе, что это была авария… нет, это не была авария, — она подняла глаза к потолку, часто заморгала, отгоняя мерзкие воспоминания о той сырой и дождливой ночи, — их убил человек. В вашей квартире. Ножом, — на этом слове Кот, словно рефлекторно, сглотнул и почувствовал, как где-то в затылке что-то заныло, — ты спрятался под кроватью, но он нашел тебя. Его ладони вспотели, уже сейчас захотелось убежать не оглядываясь и никогда сюда не возвращаться, весь образ крепости рушился на глазах, это была не крепость — это была тюрьма. — И… и… — женщина замялась, ища подходящие слова, хоть и понимала, что таких нет, — твоя мать была еще жива, когда он достал тебя из-под кровати, — во рту пересохло. Бежать. Бежать. Опоясывающая боль снова сжала голову в железных тисках. Страх. Боль. Отчаяние. — и сказал, что… или ты убьешь ее, или он убьет тебя. Марина резко встала, подошла к окну и сжала подоконник. Она слишком хорошо помнила тот вечер. Слишком отчетливо запали ей все детали. Практически поминутно. Звонок. Быстрые сборы, несмотря на причитания мужа. Такси. Перчатки, которые она теребила в руках, пока ехала. Одну она так и забыла в такси тогда. Ливень в лицо. Мокрые волосы. Страх. Сердцебиение. Вася с ножом над телами родителей. Без слез. Без криков. Со стеклянным взглядом. Марина зажмурилась, но от этого образы стали только четче. Открыла глаза и словно не своим, а каким-то хриплым голосом добавила очевидную фразу: «Ты сделал это». Вася, и так замерший, потерял способность шевелиться. Пока он не слышал этой, казалось бы, очевидной фразы, можно было додумать хоть что, лишь бы не соглашаться с этим. Что в этот момент приехала милиция, что его кто-то спугнул. Что угодно… Да, взрослый мозг понимал, что выбора у него не было, но… кому от этого легче? Новый приступ боли пронзил его разум, новая, кажется, самая сильная вспышка озарила его так, что он, не устояв, обхватив голову руками, сполз на пол и прижался горячей головой к холодной стене. — Давай, пацан, прикончи ее, — горящие огнем глаза сверкнули в темноте ночи, — или я прикончу тебя, — такой спокойный, будто играющий с ним голос. Как с загнанным в клетку зверем, у которого нет выбора. Он играл с ним. Играл по своим правилам. Играл, зная, что выиграл. Мама пошевелилась, ее лицо исказила гримаса боли. Она тяжело вздохнула, набрав воздуха в грудь, и на выдохе, едва слышно, сказала одними губами: «Васенька… закрой глаза и сделай это, сынок…» Ее лицо вновь перекосило от боли и страха. Страха смерти, страха оставить сына. Страха, что даже если он это сделает, его могут убить. Обессилевшая, измотанная болью, она старалась зажимать кровоточащую рану на животе. Жизнь уходила из нее вместе с кровью, губы и лицо побелели в цвет платья, что даже светлые волосы стали выглядеть контрастно-живыми. Отец был уже мертв. Ему хватило одного удара, чтоб умереть сразу. Возможно, он даже практически ничего не почувствовал. Кинувшись к нему, мать и получила удар — видимо, не такой точный, как отец, раз все еще мучилась. Убийцу нисколько не трогали ее страдания и вместо того чтоб добить — он наоборот любовался, давая ей испытать всё до последней капли — и морально, и физически. Убийца всунул Васе в дрожащую руку нож и подтолкнул к матери, распластавшись лежащей посреди комнаты. Даже сейчас она постаралась сделать вид, что все хорошо, что всё это не по-настоящему и это просто игра. Она пыталась улыбаться и говорила Васе, чтоб он не плакал и не боялся, а закрыл глазки и быстро сделал то, что просит дядя. А после этого посидел с закрытыми глазками, пока дядя не уйдет. Голос матери, едва живой, надрывающийся, несмотря на все ее старания сказать как можно более спокойно и ласково, завораживающе подействовал на Васю. Он действительно будто поверил ей. Поверил, что это игра, ведь мама так спокойно о ней говорит. Закрыл глаза, поднял содрогающуюся руку с ножом над матерью и быстро, желая быстрее сделать это, опустил, вонзив в тело — еще живое или уже нет — острие ножа. Боялся отпустить нож. Будто сросся с ним. Рукоятка ножа была в крови еще от тех первых ударов, которые нанес убийца. Пальцы склеивались. Глаза не открывались. Мама молчала. Страх. Дикий страх. Но без слез. Без криков и дрожи. Дверь в прихожей захлопнулась. Дядя ушел. Всё, как сказала мама. Игра окончена. Выдернул нож с каким-то параноидальным желанием, что сейчас все будет хорошо, как и сказала мама. Ведь всё — дядя ушел, теперь все будет, как раньше. Открыл глаза. Перед ним лежали тела родителей. В его руке был окровавленный нож. За окном стучал дождь. Вася не понял, что произошло внутри него, но что-то кардинально изменилось. В носу усиливался запах, идущий с кухни. Кажется, так пахнет газ. Он смотрел потухшим, стеклянным взглядом на мать. Он не чувствовал страха. Не чувствовал боли. Не чувствовал ничего. Просто сжимал рукоятку ножа со всей силой, что у него была. Он еще не понимал, что как раньше уже не будет. Он еще ничего не понимал и не чувствовал. Только его жизнь будто стерли. Не было ничего вокруг. Только липкий нож в руке. Вася открыл глаза. Голова всё так же раскалывалась. К горлу подступил ком тошноты. Это было в реальности… эти вспышки — не выдумка, это его воспоминания. Настоящие, живые. Они действительно были, какими бы тяжелыми ни были. Его сковала дрожь, как только он пытался вновь подумать о новоиспеченных воспоминаниях. Снова и снова надеялся, что это игра. Что в этот раз он откроет глаза и все будет как раньше. Не получалось. Снова и снова перед ним лежали бездыханные тела. А потом приехала тетя… — Выпей, — тетя Марина протянула ему стакан воды, — я знала, что этот день когда-нибудь настанет и ты захочешь знать правду. Вася сухими губами впился в ободок стакана и жадно начал глотать воду, которая так будоражила его разгоряченное тело. Он. Убил. Мать. Пусть у него не было выбора, пусть она сама его об этом попросила, пусть она попыталась сделать так, чтоб он не увидел самой ее смерти — он не мог в это поверить. Это было правдой. Не лунатизмом, не кошмарным сном. Вся его жизнь — кошмарный сон, после которого невозможно проснуться. — Потом мы долго тебя лечили. У меня был друг, который многим мне обязан, он психиатр, и он сделал так, чтоб в твоей карте не было записей о лечении. Ты не разговаривал. Совсем. Постоянно ходил с закрытыми глазами и ножом. Ударял ножом игрушки, диван, подушки. Рисовал только черным. Лечение вроде бы стало помогать, ты начал разговаривать, понемногу возвращаться к жизни. Твой мозг или препараты заблокировали твои воспоминания о том дне. Всё вроде наладилось. Ты ходил в школу, у тебя появились друзья, но иногда — сначала часто, потом реже — у тебя случались… обострения что ли, — она вздохнула, погладила его по голове с заботой, поймала взгляд, в котором читался и страх, и необходимость знать о себе всё; его глаза потускнели, кайма губ побледнела, черты лица словно обострились одномоментно, — ты начинал ходить ночами, кидался ножом, как-то ты убил нашу кошку, мы с мужем поздно проснулись от ее крика. Марина снова отошла от Васи, давая ему самому вспомнить то, что мозг так долго от него прятал. Он должен остаться с этим наедине. Должен понять, кто он и что ему пришлось пережить, раз в этом возникла необходимость. Она даст ему узнать, кто он. Она и так слишком долго скрывала это, не зная имеет ли на это право. — Вася! — запахивая халат, Марина выскочила из спальни; за ней, бормоча что-то себе под нос, шел ее муж Константин. Марина вскрикнула, увидев племянника над уже мертвым животным. Живот кошки был распорот ножом, она лежала в луже собственной крови. Широко распахнутые глаза выражали недюжинный страх и боль. Вася повернулся к тете, его глаза были открыты, они будто пылали огнем и страстью, а на лице при этом не была ни единой эмоции. — Что ты натворил, выродок?! — Константин едва толкнул замершую на месте Марину и подскочил к Васе, выбил из его руки нож и отвесил ему пощечину. Вася начал часто моргать, будто просыпаясь и путаясь, и следом получил еще один удар ладонью в затылок. Запнулся, упал, распластавшись на полу. Он не понимал, за что дядя Костя так с ним. Зачем он вытащил его из кровати и побил? — Так это я… Дымку? — туго сглотнув и вспомнив имя кошки, пробормотал Вася. — И вот почему Костя тогда… — головная боль то усиливалась, то почти полностью отпускала. Было что-то еще. Что-то, что он тоже не помнит, но что должен вспомнить так же, как и то, куда пропала Дымка. Он хорошо помнил эту кошку — ласковую, добрую, но однажды, окотившись, она задавила своих котят. На следующий день после этого Дымки в их доме больше не было. Куда делась — никто не говорил. И только дядя Костя как-то не по-доброму поглядывал на него, когда он, ребенок совсем, спрашивал, где его кошка. Тетя Марина говорила, что она, наверное, убежала и потерялась. — Ты. И еще… тот, кто убил твоих родителей, сделал это в перчатках. Ты после этого никогда их не носил. А ночами часто надевал. И Дымку ты в них. Костя и так… не особо был рад тебе, у него с моей сестрой, твоей матерью, всегда были разногласия, с твоим отцом они и вовсе не ладили. Он сразу начал говорить, чтоб тебя отправили в дом сумасшедших. После кошки он стал еще подозрительнее, наставил на своем. А ты прекратил всё. Несколько лет мы жили спокойно, уже даже как-то забыли обо всем, подумали, что всё прошло, ты вылечился. Клин клином что ли. Но потом… уже прошел твой выпускной, ты собирался поступать в военное училище, как ты услышал, что мы с Костей ссоримся. Он сказал, что не обязан и дальше содержать ребенка моей… в общем, он отозвался о твоих родителях не очень лестно и ты это услышал. Промолчал, ушел к себе. Мы тогда были на даче, мне срочно пришлось вернуться в город, ты остался с Костей. Костя спит на диване. Рядом пустая стеклянная бутылка водки. Ночь. Свет везде выключен. Всё в тумане, но отчего-то еще более четкое, чем обычно. В голове жужжат обидные слова в адрес родителей. В голове туман и в то же время всё слишком точеное. Машинально повернул конфорки, не зажигая огня, и сказал голосом, полным холода, сверкнув горящим взглядом: «Вот сам лично и скажи им это!» — Мне позвонили соседи и сказали, что у нас был взрыв газа. Я сорвалась посреди ночи, приехала, а ты… Марина, припарковавшись кое-как, выскочила из машины, бросившись к заливающим догорающий дом пожарным. Увидела Васю, который отчужденно от соседей-зевак стоял в стороне, не подходя ни к кому. Рядом с ним валялся накинутый кем-то на плечи плед. Он завороженно смотрел на догорающий дом, не проявляя ни единой эмоции. В Марине всё закипело, рухнуло и стянулось в узел одномоментно. Это он. Это он всё сделал. Это он виноват. Захотелось подбежать к нему и ударить! Просто ударить, так сильно, чтоб искры высыпались из горящих глаз и безэмоционального лица. Она никогда не поднимала на него руку. Но не сейчас, потом. Сначала надо найти Костю, которого нигде не было. Костю найти не получилось. Уже на рассвете, когда всё потушили, к Марине подошел пожарный и сказал, что в доме обнаружен труп мужчины, рядом с которым лежала зажигалка и нерасплавившаяся бутылка водки. Списали на несчастный случай: Костя сам по пьяни не закрыл газ и закурил, а Вася, как чумной стоящий перед домом при приезде пожарных, чудом выскочил и все еще находился в глубоком шоке от происходящего и потери члена семьи. И только Марина всё поняла. И больше не хотела видеть Васю в своей жизни. Ощущение, что она совершила огромную и, возможно, главную ошибку в своей жизни, дав ему жить не в стенах дурдома, а в ее квартире, охватило ее. Она оглядела двор и обнаружила его спящим в беседке. Злость, ярость, лютая ненависть охватила ее. Она подбежала к нему, растолкала и, крича что-то неразборчивое, выгнала из двора. И из квартиры. И из своей жизни. Запретила появляться у нее, звонить, писать. Надо было сдать в дурку тогда, но побоялась за себя, струсила — в его карте ведь ни единой записи о проблемах с психикой. Выгнать. Навсегда. Его больше нет в ее жизни. Малодушно. Трусливо. Но она не могла иначе. Это перешло все рамки. Ошарашенный Вася, ничего не помнящий про пожар, Костю и что-либо еще страшное, не понял, почему тетя так отреагировала. Подумал, что обвинила его в пожаре, но абсолютно бездоказательно, на эмоциях. Его занимал вопрос, как он успел выбежать из дома, как совсем не пострадал и почему ничего не помнит. Списывал на шок. Хотелось поговорить с тетей, спросить у нее, почему она так с ним, попытаться доказать, что он не виноват — не мог же он поджечь родного дядю. Тем не менее гордость взыграла, он быстро собрал вещи и уехал. Они не созванивались лет шесть. Она позвонила первой, узнать, как у него дела. Не сказать, что кто-то кого-то простил. Но друг у друга были только они двое. — Я тогда просто выгнала тебя. Испугалась. За себя. Что ты и меня когда-нибудь… тем более раньше ты пользовался исключительно ножом, а потом, вон, газ… Милиционеры говорили, что их вызвали, потому что из вашей квартиры пошел запах газа. Его быстро учуяли на лестничной клетке, дверь была открыта… В общем, видимо, это тоже твой триггер. В голове Васи вдруг щелкнуло совсем другая мысль, не относящаяся к столько далекому прошлому. У Умы в квартире пахло газом! И ножевое… нет! Нет-нет-нет! Этого не может быть! Не может же?.. — Я должна была тебе еще тогда, после пожара, всё рассказать, чтоб ты знал! Знал, что с тобой может происходить. А то получилось так, что я тебя просто выгнала, а ты и сам не знаешь… вот и получилось то, чего я так боялась, — по ее щекам текли слезы, глаза выражали неподдельное покаяние и жалость, боль и страх. — Я была виновата перед сестрой! Я пообещала, что позабочусь о тебе! Я слишком сильно тебя любила и не заметила, как моя любовь погубила всё вокруг меня! Костю, меня, тебя! — ее начинало трясти, дрожь пробегалась от кончиков пальцев на руках до пят, стягиваясь в узел в животе; редкие всхлипы перешли в рыдания. Вася этого не видел. Не замечал. Поднялся с пола, пошатнувшись, глухо бросил ей: «Ты не виновата. Прости…» — и вышел из комнаты, затем послышался хлопок входной двери.***
По лобовому стеклу забарабанил дождь. «Как в ту ночь», — пронеслось в мыслях Васи. Зима. Должен идти снег, а идет дождь. Как нарочно. Напоминая ему о том, что он так долго и отчаянно забывал. Да не смог забыть. В голове все слаженнее становился пазл, все недостающие кусочки встали в стройный ряд. Это он убил Коровина. Это он приходил ночью к Физику. Это он чуть не зарезал Муру. Это он убил Уму… Обрывками вспоминалось, как он размышлял перед Физиком о прелестях жизни после смерти, бестелесного существования. А еще Серегу предателем считал. Это он приехал к Коровину и без лишних слов всадил в живот нож. С семьей так нельзя. Леся… Это он приехал к ней, убил, включил газ, вернулся домой, а потом как ни в чем ни бывало поехал снова туда, на место преступления. А она ведь пустила его в квартиру без задней мысли, даже не предполагая, что он мог представлять хоть какую-то угрозу. Последняя вспышка озарила его взбаламученное сознание. Не такая больная, ведь это было совсем недавно. — Привет… а… — Леся открыла дверь, увидев на пороге Васю, начала нервничать: что случилось, что он в такой поздний час приехал к ней? Глаза словно бешеные, лицо — пустое. Что-то случилось. Что-то нехорошее. Пропустила гостя в квартиру, тот сразу прошел на кухню, не обмолвившись ни словом. Это настораживало Лесю. Значит, правда что-то случилось. Умер кто? Внутри похолодело от одной этой мысли, но других оправданий такому поведению Васи не находилось. — У тебя что-то случилось? — она украдкой вошла на кухню, Вася уже стоял у окна и всматривался в кружащиеся на ветру крупные хлопья снега. Он молчал. Но даже со спины ощущалось то напряжение, что повисло в этом разряженном воздухе квартиры. — Вася, что случилось? — внутри всё начинало закипать. Что-то произошло, притом очень нехорошее, а он стоит и молчит. Наверняка не знает, как сказать. Наверняка это что-то очень серьезное, раз он приехал к ней на ночь глядя, а не позвонил или не дождался утра. Это выглядело странным и пугающим. «Кто?» — этот вопрос чуть не сорвался с ее губ. — А ты правда хотела бы увидеть родителей? — голос, словно не его, такой холодный и пробирающий, как осенний ветер, разнесся по небольшой кухне. Леся вздрогнула. Что-то случилось с его родителями? Она отчаянно пыталась вспомнить что-то, что бы Кот рассказывал о своей семье за время их знакомства, но не могла. Будто этого не было никогда раньше и за все время он ни разу не упомянул ни о матери, ни об отце. Может, он тоже из детского дома и сейчас стало что-то известно о его семье? Может, он не знает, как на это реагировать? Или, может, они погибли еще до того, как он успел их найти? — Хотела бы… чтоб было кому рассказать всё, поделиться просто, не знаю… чтоб просто были мама и папа, поздравлять друг друга с праздниками, советов просить там, — Леся перебирала самые очевидные варианты. Тех, что она только что обдумывала у себя в голове до его прихода, в ее мыслях уже не было, он абсолютно сбил ее с толка своим полуночным приходом и странными вопросами. — Так что у тебя случилось-то? Вася молчал, так и не поворачиваясь к ней. Леся вдруг почувствовала, что понимает его боль, ведь она однозначно связана с семьей. И это какая-то глубокая боль, раз он до сих пор стоит, отвернувшись, и боится сказать о ней. Боится рассказать что-то настолько личное. В горле засвербило от подступающих слез. Как бы она просто хотела, чтоб ее родители оказались рядом. Увидели, как она выросла. И Васька… Васька тоже чувствует такую же боль, в его семье тоже не все так просто и сейчас, видимо, наступила точка кипения, когда ему нужно поделиться с человеком, который его поймет, который так же чувствует, что лишился самого важного в жизни каждого человека. Невероятно захотелось обнять его. Усмирив подступающие слезы, подошла к нему со спины, раскрыла руки, чтоб обнять его за плечи, как Кот резко повернулся. Она успела заметить только блеск ножа в его руке, на руке — черную перчатку. Боль. Жар. Страх. Непонимание. Он прижал ее к стене. Ее глаза выражали лишь один вопрос: за что?.. Глянула на стол, где оставила нож, которым нарезала картошку на ужин. Его не было. Это ее нож сейчас в ее плоти. Он отпустил нож, Леся сразу схватилась за рану. Алая кровь сочилась между пальцами. Хриплый голос: «За что?..» И безумный ответ: «Теперь ты сможешь быть с родителями». Немой ужас исказил ее лицо, когда она увидела его глаза — этот огонь, бушевавший в них. Это безумие, которое сперло ее дыхание. «Это не ты…» — прохрипела она и медленно сползла вниз по стене, чувствуя, как силы ее покидают. Последним, что она видела, был он, поворачивающий конфорки газовой плиты. Боль в животе притупилась, тело будто обмякло и в то же время потяжелело. Она услышала, как кровь медленно течет в ее голове и как хлопает входная дверь. В нос ударил запах газа. Пустота. Вася поднял голову. Он — маньяк-убийца. Он самый настоящий шизофреник, опасный для общества. На глазах выступили слезы. Это все сделал он. Это всё — он. Он убил столько человек. Он убил Лесю и дядю Костю… Он обвинил Серегу и Женю во вранье. Он чудовище. Лучше бы его убили еще тогда, вместе с родителями, или сдали в дурку — там ему и место. Как ему теперь жить с этим? Ему дали путевку в нормальную жизнь, а он во что ее превратил? И снова в нос словно ударил запах газа — теперь это его сбывшийся ночной кошмар.