***
— Ваше Высочество! — Чуя вскакивает с места от резкости голоса и почти падает вперед, на молодого парня. Это дворецкий, приближенный к принцу слуга, лучший советчик и просто друг. Его постоянная одежда черно-белых тонов подчеркивает выбелевшуюся на концах шевелюру, иногда меняется серой, под цвет монохромных глаз, и очень раздражает этим принца. — Ты такой громкий, — жмурясь и сонно потирая лицо, выдавливает Накахара. Все тело неприятно ноет от неудобного сна в сидячем положении. Мятая одежда выглядит неподобающе. Еще рукав рубашки в кляксах. — Ваше Высочество, Вы снова выпивали? Еще и уснули за письменным столом, — парень отчитывает без пяти минут короля, досадливо и негодующе, достает платок и протирает столешницу, что перепачкалась чернилами. — Акутагава, — хмурится наследник и обиженно вздыхает. Он знаком с ним не больше четырех лет, а тот знает Чую лучше себя самого. Акутагава Рюноске, выбранный молодым, еще семнадцатилетним принцем среди всех прочих лакеев и стражников и поставленный для присмотра. Вы спросите, что же молодой принц нашел в этом забитом, исхудалом тельце, в этих серых и безжизненных глазах, в этой улыбке, что и не улыбка вовсе, а оскал отчаянья и обиды на весь мир насущный? Что же в нем такого? Сила. Сила духа, сила воли. Преданность, которую Чуя прочувствовал не раз и не два. Его здравый взгляд на жизнь с разных слоев общества, что все это время помогает понять весь народ, что помогает ему сочувствовать и переживать за каждого, будь то старик иль младенец. — Который раз тебе повторить, чтобы ты звал меня по имени? Меня донимает твоя формальность везде и во всем. Я всего-то на год старше тебя, а получается, будто на все двадцать, — мягко ворчит наследник, расстегивая верхние пуговицы рубашки. — Прошу простить, Чуя, — парень не отрывает взгляда от деревянной поверхности, на которой лежат конверт и начатое, по-видимому, письмо. Полупрозрачные, будто от бледности кожи, пальцы протягиваются и забирают пожелтелый листок, где выписана пара строчек витиеватым почерком. — Отдай-ка, — Чуя рывком подскакивает к дворецкому и выхватывает тайнопись из-за спины, стремглав прячет в кармане сюртука. Его глаза грозно замораживают и без того холодного юношу, губы поджимаются, будто стараются не выстрелить грубыми словечками. — Вы… — Даже не начинай. Акутагава достает смятые бумаги, некогда валявшиеся под ногами, и кидает на стол, важно поднимая голову. — Их я уже прочитал. Принц зардевает, что-то булькает смущенно, садясь на постель, и опускает взгляд. — Твоя взяла. Слуга поворачивает бархатный стул к кровати, присаживается напротив и вопрошает. — Кто эта «Ацуши»? Та девушка с бала? — кивок. — Она вам понравилась? — Чуя неуверенно метает взгляд в сторону, затем все же его поднимает, кивая в знак согласия. Парень щурится недоверчиво, но вскоре вздыхает, поворачиваясь на сиденьи к столу и расправляя скомканные края черновиков. — На самом деле я не умею писать письма. Мне не хватает слов, чтобы изложить все, что я чувствую и думаю, мысли попросту пролетают и сбиваются в сплошной комок, который… — Чуя решается замолчать, думая, что его не сильно-то и слушают. — Зачем я вообще объявил об этом? — Вы были под эмоциями. Чуя вскидывает вопросительно брови, удивляясь, что Рюноске слушал его. А ведь он прав. Принц в порыве таких смешанных чувств позабыл о бренности написания любовных посланий. — Раньше мы не занимались моим красноречием в этой области. — В этом не было нужды. — Но сейчас есть, — немного напористей отвечает Накахара, вставая с мягкой перины и останавливаясь перед письменным столом, слева от Акутагавы. Тот водит пальцами по некоторым строчкам, говоря, что они неплохи. — Как много романов Вы прочитали за свою жизнь? — парень обходит наследника, не дожидаясь ответа, и тихими шагами приближается к книжным полкам. Твердые кожаные переплеты с золотисто-чёрными выбитыми на них буквами, едва уловимый запах залежавшейся старинной бумаги, заставляющий Рюноске поморщить нос. Палец подцепляет корешок одной приглянувшейся книги, похожей на главу приличного размера романа-эпопеи заморского авторства, и достает на ладонь. Том первый. Страниц эдак больше четырехсот. На первый раз предостаточно. — И мне это за вечер надо прочесть? — Чуя подавляет нервный смешок, вскидывая кисть и обводя в воздухе темно-зеленую обложку книги. — Было бы очень кстати. Но, зная Вашу нелюбовь к подобному, разрешаю растянуть сие чтиво на неделю. А потом и поговорим о письме. — Указываешь мне, ну-ну, — каблук легко стучит по полу, руки скрещиваются на груди, и принц цокает. Но будто опомнившись, вздрагивает на месте, его лазурные глаза распахиваются в поисках часов. Узнав, который час на дворе, он выбегает из спальни и получает вслед непонимающий взгляд друга. — Ваше Высочество?.. — Ради всего святого, просто приготовь мне платье попроще и не спрашивай. — Будет… сделано, — Акутагава хмурится, сдвигая к центру свои негустые и такие же выцветшие брови, и оставляет том на письменном столе.***
— Ты уверена, что мне на эту встречу тоже стоит надевать платье? Может, хоть что-то более человеческое? Ацуши задумчиво оглядывает свое отражение, но не видит в нем себя. Лицо кажется мутным пятном, а весь интерьер комнаты-кладовки таким серым и нагнетающим и без того загнанного всей этой ситуацией мальчишку в угол. Принц придет? Он будет один? Со слугами или, того хуже, стражей? Ему конец? — То есть ты считаешь, — голос девушки бьет льдом по спине, но ни капли не отрезвляя, ее пальцы резко затягивают шнуровку белого корсета на легком весеннем платье с темно-синим цветочным кружевом, сшитым прозапас, — что женщины не люди? Что все, что с нами связано, — нечеловеческое? —…да. — Значит в этом и пойдешь, Ацуши. — А? Стой, что? — парень мотает головой и замечает пронизывающий холодный взгляд в зеркале. До мурашек. Он разворачивается к девушке лицом и осторожно кладет на ее тоненькие плечи ладони. — Я н-не это имел в виду, Кёка. Просто посуди сама: в таком одеянии меня могут сразу узнать, пойдут слухи, да и… госпожа. Что она скажет, если заметит? Ее щеки почти неуловимо розовеют, но вся серьезность ни капли не колеблется. Худенькие пальчики убирают с плечей чужие ладони, ее губы вздрагивают в попытке сказать что-то неприятное про парней, но она просто не может. Разве делал ей этот парниша что-то плохое? Он***
— И это платье попроще, Акутагава? — ворчит себе под нос принц, дергая края алого платья и спеша к главным воротам парка. Рыжие вьющиеся локоны прячет от солнца и чужих пристальных взоров шляпа того же цвета с пятнистыми перьями и длинными полями, скрывающие заодно и благородное лицо вполовину. Небесные глаза изучают каждого человека и выискивают знакомые белоснежные волосы. Он будет в платье? Веселая, однако, встреча получится. Два молодых человека. В платьях. Теплеющий воздух сладко отдает расцветающей природой, ветер доносит до принца пряный аромат выпечки на недельной ярмарке. Наверняка, это уже вторая партия сдобных булочек, а значит время за полдень. Поправив хорошо прячущий его от согревающих лучей головной убор, Чуя останавливается в центре парка, у неглубокого озера, где, как ни странно, почти нет людей. Он вновь оглядывается и, закусив изнутри щеку, схватив пальцами пышную юбку, садится на скамью. Принц прикрывает глаза, стараясь успокоить дыхание и прочувствовать атмосферу парка. Легкий шелест листвы и отдаленные крики уток где-то на озере или даже в небе, освежающий холодок, пробегающий по неприкрытым бархатно-алой тканью рукам и шее. Спокойствие. Душевное умиротворение. Грудная клетка расширяется, полностью наполняясь немного приторным от цветения вишни воздухом. Почему же так хорошо? Чуя всю свою недолгую жизнь провел на свежем воздухе в парке при дворце. Почему же именно здесь чувствуешь себя настолько хорошо? Никаких слуг, никаких стражников, никаких… обязанностей короля. Наверное, свобода. Да, это точно она. Среди всех звуков природы парка принц различает приближающиеся быстрые шаги, но совершенно не обращает на это внимания. Мало ли кто тут проходит. Фигура останавливается неподалеку, и интерес начинает нервно колоть сознание. Глаза приоткрываются, и Накахара видит перед собой юбку бело-синего платья. Видит только по пояс — верхнюю часть скрывает край шляпы, но, кажется, он уже понял, кто это. Ацуши, да? Тот странный парниша, которого принудили одеваться в платья. Нежная кружевная ткань дернулась, развернулась, фигура приблизилась к Чуе. — И-извините, — послышался голос, и все сомнения рассеялись. Точно он, — Вы не встречали здесь принца? Этот самый принц усмехается, поднимая голову, встречается взглядом с аметриновыми глазами, которые через мгновение распахиваются от удивления. Видно, насколько для него это неожиданно. — Встречал, — отвечает на заданный вопрос Чуя, — прямо перед тобой. Ацуши мечется на месте, не зная, как на это все отреагировать, опускает глаза в землю и снова поднимает их на багровые одеяния будущего короля. Осматривает те осторожно, боясь еще одной встречи с бирюзовым взглядом, и непроизвольно сильнее сдавливает пальцами темное кружево. — Присаживайся. Мы же пришли поговорить, а не наряды показывать. Этот голос заставляет очнуться. Парень почти заметно вздрагивает, кивает самому себе и садится на свободное место рядом, отпуская, наконец, юбку. Молчит с минуту, словно приходя в себя после увиденного. Делает глоток воздуха и тихо начинает: — А платье Вам… —…для незаметного выхода в город. В платьях меня редко преследуют. Впрочем, сейчас неважно, в каком мы оба виде, важнее то, ради чего мы здесь, — принц садится вполоборота к Ацуши, выражая легкую заинтересованность то ли в разговоре, то в самом парне — он сам еще не понимает, для чего втянулся в это. — Ты знаешь, что хочет твоя госпожа получить из этого всего? Зачем она отправила именно тебя, то есть парня, на бал? — Н-нет, она вчера только сказала, чтобы я делал все так, как она велит мне. И не волновался о последствиях. — Последствиях… Что же она, черт возьми, хочет? — Чуя закусывает губу, устремляя свой задумчивый, неморгающий взгляд куда-то вперед, на озеро, где проплывает небольшая стайка серых уток. Ацуши тоже молчит, думает. Наблюдает изредка за принцем, который откидывается на спинку скамьи и поднимает лицо к чистому небу, смотрит за его глазами, в которых отражаются белоснежные перистые облака и пролетающие птицы. Вот поднимается его рука, поправляет головной убор и кладется на подбородок в задумчивом жесте; взгляд неожиданно падает в сторону парня, от чего тот резко отворачивается. Мысли разлетаются, оставляя только этот серьезный и в тоже время любопытно прищуренный взгляд принца в голове, щеки скромно алеют. Чуя усмехается тихо этой реакции и снова садится ровно. Он хочет что-то сказать, размыкает губы, но застывает в этом положении. Лепестки цветущей вишни, прилетевшие к ним двоим откуда-то издалека, завораживают. Словно крохотные балерины, они прыгают с одного потока теплого воздуха на другой, кружатся кучками и падают на серую плитку парка. Один, оторвавшийся от стайки, подлетает к лицу парня, скрывается за его белоснежными волосами, останавливаясь, наверняка, где-то на носу. Смахивается резким, едва дрожащим жестом и летит к принцу, который опускает глаза на бархатную его поверхность бледно-лилового оттенка. Если приглядеться, можно увидеть тонкие белые прожилки, словно ямочки от улыбки на нежной коже прекрасной девушки… Или… Или, может, парня? Эти неправильные мысли прерываются тихим чихом сбоку. Чуя косит взгляд в сторону источника такого милого звука, доселе неслышимого, и дергает уголком губ. — Comme un chaton, ¹¹ — точно сорвалось с его уст вместе со смешком это нелепое сравнение. Другой язык, заграничный, от чего Накахара не так тревожится о том, что его поняли. Он же слуга. Вряд ли каждого мальчишку, взятого с подворотни для чистки поместья, будут учить французскому. Странно. Этот самый мальчишка съежился, будто пытался спрятаться, загорелся пуще прежнего, нервно прикрыв снежными локонами щеки. Неловко откашлявшись, Чуя решается продолжить разговор, затянувшийся неприятной паузой. — Гм, Ацуши, мы ведь почти и не знакомы. Как насчет обычной беседы, скажем… знакомых? Думаю, ты не против того, что я хочу знать хоть что-то о том, с кем желаю сотрудничать? Доверять мне тебе или все время зарываться в сомнениях? Ацуши выпрямился, поправив юбку, и сел так же, вполоборота к принцу. — Что… Вы дадите мне взамен на правдивую информацию? — Все, что твоей душе угодно. Деньги, замки, славу— — Н-нет, нет. Мне не это нужно. Чуя вскинул удивленно брови. Очень неожиданно. Он, конечно, не смахивает на любителя роскоши, но разве ему не хотелось бы жить чуточку лучше? — Мне бы самой обычной свободы. Такой простой, человеческой. Не хочу быть всю жизнь… — он запинается, поднимая фиалковые глаза на благородное лицо. Их взгляды встречаются, в груди щелкает что-то теплое, расплываясь жаром по телу, от сердца до самых кончиков пальцев. Ацуши сжимает этими самыми пальцами кружевную ткань, грустнея в мгновение. — Рабом. — Рабом? — чуть слышно повторяет Чуя. Конечно. Как же он сам не додумался до этого? Это же простенькое поместье какой-то женщины, которая, по-видимому, ужасно строга к нему. Которая, быть может, даже безумна, раз отправила его на бал. Стоит ли предложить ему переселиться в королевский двор? Там достаточно места, всегда есть работа и при этом свободное время, за которое тебя не осуждают. Но все же не до конца принц понимает каково это — всю жизнь свою тратить на прислуживание кому-то. Ведь он лишь на себя работает, ни в чем не нуждается, потому что всю элементарную работу делают за него. И даже при такой сладкой жизни очень хочется свободы. Сбежать куда-то за пределы, где тебя не знают. Чтобы не видеть кольчугу, мечи, чтобы не слушать упреки и правила проведения приемов. Зажить простенько, почти как сидящий перед ним мальчик, который хочет того же, чего и Его Высочество. Где же справедливость? — Впрочем, не очень хочется говорить об этом. — Да, пожалуй… — соглашается принц с парнем. Уж негоже говорить сейчас о грустном. Они оба снова задумываются о чем-то, смотря в одну дальнюю точку и словно не замечая друг друга. —…принц, — начал Ацуши, мягко вскинув руку и указав ею вдаль, на озеро, — видите тех лебедей? Накахара оживился, повел замерзшими и немного затекшими плечами и постарался всмотреться в место, куда указывают пальцы. Несколько массивных белых точек, тихо плавающих возле берега. И вправду, лебеди. — Да, — непонимающе нахмурив брови, ответил он и только хотел было спросить, при чем они здесь им и сейчас, как мальчишка продолжил. — Говорят, что эти прекрасные птицы, выбрав себе спутника жизни, остаются с ним до конца. Но… если погибает из них кто-то, то и второму смерть встречать скоро, — грустно закончил парень, опуская ладонь, но вдруг вновь вскинул ее, показывая куда-то правее. — Ох, глядите. Вон тот, под деревом. Один совсем. — Выглядит так нездорово… — Наверное, с его парой что-то произошло, — опечаленно покачал он головой, сложив руки на груди. Чуть повернулся в сторону собеседника, прошелся боковым взглядом по его лицу и, дернув уголком губ, хмыкнул. — А вот люди не такие. Каждому совершенно все равно до другого человека, пока это не касается его. Эгоизм и самолюбие, лицемерие, злоба. Конечно, не мне, такому человеку, едва видевшему людей за пределами поместья, судить о других, но Вы, принц, разве не видите это каждый день? Эти натянутые, наверняка, улыбки рядом с Вами, соблюдение всех правил… А за спиной они шепчутся, как те крысы из подворотни, — от таких слов захотелось даже сплюнуть комок гнева. — А ты будто не такой. — Я и не говорил, что другой. Но я хотя бы стараюсь быть лучше? — Oui vraiment? ¹² — язвительный вопрос соскользнул с губ вновь на французском. Опомнившись, Чуя поправил шляпу и выровнял спину, уже спокойно продолжая на родном и понятном обоим языке. — И что же ты делаешь? — Я… — на мгновение задумываясь, Ацуши опускает взгляд на свои руки, которые выпрямляет и кладет на колени, сплетя пальцы, — стараюсь не лгать людям. Мне не нравятся устои общества: все эти формальности, маски и просто наигранность. Каждый человек должен жить так, как хочет он, а не как хотят другие… Не так, как живем все мы. Вот Вы, к примеру. Не думаю, что Вас радует это двуличие вокруг. Красивая ложь в лицо, пока сзади готовят не один план, как бы быстрее избавиться. — Такова судьба моя — быть королем. От этого я уйти не могу, может даже, не хочу. Я люблю этот народ, эту землю. — А еще в золоте каждое утро плескаться любите, — явная неприязнь к высшему обществу. Кажется, Ацуши пошел в азарт спорить с самим его Величеством. — Послушай, я не виноват, что тебя в детстве недолюбили. Лучше бы молчал. Тронул омытую не одним ведром мальчишеских слез тему. Колкие слова впились острием в самое сердце, в сознание, раздались там эхом. Ацуши медленно поднимает взгляд в надежде понять — под действием эмоций все это сказано или же намеренно, но ловит на себе лишь сапфировые глаза, что не выдают ничего: ни сожаления, ни сострадания, только гордость и тщеславие. Как же. Он ведь другой крови. Какое ему дело до прошлого простого мальчишки-подмастерья. —…недолюбили? Не любили вовсе. Так уж верней, Ваше Высочество, — проговаривая четко каждое слово и делая акцент на последних, тихо высказывается Накаджима, сжимая тонкими пальцами кружево на коленях. Он резко отводит взгляд на зеркальное озеро, чтобы только не видеть того величественного выражения глаз собеседника. Вдыхает приторный весенний воздух, чтобы успокоить себя, и так же тихо продолжает. — Что в вашем понимании любовь? Когда на тебя спускают все богатства, ни в чем не отказывая? Когда тебя окружает сплошная роскошь, и ты можешь делать, что хочешь? Принц, скажите, а много ли времени с Вами проводили родители? Вопрос на вопрос. Удар за ударом. Настоящая дуэль на словах и больных темах. — Дела им до меня не было, — Чуя выдыхает гневно и сразу же сжимает кулаки. То ли от обиды, то ли от ярости какой-то, которая и заставляет его так отвечать этому мальчишке. — У них целое королевство, что намного важнее собственного ребенка. Откуда же мне знать, что такое любовь, если мы видимся только на охоте и за трапезой, когда и слова вымолвить нельзя? Все детство я сидел в кругу нянек и прислуг, которые, кажется, мне стали ближе и родней собственного отца. Отец… он совсем внимания на меня не обращал. Даже матушка не следила за мной, как подобает. Они все возложили на старика Хироцу, что обучил меня абсолютно всему, пока сами обсуждали законы и заключали миры с другими королевствами. Наверное, без родителей куда легче. Хотя бы не чувствуешь их безразличие к своей персоне. — Уж здесь Вы не правы, — Ацуши подскочил с места, всплеснув руками недовольно и укоризненно помотав пальцем перед лицом собеседника. — У Вас хотя бы шанс был увидеть их, обнять, услышать. Разве нет? Разве это не счастье, когда в любой момент можешь подойти к ним и просто усесться рядом? Или Вам все на блюдечке подносить надо? Даже Вашу мать, которая— — Не приплетай ко всему этому ее, — голос принца понижается до неестественного гула чего-то жуткого, от чего по спине Ацуши пробегают мурашки; пальцы больно хватаются за запястье, впиваясь ногтями в нежную кожу. Они смотрят мгновение друг другу в глаза. Чуя вдруг замечает крохотные крупицы слез в уголках покрасневших глаз, которые все время закрывались прямыми локонами, и приходит в себя. Моргает разок, другой, будто убирая с глаз пелену гнева, расслабляет хватку и уводит взгляд, откидываясь обратно на спинку скамьи. Наверное, сам Дьявол тянул его за язык все продолжать и продолжать эту нелепость. Резко так неловко стало, стыдно. Он натягивает на глаза шляпу, пытаясь скрыть ее полями покрасневшее лицо, и закусывает губу. Прекрасно понимает, что после такого вряд ли мальчишка захочет его слушать, но все же где-то в глубине души надеется. Выдохнув нервно через нос воздух, принц поднимает голову и взглядывает на чужое лицо. То застыло в непонимании, горести и разочаровании. Добился своего, Чуя? Добился, впервые почувствовал себя действительно живым. Настоящим. Таким, как и этот Ацуши. —…прости. Присядь, пожалуйста. Ацуши, тихо шмыгнувший носом, скрещивает руки на груди, даже не думая прощать этого разбалованного и неотесанного принца, что уж говорить о выполнении его просьбы. Всем видом точно показывает, настолько зацепили и ранили его слова. — Если не хочешь садиться, я могу встать, — все таким же виноватым тоном молвит Чуя, поднимаясь на ноги. В этот раз каблуки его туфель выше, их глаза оказываются на одном уровне, что совсем капельку загоняет парня в тупик. Тот думал, хоть в росте у него преимущество, а тут даже этот трюк не проходит. — Но пойми: я желаю разговаривать с тобой на равных, без упоминания наших сословий. — Без издевок и упреков? Без споров и лицемерства? — спрашивает мальчишка едва заметно дрожащим голосом, обиженно и исподлобья смотря на Накахару, словно дикий зверь на подошедшего слишком близко человека. — Да. И… обещаю, что не буду ворошить твои проблемы, если ты сам не захочешь поговорить о них, — он протягивает ладонь для рукопожатия и поднимает уголок губ, улавливая изменения на чужом лице — грусть и недоверие заменяются чем-то мягким и теплым, из-за чего вверх ползет и второй уголок губ. — Начнем с начала. Два обычных парня, два друга. Что скажешь? — Ну, — Ацуши задумывается, опуская взгляд куда-то в ноги, а затем с легкой ухмылкой поднимает их и пожимает крепкую ладонь, — до друзей Вам еще дорасти надо. — Намекаешь на мой рост? — Чуя хмурит брови уже с притворной обидой и непониманием, медленно разжав руку и скрестив ее с другой на груди. — А? — Ацуши даже и не думал так подло шутить, поэтому удивился, наскоро оглянул принца с ног до головы. Вспомнил про бал и про то, что вчера тот был чуточку ниже, и тихо хихикнул, прикрыв пальцами губы. — Ох, принц, я не это имел в виду. Друзьями становятся не так просто, как Вы думаете. — Если ты так и будешь называть меня официально, то никогда не станем, ты это же тоже понимаешь? — Да. Тогда… — Чуя. Просто Чуя, — прикрыв глаза и слабо кивнув, закончил Накахара. — Чуя, — повторил для себя парниша и резко убежал глазами в сторону. Смотреть в эти до безобразия красивые глаза напротив было как-то страшно, как-то… неправильно. Он вздыхает, неуверенно сминая ладонями бело-синюю пышную юбку, и резко разворачивается, чтобы спрятать свои покрасневшие щеки и уже, наверное, вернуться в поместье госпожи. На сегодня его молчаливой персоне разговоров достаточно. Вдруг, мысленно вернувшись на скамью, в тот момент, когда принц случайно говорит по-французски, Ацуши поджимает губы, и кровь во всем организме начинает приливать к щекам пуще прежнего. После секунды молчания и внутренней борьбы с собой тот быстро выдает одну единственную фразу: «Cette robe très convient vous»¹³. Наверное, это было слишком, да? Боясь быть оскорбленным и что еще хуже, Ацуши быстро шагает прочь от принца, в то время как сам принц удивленно раскрывает рот, тянется рукой и всем телом за удаляющейся фигурой. Кажется, только поняв сказанное предложение, Чуя быстро, точно по команде, отдергивает руку и выпрямляется, неловко смяв пальцами края алого бархата. Хоть все это и доставляет хлопот Накахаре и его сердцу, он думает, что стоило бы еще не раз встретиться, поэтому кричит вслед, совершенно забыв, что он будущий король как-никак: — Завтра здесь! В это же время!***
— Все еще не верю, что принц Чуя так легко влюбился. Зная его… быть может, есть какая-то причина, по которой он встречается с ней, — Акутагава рассуждает вслух, бродя по кабинету-спальне Накахары. То ли в поисках последующего романа для ознакомления, то ли в поисках каких-то улик, намеков на то, что все не так просто, как могло показаться. Бледные ладони вяло проводят по пыльным корешкам той полки, которую обитатель комнаты никогда не трогал, и, когда глаза присматриваются к названию, пальцами подцепляют книгу. Она остается на письменном столе, в уже довольно высокой стопке одного жанра печатных изданий. — Думаю, этого достаточно. Парень садится устало в кресло, заправляя длинную смоляную прядь за ухо и переводя взгляд на оставленный принцем хрустальный бокал. Рука забирает его, приближает к лицу, чтобы внимательнее рассмотреть такую, похоже, ценность. Неаккуратные царапины, вылившиеся в обычное слово. Парк. Одна негустая бровь удивленно ползет вверх, сам Рюноске продолжает вращать в руках бокал. Либо эта девушка очень своеобразная, либо… Либо и вправду что-то не так. Можно же было просто поговорить с Его Величеством и назначить встречу. — Только бокал испортила. Дверь распахивается, и в то же мгновение в комнату входит принц, снимает на ходу шляпу и, слабо подкинув ее, бросает на кровать. Туфли летят на мягкий ковер, руки, дотянувшиеся до шнуровки за спиной, расслабляют корсет, и Чуя падает звездой на перину. Обнимает подушку, дергая ногами, из-за чего алая юбка поднимается до колен. Совсем как ребенок. Постельное белье пахнет свежестью и весенними цветами, которые встречались принцу на пути в замок и которые так напоминают кого-то. Кого-то из детства? Нет, нет же. Этот сладкий аромат напоминает сегодняшнюю встречу и… Пугаясь собственных мыслей, Чуя резко разворачивается вверх лицом и еле заметно морщится. Глупость какая, правда ведь? — Вы точно влюбились. Накахара вздрагивает, одним движением поднимаясь на ноги, и придерживает пальцами спадающее платье. — Как давно т-ты здесь? — Еще с того времени, когда Вы ушли. — А… — выдыхает Чуя и приходит в себя. Его лазурный взгляд пробегает по слуге, по столу и комнате в целом. — Я влюбился? — голос такой неуверенный, сердце начинает стучать как сумасшедшее, от чего принц зажмуривается. Неаккуратно садится обратно, сжимая в кулаке рыжие локоны сбоку и стараясь унять головокружение. Даже если он и выглядит влюбленным по уши мальчишкой, на что обратил внимание даже холодный Акутагава, это еще не значит, что к Ацуши есть какие-то теплые чувства. Совершенно нет. Он просто чуточку рад, что на него не держат обиду.