«Когда тот обращается к Богу…», Часть I — Умолять смысла нет, да? — Да. — Но вы ведь сразу могли нас убить. Была какая-то причина, почему оставили в живых? — Патроны не хотели тратить. (Группа Рика Граймса перехитрила и окружила Гаррета и его людей, «Ходячие Мертвецы»)
***
— Я даже не помню, какой сейчас год. Молчание. — Что? О чём ты говоришь? — Не помню, какой сегодня день. Месяц. Бля, не помню ни-хе-ра. — Апрель вроде. Гарет Бейл усмехается. — Не-а, ты что-то путаешь. Сейчас не может быть апрель — лаванда уже начала цвести, — довольно усмехается он, пинает носком кроссовка камушек на дороге. Вокруг привычно тихо, шумит лес, и раздаётся ласковое успокаивающее пение птиц. — Я считал. Точно середина апреля. Они проходят мимо небольших загородных коттеджей, выходят на главную дорогу и спускаются в низинку, ступая по тёплому нагретому асфальту и рассматривая пейзаж вокруг. Весна — невероятно красивое время года, считает Гарет, потому что куда ни посмотри — кругом праздник зелёных молодых листьев и сладкий манящий запах приходящего тепла, небо над головой чистое, голубое, без единого облака — солнце приветливо нагревает макушку. Лука Модрич идёт рядышком, справа, подтягивает постоянно сползающую лямку рюкзака и от чего-то довольно жмурится. Гарет не может удержаться — легонько толкает его в плечо, и тот открывает медовые глаза. — Лапы при себе держи, — смеётся он, Бейл ещё раз ударяет его в плечо, а потом щекочет. Модрич резко останавливается, вырывается из горячих ловких пальцев и заливисто смеётся. — Тише, тише, — просит Гарет, не забывая о безопасности, — навлечёшь мертвецов своим рёвом — я тебя скормлю. — Ты этого не сделаешь, — скептично поджимает губы Модрич, пытаясь не рассмеяться и не сорвать авантюру хорошенько подшутить на Гаретом, — я быстрый — возьму и убегу. — Да уж, ты, может, и прав. Кусаки точно не оценят такой суповой набор, — серьёзнеет Бейл. — Очень смешно, — Лука нисколько не обижается, — я не виноват, что ты постоянно отбираешь у меня мой завтрак. — Будто тебе не жаль. — Представляешь. Дорога вновь уводит их вниз, и пригород встречает их… плачевно. Открытые бесшумные улицы залиты солнцем; брошенные наспех машины со страшными вмятинами, упавшие через дорогу фонарные столбы и разбегающиеся тонкой паутинкой трещины в асфальте — всё это напоминало двум молодым парням, что мир больше не такой, как был прежде. Теперь другое всё. Они предпочитают не разговаривать об этом. Гарет часто по ночам вспоминает, как всё началось. Сирены, крики людей на улицах, вертолёты над головой и едкий, удушливый запах химически отравляющих веществ, заставляющий лёгкие гореть адским пламенем, а желудок отдаваться тугой тянущей болью. Буквально за неделю стихло абсолютно всё. Остались дороги. Множество дорог, разбросанных по Испании, магазины, машины и разрушенные дома — на крупные города скидывали биологически и химически опасные средства, населённые пункты оказывались охвачены адским пламенем, запахом войны, автоматов и крови — мертвецы оставались без внимания, потому что никого не волновали. До некоторых пор. А потом они встали. Они не обращали внимания на человеческую речь, на слёзы и крики, их вела лишь одна цель — голод, желание насытиться. Они не замирали и не останавливались, они не погибали, единственное, что могло их убить, как выяснили Бейл и Модрич, — прямой удар в голову, поражающий головной мозг. Огнестрельного оружия мало, ведь оно всегда было строго запрещено в Испании. Холодное оружие — вещь непредсказуемая и довольно опасная, поэтому Лука постоянно осторожничает и просить Гарета не подходить близко, не поддаваться азарту и риску — Гарет слушается, просто не может иначе. Уже прошло около шести месяцев, как это началось — как привычный мир рухнул — но они не могут быть уверены наверняка. Они помнят тёплую слякотную зиму, когда снег выпадал мокрыми хлопьями и сразу таял, не держался дольше нескольких минут и витал в воздухе белыми мухами. Когда постоянно дул ветер, и Гарет подхватил какую-то дрянь — им пришлось остановиться в незнакомом доме, чтобы вылечиться и немного передохнуть от постоянного кочевого образа жизни. Бейл до сих пор чувствовал некоторую слабость в ногах, но что такое временное недомогание, когда вокруг тебя — мир, наполненный мертвецами, которые уже не мертвы? Что такое головная боль, когда ты смотришь, как полиция убивает из автоматов тех, кого должна была защищать? В какой момент мир слетел с катушек? Гарету очень повезло, что рядом с ним всегда был Лука. Когда начался этот кошмар, они находились в тёплой, залитой солнцем Испании по работе, и первым потрясением после новостей СМИ для Гарета стал потерянно-решительный взгляд Луки, направленный прямо на него. Валлиец думает, что этот момент стал началом конца. Мир пал, вокруг была паника и хаос, они растерялись — и это промедление стало спасением и проклятьем одновременно; потому что, когда вокруг раздались взрывы, они сумели овладеть собой, сумели найти выход. Потому что потом началась тишина. Оглушающая, кричащая множеством сотен тысяч голосов, и в то же время до холода в груди спокойная, словно говорящая, что больше не будет ничего. Людей не стало — мира вокруг тоже. Гарет с Лукой видели выживших, таких же худых и тощих, как они — с горящими глазами, выпирающими рёбрами и ножами в руках, с кровью на футболках и рубашках, своей и чужой кровью, честных и благородных, отчаянных и лживых — Гарет с Лукой видели всё, и оттого им начало казаться, что выбора у них больше нет. Либо они, либо их. Груз ушедшей кровавой зимы стал своеобразной отправной точкой; людей они не убивали, нет, а мертвецы — не люди, говорил Модрич, сжимая в худых заляпанных чёрт знает чем пальцах железный заточенный прут или острый нож, и Гарет был с ним абсолютно согласен. Они жили так — вдвоём, опирались друг на друга, прикрывали друг друга, не боясь ничего и никогда, потому что бояться было уже бесполезно. Не бойся мертвых, бойся живых, шептал ему Модрич каждый раз, когда они видели группы других людей — отчаянных или волевых, — кто-то совершал самоубийство, кто-то шёл до победного или не очень конца. Единственное, что они смогли уяснить — смерть ждёт каждого, кем бы ты ни был и каких результатов ни достиг в той, прошлой жизни. Теперь ты — лишь кусок мяса, белый или чёрный, с узкими глазами или со светлыми волосами. Ты — никто, если не умеешь вертеться, не умеешь думать. Выживает не сильнейший, выживает знающий. Гарет с Лукой заворачивают к небольшому полуразрушенному торговому центру. Северо-западное крыло обвалилось и неприветливо отливало солнечными бликами, из серых монотонных плит вылезали уродливые куски железа и пластика. Главный вход был завален, но Гарет, шедший первым, ловко перелез груду камня снизу. Лука последовал его примеру. Внутри пусто на удивление не было — всё закинуто вещами, когда-то бывшие крепкими стены были испещрены толстыми обломами и глубокими выемками. Где-то пробивалась сочная зелень, природа потихоньку закрывала шрамы от деятельности человека здесь, раны затягивались молодыми листками. Гарет удивлённо присвистнул. — Хэй, Лукита… — он перепрыгивает через высокое ограждение и сдирает ленту-разметку, оповещающую об осторожности и оставленную ещё тогда правоохранительными органами, — Топай сюда, я хочу, чтобы ты это напялил!.. Лука картинно закатывает глаза и заходит в другой отдел, видимо, когда-то торговавший электроникой. Тут разбросаны ноутбуки, но ничего не своровано — лишь сломано и небрежно раскидано. Лука заслушивается приятной уху тишиной и наступает кроссовком на стекло. Раздаётся хруст. Лука проходит мимо невысоких стеллажей, какие-то свалены в кучу, какие-то расставлены наподобие баррикад. Повсюду сбитые осколки, какие-то детали, упаковки от компьютерных мышек и наполовину, наспех разорванные картонные коробочки наушников — ироничное напоминание, что коммуникации теперь ничто, что современность пала, и остался лишь крах, воспоминания выживших и это неприятное стекло под ногами. Хруст раздаётся вновь, но Модрич остаётся на месте — Лука удивлённо и настороженно поворачивает голову, готовясь увидеть Гарета, он уже вертит на языке нелепую шуточку в адрес Бейла, который наверняка заметил глупую девчачью тряпку и хотел нацепить её на друга, но внезапно отшатывается. Рядом не Гарет. К нему протягивает руку мертвец, тот самый, из тех таких популярных фильмов ужасов, диски с которыми разбросаны здесь же, в самом дальнем отделе. Лука делает три шага назад, чтобы отойти и немного сориентироваться, но запинается об уроненный стеллаж и со стуком падает. В ладони впивается мелкий мусор, ноющее неприятное чувство отрезвляет и без того на адреналине мозг, а мешок гниющего мяса напротив издает хрипящий стон. Это был когда-то молодой парень со светлыми, едва вьющимися волосами, цвет глаз уже не разобрать, ведь за гниющей кожей и беленой на глазах и не понять толком. Луку начинает тошнить от тонкого шлейфа плесени, он закашливается, а зверюга напротив вновь заинтересовывается происходящим. На Луке — крепкая чёрная толстовка, слегка обтягивающая худющее тело — Гарет специально отыскал, чтобы прикрывало руки и хоть немного спасало от ударов. Конечно, тонкая тряпка не спасала от синяков, ушибов, да и в середине весны было жарковато таскаться в черном — Лука уже думал о том, чтобы сменить «имидж», да времени не предоставлялось. Зато сейчас он был благодарен абсолютно всем Богам за то, что не снял несчастное тряпьё — плотная ткань не позволила битой крошке из мусора впиться в нежную кожу, а лишь намертво прилепила. Конечно, толстовка даже порвалась в нескольких местах, износилась и истёрлась — но Лука воспринял её сейчас, как сокровище. Кусака останавливается, принюхиваясь, втягивая в себя живой, человеческий запах тепла и крови, едва слышно рычит, крылья ноздрей расширяются. Убеждаясь на инстинктах, что это можно есть, кусака падает на колени и тянет гниющую руку к Модричу. Липкий страх сковал тело Луки; он, сбросив оцепенение, со всей дури ударяет кусаку куда-то в левое плечо и двигается назад, но пальцы вместо потенциального оружия нашаривают лишь мешающий мусор, что больно колется. Луку хватают за ногу и с заметной силой тащат назад. Раздается треск, и мертвец, на мгновение замерев, падает головой вниз. Не шевелится. Лука переводит дыхание, и из-за стеллажей вылетает его друг. — Блядь, Модрич, — Гарет быстрым шагом пересекает расстояние между ними и вытаскивает свой перочинный ножик из головы убитого. Лука выдыхает сквозь плотно сжатые зубы. — Всё хорошо… — Ты с ним миловаться собрался? — взгляд у Бейла абсолютно охреневший. Его руки едва дрожат, но он отлично держит себя в руках. Лука пару раз моргает и убирает за уши мешающие, сильно отросшие волосы. Он ничего не отвечает, встаёт и отряхивается, отходя от накатившего перенапряжения. Ладони ноют, Гарет окидывает взглядом его определённо жалкое состояние. — Да-а, — задумчиво тянет он, а потом хватает Модрича за подмышки и крепко прижимает к себе, испуганный за жизнь единственно верной души. Лука его понимает; к нему возвращается дар речи. Гарет целует его куда-то в волосы, обеспокоенно отряхивая толстовку и не выпуская друга из рук. Модрич неловко сопит, намекая, что ничего такого страшного не случилось, но Гарета уже не остановить — он знает, что Лука может быть неаккуратен, знает, что за ним нужно присматривать. — Он вылез чересчур внезапно, — оправдывается, когда Гарет выпускает его из своих медвежьих объятий. Одирает толстовку, — я даже подумать не успел. — А ты умеешь? — поднимает бровь Гарет и медленно, но верно веселеет обратно. Раскованно потягивается, отгоняя остатки неловкого момента между ними (Гарет редко позволяет себе обниматься с другими). Они чисто из интереса обходят помещение, проверяют его на безопасность и дёргают дверь подсобных помещений (в комнатах для персонала должна быть аптечка). К сожалению, запаянные двери не поддаются. Гарет остаётся у одной, как он думает, самой главной, а Лука слоняется рядом у кассы и нашаривает нетронутую упаковку с чёрными проводами наушников. Скептически хмыкает, привлекая внимание Гарета, но тот слишком занят заведомо гиблым делом. Наушники — хлам, Лука знает это очень хорошо, но что-то притягивает его обратно. Они ласкают глаз, напоминают о том, что было до того, как наступил конец всему. Лука уже стаскивает с плеча рюкзак, чтобы положить такую аккуратную и, несомненно, бывшую очень дорогой коробочку к себе, когда слышит насмешливый голос Гарета. — Нахуй тебе это барахло? — Лука неопределённо пожимает плечами, но наушники запихивает на самое дно, чтобы не потерять. Зачем — не имеет ни малейшего понятия, музыку тут не послушать, да и нечем, поэтому эти тонкие беззащитные провода — напоминание, своеобразная ностальгия. Ему это надо. Лука упрямо надевает рюкзак обратно, когда слышит жуткий скрип. Гарет со взглядом маньяка смотрит на поддавшуюся дверь. — А? — горделиво задирает голову и, не дожидаясь друга, скользит ужом внутрь. Лука со вздохом, граничащим с беспокойством, протискивается тоже. Внутри темно, и им приходится включить фонари, чтобы разглядеть помещение. Гарет чувствует себя намного увереннее, поэтому в три-четыре шага пересекает комнату и отдёргивает шторы. Комната заливается ярким светом, а клубы пыли салютом взмывают в воздух. И Гарет, и Лука закашливаются. Когда Лука открывает глаза, он видит лишь унылые, убогие бетонные стены, разбросанные стулья и шкафчики для хранения вещей. Гарет уже шебуршит в комнате отдыха, Лука на пробу подходит к серому безжизненному металлу. Щёлкает ручкой, дверца поддаётся. Ему не везёт, содержимого нет, лишь какие-то бумаги — отчёты, записки, извинения — ничего такого, что могло бы быть хоть в теории полезным. Лука равнодушно отстраняется, пробует потянуть два других, что рядом — поддаются оба. Первый пуст, а во втором, кроме пыли, тоже ничего нет. В зале отдыха обнаруживается свалка ещё большая, а посреди неё — счастливая махина-Гарет, пытающаяся чуть ли не зубами вскрыть белую аптечку. Лука подходит к грязным запыленным окнам и на пробу тянет ручку — та, естественно, не поддаётся. Пока Гарет рычит, едва не жрёт надоедливый пластик, Лука быстро оглядывает комнату. Там больше нет ничего, кроме сломанных диванов, Модрич хочет побыстрее выйти на свежий воздух и вычихнуть всю пыль, которой уже успел надышаться. Щелчок — Гарет счастливо крякает. Внутри две полные упаковки таблеток от головной боли, стерильные бинты, медицинский спирт и, к счастью, четыре коробочки антибиотиков — неслыханная драгоценность. Гарет ещё недолго возится, пытаясь прочитать инструкции к лекарствам, но, так как таких тяжёлых испанских слов он ещё не знает, то просто ссыпает всю аптечку в свой рюкзак. Когда они выбираются, Лука счастливо выдыхает. — Лукита, хэй, — Бейл ещё не забыл о своём очень важном задании — когда они стоят в руинах залитого светом коридора, он вытаскивает из недр портфеля тёмно-красную толстовку с рукавом в три четверти. Лука хмурится. — Тебе половых тряпок было мало по дороге? — пробует воспротивиться он, но, ожидаемо, проваливается. Гарет улыбается во все тридцать два. — Переоденься, — просит он, и Модрич со вздохом скидывает рюкзак, хватаясь за полы драной чёрной толстовки. Гарет — полный псих, но шмотка вроде ничего на вид, так почему бы и нет? Лука стаскивает с себя кофту, под которой, ожидаемо, ничего нет. Гарет безразлично разглядывает его выпирающие рёбра и угловатые ключицы — чего стесняться, у него такие же. А после перенесённого гнёта болезни в первые три недели даже Лука рядом с ним выглядел крепким упитанным пареньком. Лука с явным сомнением рассматривает, крутит в пальцах грубоватую ткань, натягивает через голову. Кажется, неплохо — в первом барахольном отделе они с Гаретом находят наполовину треснутое зеркало. То есть, сам Лука выглядит отвратительно — худое угловатое тело, синяки под глазами и русые грязные волосы, которые он мыл хер знает сколько времени назад; россыпь незаметных шрамов на руках, бледные витиеватые ниточки которых почти не выражались на молочном теле — после проведённого в Испании лета, знойного и жаркого, Модрич должен был подрумяниться, как курица на сковородке (сравнение придумал Гарет, сам же долго над ним хохотал), и начать выглядеть хоть немного приличнее. Но на Луку, по крайней мере, без слёз можно было взглянуть. В отличие от Гарета. Лёгкая ткань, как оказалось, не настолько уродливого цвета, как вначале казалось Луке — когда они вышли в корпус, где крыша давно обвалилась и куда заглядывало ласковое весеннее солнце, Гарет не без гордости одёрнул Модрича за капюшон. И, не удержавшись, ткнул куда-то между рёбер, хитроумно пошутив. — Что думаешь насчёт еды? — спустя пару минут пробормотал Лука, который начал чувствовать голод. В последний раз они завтракали на позднем рассвете, а сейчас уже за полдень, и жрать хотелось всё сильнее. Гарет призадумался. — Не уверен, — признался он, — но можно попробовать проникнуть в продуктовый отдел, если верить вывескам, — тыкает пальцем в табличку, надтреснутую напополам и лежащую у стены, — нам туда. К счастью, заблудиться тут было невозможно, потому что какие-то проходы были завалены, а по каким-то ясно было видно, что здесь ходить нельзя — например, когда Лука приложил ухо к одному из закрытых отделений, он услышал оттуда отдалённый гул и стон — верный признак кусак. Наконец они обходными путями попали к когда-то бывшему супермаркету — отдельному крылу, стоящему с востока от всего комплекса. Это потребовало много сил — на двадцатой или тридцатой минуте Гарет даже перестал молоть языком, а потом они вместе с Модричем тащились, толкая друг друга плечами от усталости и желая только одного — нормальной пищи. Ожидаемо, что магазин встретил их полнейшим хаосом. Внутри, где-то далеко, виднелись ходячие, шатающиеся из стороны в сторону фигурки, и Гарет шёпотом попросил не отходить далеко. Лука зарылся под кассы, вытаскивая пожелтевшие от времени коробки и рассматривая скудное содержимое. Гарет двинулся вдоль окон. Валлиец возвратился с пачкой овсяного печенья, размолотого почти в крошку, но от того не переставшего быть печеньем, и сильно смятой картонной коробкой овсяной крупы. Лука в ответ кинул ему упаковку мятной жевательной резинки, высохшие влажные салфетки и что-то, отдалённо напоминающее консервы — выглядело, скорее, как собачий корм. Они перелезали через горячие монолитные блоки, когда Лука резко замер и чутко прислушался; Гарет продолжал сопеть сзади, сдирая о точёный камень кожу с бледных пальцев. — Луки… — начал было Бейл, но Лука остановил его, показательным жестом подняв руку. Друг послушно заткнулся. — Слышишь? — шёпот, настороженно вглядывается вперёд, стараясь уловить что-то впереди. — Кто-то кричал. — Лука, — мгновенно серьёзнеет валлиец. — Нет. Ты помнишь про наш договор? Лука помнит. Лука отлично помнит «уговор» — они сами за себя, остальные сами за себя. Никакой взаимовыручки, так проще. Проще расставаться с убитыми друзьями и отдавать их сырой земле. В воздухе отчётливо выделяется чей-то визг, и Лука, подорвавшись, бросает рюкзак Гарету, а сам бежит на звук. Не потому, что голос человеческий, не потому, что он хочет помочь бедняге по мере сил, не потому, что в нём проснулся гуманист и спасатель всех подряд или в одном месте резко заиграло донкихотство. Голос пацанский, почти подростковый. Одним махом перелетая упавшие указатели, фонарные столбы и средства защиты, Лука даже не хочет задумываться, что ему могло просто показаться, ведь любой человек при желании может запищать похуже того, что он услышал. Но отступать уже поздно — наверняка обидевшийся за такую самодеятельность Гарет остался далеко, в паре кварталов (в паре кварталов?) позади, а мальчишеский голос уже рядом. Лука выбегает на середину переулка и замирает в отдалении деревьев. Тёмно-бордовая толстовка ярко выделяет его, но участники развернувшей баталии вряд ли замечают это. Кричал действительно пацан — крепкий, хорошо слаженный паренёк сидит на тёплом асфальте и, прижимая к груди окровавленную ладонь, истошно орёт благим матом — рядом с ним мертвецы в размере четырех штук, один лежит на земле с пробитой головой, вот только удар не задел головной мозг — следовательно, и умереть он не может. Лука достает из-за пазухи хлипкий охотничий нож Бейла и делает первые шаги, чтобы помочь незнакомцу. Кусаки попадаются неповоротливые, туповатые, из них только одна грузная женщина с обрубками пальцев пытается достать до ловкого, шустрого Модрича — остальные уже увлечены лакомым кусочком полегче. Незнакомый парень пытается остановить кровотечение, попутно отползает подальше, чтобы его не задели; хохолок чистых тёмных волос (чистых?) растрепался, чёлка спадает на глаза, мешая сконцентрировать внимание на происходящем. Один из кусак падает рядом с ним, обнажает неровные зубы, и парень вновь издаёт визг, похожий на тот, какой Лука услышал в первый раз. Два зомби уже упали замертво на залитый кровью асфальт. Женщина, пытавшаяся укусить Модрича, полусидит, тянет серые руки к нему и скалится, чувствуя только одно — запах живой плоти. Лука знает, что это больше не люди, поэтому без зазрения совести вырубает её топором, лежащим рядом. Незнакомый паренёк тяжело дышит. На вид ему около восемнадцати или что-то вроде того, может, немножко побольше — крепкое, ладно сложенное тело без синяков и царапин, и Лука с бешено заходящимся сердцем рассматривает его чистую, но порвавшуюся в нескольких местах одежду — это не оборванец. Нет, один бы такой молодняк долго не протянул — если уж Лука с Гаретом едва сводили концы с концами, то куда уж… К сожалению, Лука оказывается прав, — когда последний зомби валится на землю и Модрич с ужасом морщит нос из-за вони разлагающегося тела, из-за высотных стоящих домов выбегают ещё два человека. Они немного постарше Луки, в такой же опрятной спортивной одежде и не особенно тощие. В любом случае, за их одеждой не видно, но Лука испытывает небольшое чувство зависти. Вот только к чему? Лука подходит к спасённому пацанёнку. Тёмные карие глаза смотрят настороженно, но без вызова — парень умный, понимает, что если его спасли, то в следующие пару десятков минут убивать точно не собираются. Он поспешно убирает растрёпанные волосы с глаз, вытирает блестящие от слюны губы и едва заметно кивает. Принимает его. Лука успевает лишь машинально поправить волосы, сделать пару шагов поближе и протянуть спасённому руку, чтобы тот встал, но как только он вытягивает тёплую ладонь, то чувствует затылком холодный тяжёлый металл и слышит обманчиво мурчащий голос. — Отошёл, — тягуче приказывают ему, и рука Модрича каменеет в воздухе. Он мучительно ищет хоть какой-то намёк на отношение к происходящему в лице парня внизу, но не может ничего понять — пацан кряхтит от боли, смешно дрыгает ногами и наконец встаёт напротив. Отходит за спину. Медленно вместе с ним поворачивается и Лука; напряжение в воздухе можно пощупать рукой. Ну, конечно. Ему в лоб приставили пистолет. Модрич медленно рассматривает парней перед ним; два крепких парня, что старше его буквально на пять-семь лет, со стрижеными волосами и одинаковым недоверием во взгляде. Тот, у которого была смугловатая кожа, подозвал к себе молодого раненого пацана. Его ладонь кровоточила. Парень задирает рукав большой ему футболки, и Лука рассматривает татуированную руку — два чёрных кольца, влитых в бледную кожу и опоясывающих часть пониже локтя левой руки. Странная татуировка, но Луке, которого просто жаждут застрелить, сейчас не до этого. Модрич открывает рот, чтобы хоть что-то сказать, но щелчок, означающий снятие пистолета с предохранителя, живо отбивает у него желание поболтать. — Кто ты? — негромко, вкрадчиво обращается к нему незнакомый парень и, на удивление, убирает пистолет от лица. Тем не менее, вложить его обратно на пояс он не спешит. — Просто бродяга, — так же спокойно отвечает хорват, выискивая во враждебно настроенных знакомых признаки жажды чужой крови. Те переглядываются. Парень хлопает глазищами и хмуро заявляет: — Мы не можем его, — хмурится и чешет татуировку. Лука вновь оказывается прикован взглядом к чернилам под кожей, — убить. Он мне, так-то, жизнь спас, Марио. Матёрый парень, которого назвали именем Марио, встаёт вполоборота к нему. Это он наставлял на Модрича пистолет. — Да мы видели, — прокручивает пушку в пальцах и наконец-то убирает её, внезапно становясь дружелюбным, — Марио Манджукич. — Лука. Лука Модрич, — тут же запинается Лука и осторожно протягивает руку для приветствия. — Расслабься, — ухмыляется молодой человек, стоящий рядом со спасённым пацаном, — мы передумали тебя убивать. Я Криш, кстати. Повисает молчание. Новоявленный Марио ловко разрушает его, поворачиваясь к пацанёнку. — Покажи руку, — коротко просит он, и парень доверчиво протягивает окровавленную ладонь. Лука набирается храбрости и подходит ближе. Ладонь, очевидно, не укушена, а рассечена — вдоль линии жизни тянется длинная кровоточащая царапина, Модричу даже кажется, что она пульсирует по краям, но это, естественно, лишь игра воображения. Он с любопытством смотрит на то, как незнакомцы достают дезинфицирующее средство, а после обматывают руку бинтами. — Ты один тут? — спрашивает Криш, и Лука на мгновение закусывает губу, задумываясь, что ему необходимо ответить. К счастью, ответ был уже близко. — Лукита? — голос у Бейла какой-то потерянный, он с опаской озирается по сторонам и ищет своего единственного друга. Модрич на мгновение прикрывает глаза, а когда открывает вновь, натыкается на прожигающе-задумчивый взгляд Манджукича. Гарет замечает его полыхающую огнём толстовку и подходит ближе, тут же отправляя настороженные взгляды в сторону трёх незнакомцев. Марио отвечает ему не менее холодным выражением лица. — Лука? — спрашивает он и незаметно для всех нащупывает охотничий нож в заднем кармане джинс. Лука негромко прокашливается, но едва он успевает открыть рот, как его опережает спасённый пацан. — Он спас мне жизнь, — хмурится густыми бровями и кивает на Модрича. Гарет не обращает на это никакого внимания, лишь только незнакомый Криш одёргивает его за необдуманно сказанную реплику: — Пауло, не надо, — просит он. Пауло вновь чешет татуировку и усмехается. Вопрос «Что теперь делать?» невысказанным повисает в воздухе. Пацан по имени Пауло жмётся, шипит от колющей боли в рассечённой ладони и присаживается на тёплые каменные блоки, подтянув худые коленки к груди и совершенно потеряв интерес к происходящему. Гарет отдаёт Луке его рюкзак. — Вы явно не бродячие, — с сомнением подмечает прямолинейный Гарет и будто снимает напряжение с языка Луки, который всё бился с желанием спросить об этом. Ему отвечает смугловатый парень. — Криштиану, — протягивает руку Гарету и осторожно пожимает, — да, у нас есть лагерь с остальными выжившими в этой мясорубке, — Марио на эти слова сердито косится, словно бы не хочет, чтобы эта информация была разглашена так просто, быстро и, главное, незнакомым людям. Криштиану не реагирует. Не успевает Лука всё обдумать, как у Гарета загораются глаза. Модрич знает, что ничем хорошим это обычно не заканчивается, поэтому с сожалением слышит слова, что минуту назад были обдуманы в его голове. — Нас возьмёте? — осторожный вопрос от Бейла, он приосанивается и внимательно рассматривает лицо незнакомцев, пытаясь отследить их эмоции. Гарет точно уверен, что Модрич не одобрит эту идею, но ещё он точно знает, что Лука не останется один и не отпустит друга одного куда-либо. — Нет, — равнодушно бросает Марио и жестом призывает своего друга собираться. Пацан на камнях бессмысленно обводит трещинки пальцами, — и без вас проблем хватает. — Мы могли бы помочь вам… — Я сказал нет. Гарет раздражённо и одновременно умоляюще впивается в его глаза. Марио беспрекословен. Однако помощь и капелька везения приходят оттуда, откуда не ждали. — А почему нет? — Пауло пригрел уши, вник в суть разговора и втянулся в дискуссию. — Раз, — загибает палец, — они меня спасли от смерти. Два, — указательный палец прячется в небольшой кулак со слегка содранными костяшками, — они согласны помочь нам. У нас ведь столько заболевших, а они могут помочь нам с поиском лекарств. Три… — Они чужие, Дибала, — рычит Марио. Криштиану за его спиной тоже хмуро рассматривает землю, но невозможно понять, хочет он такого пополнения в лагерь или нет, — мы чужих не берём. — Отведите нас в лагерь, — вклинивается Бейл. Модричу остаётся только слушать, — мы поговорим с вашим главарём. Или ты там самый крутой? — кивок на Манджукича. — Нет, — нехотя сплёвывает вязкую слюну Марио, — но сомневаюсь, что Месси устроят ещё два лишних рта, а по совместительству — поганца, напрашивающихся на бесплатную кормёжку и уютный домик, где можно заныкаться и взвалить заботы на других. Пауло окончательно встаёт на их сторону. — Они нам помогут вылечить заболевших, — не сдаётся и подходит ближе, — будут тоже работать. Да и они не выглядят такими, чтобы обожрать нашу и без того скудную семейку. Две недели назад погибли Джо и Эли, Манджу, — видимо, пошли козыри, потому что Марио на этих словах как-то странно дёрнулся и покачал головой сам для себя. Пауло выходит вперёд, — может, они станут хорошей заменой для них? — Заменой? Заменой, Дибала? — срывается голос Марио, но в разговор вступает Криштиану. — Погоди, Марио. Может, это далеко не плохая идея, — он поглаживает свою крепкую шею и легонько усмехается, оценивая ситуацию, — они помогут нам вылечить Меса и Кель, остальных тоже… Да и у Ивана Ракитича вид нездоровый в последнее время. Короче, я думаю, что Пауло прав. Давай попробуем привести их к Лео? У Манджукича дёргается глаз. — Ради Меса, — шипит он, хотя как таковой ненависти он к Бейлу и Модричу не испытывает — скорее, недоверие к новым людям и естественное желание уберечь своих близких, — я хочу обыскать вас вначале, — безапелляционно заявляет он, а Гарет с Лукой переглядываются. Бейл протягивает Пауло два рюкзака, и тот садится на тёплый асфальт, расстегивая змейки, чтобы проверить содержимое. К Модричу подходит Криштиану, к Бейлу, непосредственно, хмурый Марио. Лука поднимает руки в стороны и чувствует, как смуглые сильные руки похлопывают его по бокам, по рёбрам, приподнимают толстовку и внимательно рассматривают ремень. Сжимают ягодицы, чтобы проверить наличие острых колющих предметов, изымают два охотничьих ножа. Пальцы крепко впиваются в ноги, а после незнакомый Криштиану с долгим взглядом просит снять кроссовки, чтобы убедиться в безопасности. Рядом такой же охуевший от жизни Гарет, разница лишь в том, что педантичный Марио едва не в задницу ему пальцами лезет, чтобы убедиться в том, что он обезоружен. К Пауло летят два перочинных ножика, Бейл тоже снимает кроссовки и недовольно посматривает, как его барахло с энтузиазмом вытаскивают из рюкзака. — Чист, — одновременно выдыхают Манджукич и Криштиану. Пауло приподнимает голову. — Они не врали, — крутит в руках упаковки антибиотиков и ещё какие-то коробочки, что Гарет кинул, не глядя. — Отлично, — тихо цедит Марио и протягивает Луке его рюкзак. Хлопает один раз по плечу, — потопали. Но учтите — если Лео решит, что вы бездарные и ни на что не годные куски мяса, я без раздумий вас расстреляю, — он машет рукой, подзывая Пауло. — Криштиану Роналду, — знакомится смуглый высокий парень и ещё раз пожимает руки. Спасённый пацан тихо шепчет, скорее для вежливости, своё имя «Пауло Дибала», а Манджукич просит всех поторопиться. Модрич и Бейл переглядываются. Живот стягивает ожиданием неизвестности. Они поправляют рюкзаки на плечах и идут вслед за тремя новыми знакомыми.«Когда тот обращается к Богу…», Часть II — Я не знаю, с каким чувством ты взираешь на меня: с печалью, с презрением, с жалостью, с любовью… Может, это просто безразличие. (Рик Граймс разговаривает с Богом, «Ходячие Мертвецы»)
***
Серхио Рамос бежал. Быстро — резкий поворот направо, толчок, ещё поворот, и ещё толчок — и вот он уже летит, не разбирая дороги. Впереди — пустая улица, залитая солнечным светом, позади — восемь кусак, желающих во что бы то ни стало добраться до своей жертвы. Рамос перелетает через мусорный бачок, спотыкается и немного теряет управление. Сердце заходится галопом, словно бешеное, он останавливается в каком-то переулке и с упоением откашливает горячий, рвущийся наружу воздух. Из горла лезут лёгкие, он сплевывает, на глазах слёзы, и одышка не даёт вздохнуть полной грудью — но как же он, блять, счастлив; Серхио упирается рукой в стену и терпеливо ждёт, когда организм восстановится после незапланированного марафона. Его ещё пару раз накрывает волной кашля и удушья, солнце ебашит по голове как бешеное, и он с наслаждением выливает себе на голову четверть от полной бутылки воды. Ворошит мокрые волосы, капли стекают по лицу, бегут по шее и прячутся в углублениях ключиц, впитываются в светлую хлопчатую ткань грязной футболки. Серхио один. Рамос с наслаждением потягивается и осматривается — вокруг пустота, закрытые тут и там баррикадами дороги, а слева от него плетётся какой-то мертвец без правой руки. Угрожающе рычит, но Серхио с лёгкостью решает эту проблему — один натяг тетивы охотничьего лука — и туша гнилого мяса замертво падает на землю. Лук — хорошее оружие, думает Рамос, с омерзением вытягивая из размякшего черепа убитого свою стрелу и вытирая её об штаны последнего. Поднимает голову и смотрит наверх. Небо кристально ясное, без единого облачка. Рамос прикрывает глаза, шумно вдыхает в себя тёплый воздух со слегка свежим ветром и шагает вдоль улицы. Впереди слышится сопение и отдалённый гул — верный признак сбившихся в стаю ходячих трупов, поэтому Серхио с ловкостью подпрыгивает рядом с каким-то невысоким зданием, чтобы зацепиться за пожарную лестницу. Металл мягко обжигает кожу холодом, а тенёк даёт небольшое время голове, чтобы охладиться. Забравшись на самый верх, Рамос растягивается на нагретом шершавом покрытии крыши, подкладывает руки за голову и на мгновение прикрывает глаза. Солнце нещадно поджигает лицо, волосы, коленки ноют от долгого бега и усталости. Проходит около пятнадцати минут, когда Серхио наконец успевает отдышаться, нормализовать своё состояние и двинуться дальше. Внизу подозрительно много мертвецов, поэтому Рамос двигается поверху, с лёгкостью перелетает с крыши на крышу — дома стоят рядом, иногда даже вплотную, однако, пару раз он спотыкается, утыкаясь ладонями в нагретый металл ограждений. Он успевает добраться, по его меркам, почти до самого центра города, когда приваливается к горячей раскалённой солнцем вытяжке и улавливает чутким слухом обрывки человеческой речи. — …нать. Мы сможем перебраться через этот переулок, Ма… — фразы долетают обрывочно из-за ветра, гуляющего в трубах и дребезжащего у разбросанных листов железа. — …Немногим рискуем. Отдохнем пару минут, а потом двинемся на северо-запад, там, где… Серхио не дослушивает. Ему и любопытно, на какую группу выживших наткнулся, и в то же время страшно, что он может наткнуться не на безобидных испуганных девушек, а на вполне себе неплохо вооружённую до зубов группу. Серхио спасает только одно — в прошлом месяце он утянул у одного мертвеца неплохой пистолет с тремя десятками патронов и очень бережно их использовал. Рамос прижимается к обжигающей вытяжке, на полусогнутых перепрыгивает на другое здание рядом — гравий внизу отдаётся гулким хлопком — и прячется за бетонной стеной. Дверь, ведущая на чердачные помещения многоэтажного дома, не поддается, она заперта, поэтому Рамос надеется на инстинкты и чуточку удачи — он обходит её справа и осматривается. Голос уже ближе. — Да, ты прав — если пойдём по главному шоссе, доберёмся уже через пару часов, — голос мужской и очень приятный, с легкой хрипотцой, — Марко, собирай барахло, двигаемся над восточной веткой. Серхио не высовывается, пытается понять, на кого он наткнулся. Он ничего не боится — рядом с ним его пистолет, поэтому он поудобнее перехватывает чёрный металл в кармане и терпеливо ждёт. Внезапно сзади него раздаётся хруст гравия, и только он успевает повернуть голову с удивлённо-недоумевающим выражением лица, как молодой парень с живыми чёрными глазами и зачёсанной чёлкой замахивается и от всей души бьёт его деревянной доской по голове. Рамосу кажется, что вместе с его сознанием от него улетает и душа; он безуспешно цепляется за остатки реальности, но мир уже проваливается в темноту. — Эй, бля, Асенсио, что ты там тво… — конец фразы ударяется о черноту. Серхио закрывает глаза и моментально теряет сознание.***
— А мы уверены, что он ещё жив? — рядом любопытный голос, но доносится он, словно из ваты. — Ну-у… Даже если так, то я забираю его блядски охуенный лук. — Ни за что. Я сразу сказал, что он будет моим! — Мечтай, падла, я… — А ну тихо! — третий голос ударяется в голове медленно возвращающегося Серхио. — Ушли оба отсюда! Звук шагов о деревянные, кажется, ступеньки дробно катается в пустой голове Рамоса, становится тише и наконец удаляется насовсем. Серхио бессвязно шевелит губами и приоткрывает глаза. Голова гудит, будто внутри рой разъярённых пчел, на левом виске что-то склеивает кожу, и она неприятно стягивается под тугой коркой. Рамос облизывает пересохшие губы и ловит на них отдаленный привкус крови. Да, огрели по темечку и не пожалели силы. Вокруг темновато, очертания предметов плывут, а обеспокоенно-раздражённое лицо перед ним постоянно двоится или троится. Серхио на пробу шевелит конечностями, и у него это, ожидаемо, не получается — ноги связаны, а руки заведены за спину и зафиксированы наручниками за трубой леденяще холодной батареи. Внутренности сводит неприятным чувством, которое говорит о том, что Серхио приходится поволноваться за свою жизнь. Он пытается дышать размеренно, глубоко, но из-за накатывающих грубыми волнами чувств ему это удается с трудом. Кто-то зажигает фонарик и направляет свет прямиком в лицо. Серхио жмурится от неприятной рези в глазах. — Эй! — нетерпеливый голос рядом, и горячая рука треплет его за плечо. — Утырок, ты ещё живой? — Сам такой, — хрипло выдыхает Рамос, и на последней букве его голос срывается, предательски оставляя своего хозяина без возможности как-то исправить своё положение. К счастью, рядом раздаётся звон стекла, и кто-то подносит к его губам холодное ребро стакана. — Пей, — приказывают ему, и Рамос неловко глотает холодную, чуть газированную воду. Становится легче, и он обратно открывает глаза. Свет уже не слепит, а стелется по полу, и испанец наконец-то рассматривает комнату. Судя по всему, раньше это было винным погребом — легкий запах сладковатой сырости, под задницей — деревянный пол, а повсюду — пустые стеллажи. Серхио переводит глаза на парня рядом. Постарше его, светлые причёсанные волосы, приятная иностранная наружность и слегка детское выражение лица. Серые или голубые глаза смотрят раздражённо и спокойно одновременно. — Живой? — приятные холодные руки ощупывают кровавую рану на левом виске. То, что это кровь, Серхио понял сразу же — как только он стал худо-бедно анализировать ситуацию, голова начинала болеть ещё сильнее. — М-да, видимо, не слабо тебя Асенсио приложил. Тот же дробный стук ног по полу. Рамос поднимает голову. Красивый молодой парень спускается по ступенькам вниз, прямо за ним тащится подросток с короткими тёмными вихрами волос. Незнакомец не обращает на него никакого внимания, в его руках Серхио замечает какую-то миску с кончиком лежащей внутри тряпки. — Тони, продезинфицируй ему рану, — здоровается мягкий баритоном, чёрные глаза нахально-любопытно впиваются в скованного по рукам и ногам испанца. Рамос отвечает раздражённым взглядом. — Спасибо, Жери, — парень, названный Тони, принимает у него глубокую тарелку и возвращается вниманием к насупившемуся Серхио. Сердце бьётся в приступе о грудную клетку, не понимая — то ли убивают, то ли помогают. Серхио моргает, прикрывает глаза на пару мгновений, а после чувствует, как к пульсирующему виску прикасается горячий мокрый кусок ткани. Серхио шипит от неприятных ощущений и отодвигает голову подальше. — Ш-ш, — светловолосый не сдаётся, — помереть от заражения крови — самая глупая смерть в сложившейся ситуации, не находишь? «Жери» уходит, а вот подросток без какого-либо чувства стыдливости подходит поближе и падает на тёплые доски, уставившись напрямую. Серхио открывает рот, чтобы огрызнуться, но Тони всё делает за него. — Ней, выйди, — не отрываясь от своего занятия, предупреждает его и выжимает ткань в миске. Та окрашивается красным. — Но я… — вскидывает злые гордые глаза. — …Выйди! — …хочу посмотреть на него! — встаёт, но не уходит. Блондин отвлекается от мучения Серхио и поднимает на него голову. — Неймар, иди к Пике и еби мозг ему! Чтобы я тебя тут не видел, — на это подросток показывает ему средний палец, но всё равно скрывается за дверью. Тони выдыхает сквозь плотно сжатые зубы и, задумавшись, чересчур сильно надавливает мокрой тряпкой на рану. Серхио дёргается вновь. Через несколько минут странный Тони заканчивает и, поднявшись на ноги, уходит по ступенькам за дверь. Рамос выжидающе смотрит на то, как дверь за незнакомцем закрывается, а потом резко, со всей дури дёргает руками в попытке сбить наручники. Напрасно он старался — спустя ещё около десяти попыток у него из результатов лишь затёкшие руки, звон в ушах из-за гула бедной батареи и красные следы на запястьях. Серхио устало откидывается спиной, чувствуя позвоночником холод железа, но в тот же момент дверь распахивается, ударившись о стену. Вместе с Тони зашел ещё один незнакомец и тот же хамоватый подросток, имя которого вылетело из головы Серхио. Он беспристрастно поднимает голову. — Итак, — новый взрослый мужчина садится рядом с ним на корточки и обманчиво миролюбиво приглаживает чужие взъерошенные волосы. Рамос на этот жест скалится, — как тебя зовут? — Никак, — огрызается в ответ Серхио. Пацан сзади бесит его до жути. — Печально, — холодно отзывается на это незнакомец, — не хочешь по-хорошему — давай сразу к делу. Мы забираем у тебя пистолет, лекарства и спички, а взамен выпускаем птичку на все четыре стороны. Идёт? Рамос открывает рот от такой наглости. — Не смейте трогать мои вещи, — рычит он и дёргает руки, стараясь дать себе свободы. К сожалению, его заковали на славу. — Не думаю, что ты в том положении, когда можешь ставить условия мне и моей команде, — безрезультатно Серхио дёргает ногами — верёвки не поддаются. — Нахуй иди, — шипит и сверкает глазами. — Я рад, что мы договорились. Мужчина разворачивается и выходит. Тони, до этого бесстрастно наблюдавший за разговором, немного пожевал губу, а потом подошёл, чтобы со всей дури врезать Рамосу по носу. Серхио чувствует горячую кровь, что заливает губы, подбородок, струйками убегает к шее. Он закашливается, сплёвывает и смотрит, как подростка грубо хватают за руку и насильно тащат наверх. Свет гаснет. Серхио глотает свою горячую кровь.