Хроники города Энск

Мелодичный перелив дверного звонка отвлёк фрау Гутенберг от нарезания овощей для рагу к обеду. Сняв передник, вымыв руки и поправив выбившийся из причёски завиток, она вышла в переднюю и отворила дверь. - Стефано? - удивилась она. - Здравствуйте! Проходите! - Добрый день, Зинаида Андреевна, - слегка поклонился гость, не торопясь переступать порог. - Скажите, пожалуйста, герр Рутгер дома? Могу я с ним увидеться? - Да, конечно! Он будет рад вас видеть! Говоря это, фрау Гутенберг ничуть не кривила душой. Её супруг очень тщательно подходил к выбору друзей, но тех, кому посчастливилось войти в круг его общения, он искренне любил и действительно был рад каждой встрече. В отличие от супруги, почти не знакомой с зятем директора школы, герр Рутгер довольно близко знал Стефано и всегда отзывался о нём с большой теплотой. - Заходите, заходите! - подбодрила гостя фрау Гутенберг. - Вы никогда у нас раньше не были? Пойдёмте, я покажу вам, где кабинет Рутгера. Её супруг в это время читал сценарий к новому фильму. Новый образ - романтические локоны до плеч, пшеничные усы скобкой, лёгкий прищур светлых глаз на покрытом загаром лице - очень шли ему, придавая его внешности что-то не то от разбойника, не то от трубадура. Увидев гостя, он просиял и вместо обычного рукопожатия крепко обнял его. - Как поживаешь? - спросил он вместо приветствия. - Как Хаякава? Уже дома? - Да, выписали на днях, - кивнул Стефано. - То-то, вижу, ты повеселел! И дочку забрал? - Дочка сама прилетела! - засмеялся Стефано. - Как только узнала, что Хаякаву выписали, клещом вцепилась в Акиро, так что тому ничего не оставалось, кроме как забрать её домой. - Замечательная у вас девочка, - улыбнулась фрау Гутенберг, ласково погладив Стефано по локтю. - Ладно, я пошла. Не буду вам мешать. Когда её шаги стихли в отдалении, герр Рутгер широким жестом пригласил Стефано устраиваться, где ему будет удобно. Не долго думая, тот уселся на пол, чем вызвал ещё большую симпатию у хозяина дома, предпочитавшего всем видам отдыха именно такой. Расположившись напротив гостя, герр Рутгер несколько мгновений изучал непривычно смущённое выражение его лица, потом усмехнулся и кивнул: - Ну, выкладывай, с чем пришёл. - Да я, собственно, с просьбой... Не могли бы вы показать мне несколько аккордов на гитаре? Если герр Рутгер и был удивлён, он и виду не подал. Легко вскочив на ноги, он снял со стены свою гитару, вновь уселся на пол и только теперь спросил: - Собираешься петь? - Пожалуй, да, - подумав, кивнул Стефано и широко улыбнулся. - Мне тут недавно довелось выступить с сольным концертом... И, недолго думая, он выложил хозяину дома историю своего дебюта в качестве певца, не забыв упомянуть о подаренном ему инструменте. От души посмеявшись над рассказом Стефано, герр Рутгер тут же начал урок. - Зря ты не захватил с собой гираль, - сказал он. - Но на первый раз, конечно, сойдёт и гитара. Потом сравнишь, что тебе больше нравится... Стефано оказался на редкость понятливым учеником. Часа через два он уже вполне уверенно брал показанные герром Рутгером аккорды, а вскоре до ушей фрау Гутенберг донеслось их пение дуэтом, услыхав которое, она тут же отодвинула свою старенькую "Оливетти" с неоконченной главой, подперла кулаком подбородок и заслушалась. Мягкий, глуховатый, но приятный баритон мужа был ей хорошо знаком: Рутгер любил петь и был, безусловно, очень достойным исполнителем. Голос же Стефано она слышала впервые и сразу поняла: это великий артист. Немного практики, несколько уроков у преподавателя - и равных ему не будет не только в Энске, но и, пожалуй, во всей стране. Выше, чем у Рутгера, голос Стефано был настолько глубоким и звучным, что, казалось, проникал в самую душу, минуя органы слуха. Фрау Гутенберг заметила, что её собственное, весьма, надо сказать, спокойное сердце вдруг стало биться в полном созвучии с ритмом песни, а из глаз, вопреки логике и здравому смыслу, сами собой льются слёзы. Наскоро отерев заплаканное лицо, она вбежала в кабинет супруга и, к немалому изумлению, обоих мужчин, поцеловала Стефано в кудрявую макушку. - Вам обязательно нужно петь! - горячо проговорила она, не замечая, что снова плачет. - У вас волшебный, просто потрясающий голос! Я сегодня же узнаю насчёт преподавателя, и даже не вздумайте отказываться! Таких, как вы, один на миллион! - Та-ак, муж... - встретила Хаякава своего благоверного высоко поднятыми бровями. - Что я слышу? Ты, оказывается, поёшь? - Оказывается, пою... - не стал отпираться Стефано. - Откуда ты узнала? Маритаими наябедничала? Или господин Кобаяси? - О-о, так тут целый заговор?! - возмутилась Хаякава. - Все в курсе, одна я ни сном, ни духом? Стефано, хорошо знакомый со специфическим чувством юмора своей жены, расхохотался, сгрёб её в охапку и закружил по комнате. - Прекрати!!! - завизжала Хаякава. - Немедленно поставь меня на место!!! У меня голова кружится!!! - Ох, прости... - опомнился Стефано, осторожно опуская жену на диван и присев рядом. - Тебе не плохо? - Плохо, - пробурчала Хаякава в подушку. - Я ещё и на ногах-то стою с трудом, а тут такая карусель... - Ну прости, пожалуйста! Какой же я осёл! Моя бедная девочка... В голосе Стефано было столько раскаяния и глубокого сострадания, что Хаякава, в конце концов, сменила гнев на милость. - Позвонила фрау Гутенберг, - сказала она, - и очень долго рассказывала, какой ты у меня замечательный. - А разве я не такой? - Не-а. Ты вредный, - убеждённо сказала Хаякава. - Почему я только сегодня узнала, что ты, оказывается, выдающийся певец? - Потому что так показалось фрау Гутенберг. Ты же сто раз слышала, как я пою Маритаими колыбельную! И что, впечатлилась? - Ну-у... Нормально поёшь. Слух вроде есть, голос тоже. Но ты же у них не про серого волчка пел, так ведь? - "Последнюю поэму"... - Мне всегда казалось, что эта песня для женского голоса. - Нет, почему? Её даже герр Рутгер красиво поёт, хотя у него голос достаточно низкий. Хаякава слегка улыбнулась, потом загрустила. - У тебя начнётся совсем другая - своя - жизнь... - проговорила она и со вздохом подумала: "В которой останется совсем мало места для нас с Маритаими..." - Вы с Маритаими - единственное, что имеет для меня значение, - мягко сказал Стефано. - Всё остальное - пустяки. Если тебя это так огорчает, я попрошу фрау Гутенберг отменить встречу с преподавателем вокала, верну гираль его владельцу и больше никогда не буду петь, даже колыбельную. - Не говори глупостей. Все, кто слышал, как ты поёшь, в один голос утверждают, что у тебя соловьиное горло. Разве можно загубить такой талант? Только... - М-м? - Ты можешь - хоть изредка! - петь для меня? - Ты же знаешь, что я буду петь только для тебя. Всегда. Только подучусь немного, ладно? Фрау Гутенберг не привыкла бросать слова на ветер. Тем же вечером она созвонилась со своей знакомой - очень старенькой, но на удивление бодрой и жизнерадостной преподавательницей вокала. Красочно расписав необычайное дарование Стефано, она зазвала старушку к себе на ужин и предупредила Стефано, чтобы к 19:00 он был у них - естественно, с гиралем. Результатом дружеской посиделки стало клятвенное обещание сделать из "мальчика" настоящую звезду. Так началось перевоплощение скромного работника оранжереи в артиста эстрады. Нельзя сказать, что Хаякава была в большом восторге от происходящего. Она так привыкла к тому, что Стефано всегда рядом, что теперь чувствовала себя одинокой. Не желая огорчать мужа, она старалась выглядеть весёлой, но получалось как-то не очень убедительно, да и сам Стефано, обладая способностью к телепатии, знал о её чувствах и страшно переживал. Хуже всего было то, что Хаякаве совершенно нечем было заняться. Она еще не вполне окрепла, чтобы возвратиться на летающий остров и вернуться к своим привычным обязанностям. Да что там, она не могла даже рисовать! Целыми днями она просиживала у окна с книгой в руках, ожидая, когда вернутся домой отец с Маритаими или Стефано с очередного занятия. Первое время она пыталась помогать Тихиро на кухне, но от запахов пищи её тошнило и, обнаружив это, мать запретила ей даже близко подходить к кастрюлям. В конце концов, не в силах делать вид, что всё в порядке, когда жена втихомолку плачет по углам, Стефано решил, что с его подолжительностью жизни с карьерой поп-звезды можно и подождать год-другой, о чём не преминул поставить в известность педагога и семейство Гутенбергов. Преподавательница вокала и фрау Гутенберг синхронно схватились одна за сердце, другая за радикулит и пригрозили, что не доживут до той поры, когда у него появится свободное время. Стефано возразил, что семья ему дороже какого-то гираля, и чуть было не разругался насмерть с обеими дамами. Только вмешательство герра Рутгера положило конец разгоревшемуся спору. В конце концов, было решено, что Стефано продолжит заниматься с преподавателем в поместье "Sen Kaminari" (о чём пообещал позаботиться сам герр Рутгер), и не три раза в неделю, а два раза в месяц. Что касается Хаякавы, то энергичная и добросердечная фрау Гутенберг, преисполнившись сочувствия к бедняжке, предложила приобщить её к писательскому труду. Содрогнувшись при мысли о том, во что превратится их ещё недавно вполне нормальная семья, Стефано пообещал обсудить это предложение с Хаякавой, после чего все расстались ещё большими друзьями, чем были прежде. В это-то непростое для всех время в калитку поместья Кохакунуси постучал брат-сержант Василий Остроухов, ведя в поводу крылатого коня. Увидав их в окно, Стефано тут же отложил гираль, из которого вот уже битый час извлекал омерзительные звуки, отдалённо напоминавшие этюд, и выскочил под моросящий дождик. - Привет! - улыбаясь во все тридцать два зуба, поздоровался он с братом-сержантом. - И тебе не хворать, - хмуро ответил Василий. - Какими судьбами в наши края? Дело пытаешь, аль от дела лытаешь? - продолжал зубоскалить Стефано. Крылатый конь неодобрительно покосился на него, но промолчал. Зато брат-сержант неожиданно рассердился. - Вот же дурносмех! - проговорил он с досадой. - Не видишь разве?! Лошадь пытаюсь пристроить в добрые руки. - А мы тут все злые, - охотно поделился информацией Стефано. - Будем твою скотину обижать, сверх меры нагружать и голодом морить. Ну как, подходим? - Да ну тебя, - не выдержав, расхохотался брат-сержант. - Ладно, признаюсь: я тут по поручению товарища генерала. Это он посоветовал привести лошадку к тебе. Ты же знаешь, что стряслось с Генри... - Знаю, - кивнул его собеседник. - Так вот, за этим животным совершенно некому смотреть. Ну, совсем! Я уже обегал с ним полгорода - никто не хочет брать на себя ответственность... - А с чего ты взял, что я возьму ответственность на себя? - полюбопытствовал Стефано. - Потому что это приказ! - отчеканил брат-сержант. - Товарища генерала! - Ну, так бы сразу и сказал. А то - посове-етовал... - Берёшь? - уточнил Василий Остроухов. - Куда ж я денусь? - Тогда вот, держи! Счастливо оставаться! А я к Генри! - Э-э, ты куда помчался?! - заорал Стефано во всю мощь своего хорошо поставленного голоса. - Как его зовут?! Имя, сестра... тьфу, брат, имя!!! - Пегас!!! - донеслось из-за пелены дождя. - Пегас, говоришь? - протянул Стефано, с любопытством разглядывая своего неожиданного питомца. - Ну, ладно, Пегас так Пегас. Будем знакомы! Крылатый конь фыркнул и заржал. - Так, Пегас, - проговорил Стефано. - Чем тебя кормить, думаю, понятно: тем же, чем обычную лошадь. Вопрос в другом: где тебя держать? Тебе же нужен какой-то гараж... Или, как его, - стойло? Ты же не Долли, в дом тебя не затащишь... Крылатый конь согласно кивнул. - Ну ладно, пошли пока в сарай, а там что-нибудь придумаем, - пригласил его Стефано. Появление в поместье крылатого коня было встречено членами семьи с разной степенью энтузиазма. Больше всех обрадовалась Тихиро, мысленно возблагодарив небеса за то, что теперь будет кому скармливать непомерный урожай моркови, кабачков и тыквы. Не меньшую радость - правда, по другому поводу - выказал дедушка Дзюинтиро, прикидывая, каким кустам его любимых роз по весне в первую очередь потребуются высококачественные удобрения. Хаку бы более сдержан: поместье уже начинало трещать по швам от многочисленных питомцев. Маритаими и Хаякава, прихватив из корзины на кухне по большой моркови, отправились устанавливать с новеньким дружеские отношения. И только Стефано с тяжёлым вздохом подумал, что самое неприятное - уборка за этой прожорливой белой скотиной - целиком и полностью ложится на его плечи.