Хроники города Энск

Дремотный ноябрьский день неумолимо угасал, уступая место долгой дождливой ночи. Поднялся ветер. По оконному стеклу - сначала редкие, потом всё чаще и чаще, - застучали капли дождя... В поместье недавно отужинали и теперь каждый занялся своими делами: Хаку, запершись у себя в кабинете, читал Борхеса; Тихиро, в кои-то веки переложившая часть своих домашних обязанностей на помощницу, отдыхала с вязанием в руках, вполуха прислушиваясь к бормотанию телевизора; дедушка Дзюинтиро пораньше отправился спать - по причине дождливой погоды у него разыгрался ревматизм; Хаякава тоже решила лечь пораньше для того, чтобы почитать перед сном, но пробежав глазами одну-две страницы, сама не заметила, как уснула под мерный перестук дождя. В гостиной остались только Стефано и Маритаими. Устроившись, по своему обыкновению, на подлокотнике дивана, Стефано взял в руки гираль, подтянул спустившуюся струну и начал разбирать заданное преподавательницей произведение. Целых полчаса он старательно бренчал на гирале, про себя удивляясь, как может так скверно звучать столь благозвучный инструмент. Маритаими рассеянно слушала, безо всякого удовольствия рисуя в альбоме унылый - подстать погоде - пейзаж, заданный в школе на выходные. Наконец, инструмент вернулся на свое место - на полку в шкафу, альбом и карандаши - на свое, а Стефано и Маритаими, одинаковым движением подперев ладонью подбородок, посмотрели друг на друга одинаково печальными глазами и в один голос произнесли: - Пошли проведаем Пегаса? Это было их ежевечернее развлечение. Пока Стефано чистил пол в жилище своего временного подопечного и менял ему подстилку, Маритаими каталась на крылатом коне и скармливала ему в огромных количествах морковь или крупные ломти сладкой тыквы, которую Пегас особенно любил... Через пять минут они дружно бежали под дождем в "ангар" к Пегасу: Маритаими - в резиновых сапожках и прозрачном дождевике, надетом поверх теплого лыжного костюма, Стефано - как был, добавив к своему нехитрому убранству только налобный фонарь. Пегас уже ждал их. При виде маленькой фигурки в шуршащем дождевике он радостно заржал, за что был тут же награжден большущей морковкой. Стефано же Пегас схватил зубами за волнистую прядь волос на макушке, что, по-видимому, являлось у него признаком особенно дружеского расположения, поскольку ни с кем, кроме него, он такого себе не позволял. Привыкший к подобному обращению, Стефано хлопнул крылатого коня по шее, призывая его к порядку, подсадил к нему на спину нетерпеливо приплясывавшую Маритаими, а сам взялся за грабли. Ему предстояло вычистить стойло, сменить подстилку, задать корм и налить свежей воды - словом, сделать все то, чего он терпеть не мог. Когда с обязанностями было покончено, пришла пора маленьких радостей: вооружившись скребками, Стефано и Маритаими принялись чистить шкуру Пегаса и расчесывать ему гриву и хвост. Эта процедура доставляла удовольствие всем троим, но особенно нравилась крылатому коню, не слишком избалованному столь тщательным уходом. За работой Стефано вполголоса мурлыкал какую-то мелодию, сам не замечая, что поет, пока Маритаими не окликнула его: - Пап, а что ты поешь? - А я разве пел? - удивился Стефано, убирая скребки и гладя своего подопечного по любопытной морде. - Хороший мальчик, хороший... Ну, всё. Хватит. Хватит, я сказал. Вот так... Скажи Маритаими: "Доброй ночи!" Пегас несколько раз кивнул. - Молодец! - смеясь, похвалил его Стефано. - Доброй ночи, Пегасик! - пожелала коню Маритаими. Когда они вышли из "ангара", оказалось, что дождь закончился и даже тучи успели расползтись в стороны, открыв умытый небосвод, еще золотящийся на западе отголоском угасшей зари. - До чего хорошо! - вдохнул Стефано до головокружения свежий воздух. Маритаими принюхалась. - Морозом пахнет, - со знанием дела сказала она. - Знаю, мой маленький прагматик. Поэтому нам надо поспешить! - засмеялся Стефано и, перебросив дочь к себе на спину, со всех ног помчался к дому. Напоив Маритаими горячим молоком и дождавшись, пока она уснет, Стефано на цыпочках прокрался в гостиную, достал с полки гираль и попробовал взять пару аккордов. Инструмент отозвался таким оглушительным звоном, что бедного музыканта едва не хватил инфаркт при мысли, что он перебудил весь дом. К счастью, в поместье царила полная тишина. Переведя дух, Стефано поспешно вернул гираль на место и глубоко задумался. Насколько от помнил, гитара герра Рутгера была гораздо послушнее, а ее звук - намного мягче, чем у гираля. Надо будет завтра же узнать, где он взял такой прекрасный инструмент... Его охватило какое-то лихорадочное беспокойство, не находящее выхода. О том, чтобы отправиться спать, не могло быть и речи: он чувствовал себя почти так же, как тогда... много лет назад, когда... Нет. Нет. Этого не может быть. Это чувство только похоже на безумие, охватившее его тогда... Его взгляд упал на нотную тетрадь, по которой он разучивал свои упражнения. Метнувшись к столу, он разворошил карандаши дочери в поисках простого. Нашел, схватил тетрадь, перелистнул несколько страниц в поисках чистой. Занес над нею карандаш... - Ты что не спишь? - словно сквозь облако услышал он тихий голос жены, повернул к ней голову и воззрился на нее таким безумным взглядом, что она в испуге попятилась к двери. - Бог с тобой, Стефано... - прошептала Хаякава, дрожа от страха. - Что случилось?! При звуке ее голоса он сразу пришел в себя. Карандаш выпал из одеревеневших пальцев и покатился по полу. - Со мною все в порядке, - слегка охрипшим от пережитого волнения, но уже совершенно спокойным голосом проговорил. - Похоже, я... Только не смейся! Похоже, я написал песню... - Ой, мамочка... - только и смогла выговорить Хаякава, сползая по стене на пол. Стефано подхватил ее прежде, чем она успела упасть, и, уложив на диван, бросился к аптечке за нашатырным спиртом. Хаякава довольно быстро пришла в себя и, хотя была очень слаба, тут же стала расспрашивать его со стремительно возрастающим любопытством. - Понимаешь, я сам не знаю, как это случилось... - оправдывался Стефано, страшно сокрушаясь о том, и что так напугал жену, и что не помнил ничего из произошедшего. - Это было похоже... не знаю, на лихорадку, наверное. Я словно был не здесь. Очнулся - весь лист исписан нотными знаками, а когда - не помню... - Сможешь сыграть?! - тут же с энтузиазмом предложила Хаякава. - Ага, только за громкоговорителем схожу, а то не весь город услышит - мрачно пошутил Стефано. - Я попробовал - думал, что через две секунды весь дом будет на ногах. - Жалко... - с досадой проговорила Хаякава. - А напеть? Тихонечко... Стефано подумал, потом кивнул. - Как красиво! - восхищенно проговорила Хаякава, когда он допел. - Только... Не обидишься? - На тебя?! - Ну, ладно... По-моему, это лучше сыграть не на гирале, а на гитаре. - Совершенно с тобой согласен. - Правда?! Нет, сначала скажи, ты правда не обиделся? - Честное слово! - Тебе нужна гитара, - убежденно сказала Хаякава. - Гираль тебе не подходит. Он такой... тяжеловесный, что ли. А ты - легкий. Романтический... Стефано засмеялся и прижал Хаякаву к себе. - Ну какой из меня романтик?! Шут гороховый - это больше похоже на правду. Хаякава решительно помотала головой. - Ты самый романтический персонаж в моей жизни, - проговорила она. - Думаю, за твоим шутовством я всегда видела тонкую, нежную, ранимую душу... Хочешь знать, откуда у тебя такая внешность? - Насколько помню, по официальной версии - это второстепенный персонаж из старой итальянской комедии, нет? - Н-нет... - смутилась Хаякава. - Не совсем. - Это значимый для тебя человек? - Он умер очень-очень давно... - Хаякава сглотнула. - За много лет до моего рождения. Это был не совсем точный его портрет. Я не хотела, чтобы родители поняли, кого именно я нарисовала. Сама не знаю, почему, но мне было бы это неприятно... - Кем он был? - спросил Стефано. - Поэтом. Певцом. Музыкантом. И... - Он играл на гитаре, - подытожил Стефано. Хаякава кивнула. - Пожалуйста, не пытайся найти о нем какую-то информацию, - попросила она. - Я сама узнала о нем от господина Оуэна-Рейфорда, совершенно случайно! Он слушал какую-то песню и не заметил, как я вошла... Эта песня была для меня как удар. Меня словно вывернуло наизнанку. Я даже не знаю, понравилась ли она мне или нет. Я чувствовала только боль и стала плакать. Тут господин Оуэн-Рейфорд меня и увидел... Сначала он страшно рассердился, сама не понимаю, почему, потом оттаял и даже был так добр, что показал мне несколько фотографий этого человека и дал послушать его песни. Только предупредил, чтобы больше я никогда о нем не спрашивала. - Он назвал тебе его имя? - спросил Стефано, все это время ласково гладя жену по голове. Хаякава покачала головой. - Я ничего о нем не знаю, кроме того, что рассказала тебе, - прошептала она. - Ни его имени, ни биографии. Ни-че-го. - Может, это и к лучшему, - помолчав, проговорил Стефано. - По крайней мере, не буду сравнивать себя с ним, потому что, уверен, он был действительно гениальным певцом, раз произвел на тебя настолько глубокое впечатление. - Господин Оуэн-Рейфорт тоже так сказал... - Скажи... - Стефано чуть прикусил губу, потом весело улыбнулся. - Он что, тоже носил серьгу? - Нет, - засмеялась Хаякава. - Серьга - это исключительно твоё! - Рад это слышать. Значит, если лет через сто я таки сумею прославиться, эта серьга сослужит мне добрую службу. - Не сомневаюсь, - поддержала его жена и уже совсем другим, деловитым тоном проговорила: - Завтра же надо узнать, где можно купить самую лучшую гитару. - Похоже, уже сегодня, - взглянув на часы, возразил Стефано. - Как ты думаешь, не пора ли немного поспать? - Думаешь, я смогу заснуть? - усомнилась Хаякава. - После вот этого?! - А я спою тебе про серого волчка и ты сразу уснешь... - Нет! Ни за что! Я волчков боюсь, и серых, и всяких! - Тогда про белого бычка. Хочешь? - Тем более, не хочу! Они бодучие!.. Обмениваясь с женой шутками, он мягко заглянул в ее память. Хаякава в самом деле не помнила почти ничего из того, что рассказал ей господин Оуэн-Рейфорд, ей ведь было тогда всего восемь лет. Одну за другой он просмотрел ее глазами старые фото, на одном из которых увидел смуглолицего человека с солнечной улыбкой и веселыми морщинками в уголках глаз... Действительно, сходство есть, но совсем небольшое. Если не знать, где искать, вряд ли найдешь. А вот и то, что было во сто крат важнее внешнего сходства. Он словно своими ушами услышал голос старого ученого, рассказывающего маленькой девочке о страшной смерти этого веселого человека, а затем бережно стершего из ее памяти малейшее воспоминание о ней. Вернее, только воспоминание, но не чувство огромной, непоправимой утраты, охватившее Хаякаву, пока она слушала его рассказ... То же самое чувство, что спустя пять лет спасет ему, Стефано, жизнь, навек соединив их судьбы и жизни... Утром, пока Хаякава безмятежно спала, он позвонил герру Рутгеру и попросил его помочь в приобретении приличной гитары. Тот все понял без лишних слов, только попросил подождать ровно два часа. - Потерпишь? - спросил актер. - Если тебе срочно нужна, могу завезти свою. - Потерплю, - твердо ответил Стефано, в глубине души все больше удивляясь своей новой личности, и нажал отбой. Ровно через два часа, минута в минуту, над поместьем завис вертолет. Все семейство Кохакунуси, включая Седрика, котов и любопытную хихибу, тут же высыпало наружу. С ювелирной точностью посадив аппарат на отведенный для этой цели участок двора, Соммерсби спрыгнул на землю и с величайшей осторожностью принял из рук герра Рутгера какой-то продолговатый предмет в темно-зеленом чехле. После этого из вертолета выбрался и сам актер, растопыренной пятерней безуспешно пытаясь убрать с лица разметавшиеся волосы. Улыбаясь во все тридцать два зуба, герр Рутгер и Соммерсби приблизились к недоуменно переглядывающемуся семейству. Один Стефано догадывался, что происходит, поэтому был потрясен больше всех. - Держи! - проговорил актер, торжественно вручая ему тщательно зачехленную гитару. - Это подарок! Точная копия гитары, когда-то принадлежавшего великому артисту. Твори, друг мой, и будь счастлив! Потеряв дар речи, Стефано только кивнул головой и прижал к груди драгоценный инструмент.