Share with me

− Я проиграл, − сказал он, а я почувствовал, что на том конце он собирает себя из осколков льда и пепла. Он сгорел сегодня, выдохся, вымучивая сложнейшие прыжки из своего тонкого, хрупкого тела. − Ты не проиграл, ты второй, − мой голос звучал предательски фальшиво. Почему-то не удавалось создать подбадривающую радость, почему-то я не мог завернуть отчаяние в красивую упаковку и выдать за смех. − Я проиграл, − повторил он, и спорить я уже не мог. Мне хотелось отвлечь, дать ему почувствовать, что это совсем не проблема, что дальше будет еще этап, где он обязательно возьмет свое… Вдруг я подумал о травме ноги, которая мучила его несколько месяцев. Он проиграл, потому что боль загоняла в рамки, боль делала осторожным, боль каждое движение превращала в опасность. − Как твоя нога? − я почувствовал, что внутри меня рождается волнение, растет и мечется испуганной ланью где-то под сердцем. − Болит, − просто ответил он, а я будто провалился и выпал на несколько секунд из жизни. − Может тебе… − Нет, я не пропущу этап, − он перебил меня, зная, что именно я собираюсь предложить. − Юзу, послушай, − я запнулся и заставил себя проглотить нравоучительный порыв. Я бы ответил так же, я бы прервал еще грубее. — Прости меня, ладно? − Не говори больше об этом, пожалуйста, − прошептал он, тяжело вздыхая. Казалось, что одинокая комната сдавливает его, делает еще более уязвимым. Он не был тем, кто легко переживал неудачу, он был творцом, гением. Я стал сильнее из-за него. Ему нужен соперник, ему нужен друг. Я вырос, стал чемпионом ради него. И я же рушил его уверенность в своих силах. Мое молчание не тяготило Юзу. Я давал ему возможность отдохнуть, убрать раздражение и настроиться на нормальный разговор. Он тихо обиженно сопел где-то там далеко, но я чувствовал, что успокоение уже окутывает его воспаленные нервы. − Я соскучился, − прошептал он, вызывая в моей душе щемящую нежность. − Я тоже скучаю, − ответил я и прикрыл глаза в попытке заглушить это липкое чувство. − Я не могу заснуть в одиночестве, − Юзу все еще говорил тихо, его усталость перетекала в меня. − Где тренер? − спросил я, чтобы хоть как-то забыть о том, что между нами сегодня слишком много километров. − Он все еще внизу, в ресторане. Ему нужно отдохнуть, − наверное, он сейчас приложил ладонь ко лбу и слегка надавил, чтобы напряжение начало отступать. − Почему ты не пошел с ним? − Ты же знаешь, что мне нужно сбрасывать вес, — проговорил он, а я вспомнил его уже болезненную худобу, которая только во время перерыва начала понемногу расправляться. − Тебе нужно больше есть, иначе ты и на лед не выйдешь, − я смеялся, но совсем не заразительно, так что он лишь хмыкнул и снова обиженно засопел. Юзу не любил, когда я давал ему советы. − Ты сам похудел к этому сезону, − он выдвинул свой постоянный контраргумент. − Но я все равно вешу больше, − я улыбнулся, и, наверное, он тоже улыбнулся на том конце. − Ты нужен мне, − выпалил он горячим шепотом и затих, ожидая моего ответа. − Ты нужен мне еще сильнее, − я не слышал своего голоса: может, я просто шевелил губами, а может, и кричал. − Я покажусь тебе слишком сентиментальным, если скажу это? − он все еще шептал, а я буквально ощущал его дыхание на своей шее. − Не говори, пожалуйста, − я уже знал, что он собирается сказать, знал, что наша частая разлука ломает Юзу сильнее поражения. − Я полечу с тобой на следующий этап, − он сказал это твердо, так что я поверил на секунду. − Нет, нет, нет, − он не должен нарушать свой режим. Он не должен. − Ты улетишь на две недели, Хавьер! − отчаяние зазвенело в голосе, Юзу окончательно ушел в болезненную фазу осознания своего одиночества. − Ты не должен нарушать режим! У тебя травма, Юзу! − я говорил громко, но хотелось кричать во весь голос. Я заботился о его режиме, здоровье, но он упорно считает, что я отгораживаюсь от него, возвожу непроницаемую стену. Но стены нет, есть километры, режимы, разные этапы и часовые пояса. Все межсезонье, начиная с Чемпионата мира, мы практически не расставались, но Гран-при должны были разлучить нас на месяц. Я пытался привыкнуть к другому ритму жизни в его отсутствие: вставал на час позже, сам делал завтрак на скорую руку, не выходил на пробежку и не прогуливался вечером. Все время я отдавал катку, совершенствовал мастерство, тренировал прыжки и пытался жить. Ведь раньше получалось… А сегодня я был готов сорваться и поехать туда, где он сейчас утопал в своих переживаниях. Но я не сорвался. Вина точила меня весь день, а когда он занял второе место, она поглотила меня окончательно. Я все задавал себе один и тот же вопрос: а вдруг это мое отсутствие? − Я не собираюсь спрашивать тебя о своем режиме. − Ты не должен, у тебя впереди еще этап и финал, тренируйся на базе, не теряй неделю на выезд. Это же так глупо. Отношения должны проверяться расстоянием, − я бросил последние слова тихо, неуверенно, и он сразу почувствовал это. − Я по-другому буду доказывать свою привязанность, не так, как ты, − он окончательно обиделся и нажал сброс. *** Разговор с Хави явно был неудачной идеей. Когда он чувствует, что я рвусь к нему изо всех оставшихся сил, то отворачивается, боится, пытается оттолкнуть меня. Если тренер узнает… Что он о нас подумает? Захочет разделить нас на тренировках? Будет презирать нас? Или примет нас? Ненужные мысли, ненужные. Я вспомнил, как Хави пытался убрать слезы с моего лица, как он успокаивал, говорил глупые нежные слова. Как он поцеловал случайно и сам испугался того, что сделал. А на следующий день не разговаривал со мной, надеясь, что я не придам этому никакого значения. Я не придавал, и все шло своим чередом. Мы вставали рано утром, ходили на пробежку, возвращались в свои квартиры, завтракали и ехали на тренировку, проводили там целый день и расходились вечером по домам. Но вдруг я заметил, что прощаться Хавьеру становилось все тяжелее и тяжелее. У него были грустные глаза с налетом тоски, губы подрагивали в привычной широченной улыбке. А однажды Хави не захотел отпускать, и зашел ко мне под каким-то глупым предлогом. И остался… Он целовал, целовал со всей возможной страстью, шептал, ловил мой взгляд, зарывался рукой в волосы, и казалось, что абсолютное счастье накрыло его лавиной. Наверное, я еще не любил тогда этого кареглазого красавца. Он спросил на следующее утро: «Ты хочешь быть со мной?». Я чувствовал, что, в сущности, мне нет дела до того быть с ним или нет, но согласился. Я не испытывал мучений по поводу того, что мне предстоит разделить жизнь с мужчиной. Мы приняли это спокойно. Он влюблен, а я… Согласен быть любимым. Но когда мы разъехались летом по домам в разные страны на неделю, я ощутил приступ острой нужды в его присутствии. Мне было физически больно, постоянные приступы тошноты не отпускали часами. Я лежал, безучастно глядя в потолок, и все думал и думал, почему так плохо, так тяжело. И он позвонил. Голос напомнил мне, как весело с ним на катке, как уютно дома, когда он спит совсем рядом, как хорошо в его руках, когда он обнимает. Тошнота отпустила, тянущее сладкое ощущение поселилась внизу живота. Тогда еще нельзя было сказать, что мы по-настоящему встречались. Мы иногда гуляли, пару раз были на свидании, он оставался, чтобы перед сном покрепче обнять меня и уткнуться в волосы… Мы не целовались с той ночи, о большем и думать не стоило. Но его звонок вдруг разбудил во мне жажду прикосновений, поцелуев, сильных рук. Мы болтали несколько часов, а потом я сказал: «Хочу поскорее вернуться домой». Он рассмеялся, проговорил тихо несколько несвязных фраз о том, что я уже дома со своей семьей. Но правда в том, что за несколько лет, проведенных в Канаде, Хавьер стал моей настоящей семьей. И, наверное, я произнес свои мысли вслух, на что он просто ответил: «Я люблю тебя». Разве имел я право не ответить ему тем же? Как только мы вернулись в Канаду, наши отношения стали совсем другими. Я научился не только принимать, но и отдавать всего себя ему. Мне было трудно осознать тот факт, что на льду мы можем соперничать. Я чувствовал в себе желание поддаться, уступить ему титул лучшего фигуриста, чтобы счастье в его глазах не иссякало с моей очередной победой в финале Гран-При. Я не умел, как он разделять жизнь и спорт, и не умею до сих пор. Именно поэтому звоню и тестирую на прочность его нервную систему. Я все сидел, не выпуская из рук телефон, когда вошел тренер и включил в номере свет. − По-моему ты сидел точно так же еще до моего ухода. Ты заказывал ужин в номер? − Я не голоден, − мне было безразлично состояние собственного организма. − Неужели ты так расстроился из-за второго места? Знаешь же, что в финале Патрик тебе не соперник, − он поднял глаза и посмотрел на телефон, который я все еще сжимал в ладони. − Звонил кому-нибудь? Маме? − Я звонил Хави, − ответил я тихо, надеясь прекратить поток вопросов. Мне самому следует ему сказать… − Хави? Что он тебе сказал? − спросил тренер, медленно переключая каналы. − Тренер, я, − голос начал предательски ломаться. − Я должен рассказать вам… − Что? − он выключил телевизор и обернулся ко мне. − Я хочу поехать на следующий этап, поддержать его, − выпалил я, нервно теребя в ладонях край одеяла. − Юзу, ты прекрасно знаешь, что так не делается. Мы возвращаемся на базу, ты тренируешься, а я еду с ним на российский этап, − он замолчал и присел рядом. − Или ты хочешь еще что-то рассказать? − Мы встречаемся, − шёпот звучал оглушительнее грома. Я зажмурился, руки в нервном порыве сами потянулись к воротнику рубашки. Я не боюсь его осуждения, нет. Но почему стало так холодно где-то под сердцем? − Знаю. Я видел вас вечером на катке до начала Гран-при. Я возвращался за вещами, но вы, кажется, ничего кроме друг друга не видели. Хавьер наклонился и поцеловал тебя, − тренер до сих пор переключал каналы, но я видел, что он тоже взволнован. − Вы не против? − Разве имею я право указывать тебе, с кем встречаться? Я просто должен сделать из тебя лучшего фигуриста мира, − тренер повернулся, и его улыбка дала мне понять: он рад за нас. − Но про российский этап забудь. *** Время до финала тянулось неимоверно долго. Российский этап я пережил легко, и мне оставалось ждать момента, когда Юзуру выиграет. Его победу я встречал дома перед телевизором. У себя дома. С момента нашей последней ссоры мы почти не разговаривали и решили взять паузу до финала. Неделями я жалел об этом и старался думать о Юзу как можно меньше. И у меня получалось. До сегодняшнего дня… Я уже стоял в костюме на коньках, ожидая последнюю разминку, когда он возник прямо за моей спиной. До выступления мы жили в разных номерах, график тренировок никак не хотел совпадать. И вот вдруг мой парень прямо позади. Я не оборачивался, а лишь слушал, как увлеченно он болтает с миниатюрным обожателем Шомой Уно, который был готов целовать коньки своему семпаю. Когда-нибудь он превзойдет нас обоих, но точно не сегодня. Наверное, он не замечал меня, потому что я старался укрыться от его взгляда за колонной. Не хочу видеть его до выступления, не хочу… − Хави, − его горячая ладонь уже на моем плече. − Привет. − Привет, − ответил я шёпотом, боясь обернуться. Шома уже обошел меня и вежливо поклонился, с дружелюбной собачьей доверчивостью заглядывая в лицо. И я не выдержал: − Юзу, можно тебя на минутку, − не глядя в лицо, я схватил его за запястье и поволок по коридору. − Хави, нас сейчас объявят, − он упирался и не хотел идти, но мой нетерпеливый порыв заставил сдаться. Наши коньки тупо стучали по резиновым коврикам, а в проходе непрерывно раздавались возгласы тренеров, успокаивающих уже выступивших спортсменов. − Хави, куда ты меня тащишь. Просто остановись! − Здесь нормально, − прошипел я, разворачиваясь и упираясь взглядом в его недоумевающее лицо. Мы оказались в смежном коридоре, прикрытом с одной стороны липовой стеной и старыми стендами, пылившимися здесь с прошлого сезона. − Ты такой красивый в этом костюме, я больше не могу смотреть на тебя через экран, − я прижал его к стене всем своим телом, стараясь руками успеть ухватить Юзу за трясущиеся запястья. − Хави, перестань! − он хотел оттолкнуть, но я был чересчур настойчив. Ощутив любимое тело под своими горячими ладонями, я моментально возбудился. Я попытался поцеловать его, но он усиленно крутил головой. Удерживая его одной ладонью, я жадно приник к плотно сжатым губам. Жар разливался по всему телу, казалось, что еще немного и я… разозлюсь. − Юзу, приоткрой рот, − нетерпение разрывает меня. Он подается и будто ломается в моих объятиях. − Зачем все это? − его голос дрожит. − Зачем ты делаешь это? − Я скучал, Юзу! − никогда не думал, что шепотом можно кричать. Он выдохнул и вдруг весь сник и позволил протиснуть колено между своими ногами. Ладони покорно легли на шею, и он дал шанс моим рукам продвигаться все ниже и ниже. − Как я теперь выйду на лёд в этом костюме? − он легонько хлопнул меня по щеке, возвращая к реальности. Пелена страсти и долго сдерживаемого возбуждения упала с глаз. Лицо Юзу вдруг стало серьезным, и я не выдержал… − Прекрати смеяться, Хавьер! − Хорошо, хорошо, − казалось, что сейчас он затопает ногами как ребенок. Эмоции сплелись в комок, и я уже не мог отличить веселье от тоски. Пока я собирался с духом и пытался подавить возбуждение мысленно, он, надув губы, ничего для этого не делал. − Почему брюки не черные?! Господи, я скучаю по костюму прошлого года. Я услышал, что на стадионе уже готовились к разминке. Зашипел микрофон, тренеры в соседнем помещении давали последние наставления своим воспитанникам. Возможно, что Брайан Орсер уже ударился в поиск двух глупых учеников. В одной руке он держал мишку Юзу, а в другой − два полотенца. Чьи-то шаги выделились из общего жужжащего топота и стали слышнее, но мы, завороженные моментом, игнорировали опасность. − Хави, дай мне свою куртку, − он потянул язычок молнии вниз, не давая мне опомниться. − Она вроде бы шире. − А я, интересно, в чем выйду?! − я отчаянно протестовал, но он уже дергал рукава моей национальной формы. − Она не настолько длиннее. − Просто отдай! — разве мог я продолжать сопротивление? − Выйду без нее, − я пожал плечами, накидывая ему на плечи свою куртку. Он быстро надел ее и уже пытался натянуть пониже. Тот факт, что он будет разминаться в моей куртке, его абсолютно не тревожил. Что подумают люди? Плевать. В лучшем случае, все увидят просто дружеский обмен, а…если присмотрятся лучше, то заметят, что Юзу теперь мой. − Вроде бы не так заметно? − он с сомнением посмотрел мне в глаза, но я кивнул. Щеки Юзу были красными, руки мелко дрожали. Я повернулся, чтобы уйти и прекратить смущать его. − Удачи тебе, Хави, − он шептал, а я буквально проваливался куда-то, кончиками пальцев ощущая лишь пустоту. Вдруг что-то щёлкнуло, и я почувствовал: пьедестал сегодня не будет покорен мною. Слова ободрения, готовые слететь с губ, растаяли в воздухе, и я сказал лишь одно: − Ты сегодня победишь.