Снег в Малфой-Мэноре

      До Рождества оставалось совсем немного, когда Англию наконец накрыл снегопад.       Крупные снежинки летели вниз из проплывающих невысоко над землей тяжелых пушистых облаков. Иногда они сцеплялись с соседками, которые так же величественно стремились опуститься поверх замерзших луж, заиндевелой травы и холодных крыш домов, уже украшенных праздничными огнями. Новоиспеченные подружки беседовали между собой, кружились в танце, а потом захватывали в дружеский плен новую снежинку и, хохоча, хлопьями опускались вниз. И, наверное, хорошо, что никто не слышал этот смех, иначе бы стало слишком уж шумно по всей стране.       В поместье Малфоев тоже шел снег. И уже подкрадывался ночной сумрак — совсем скоро мгла должна была укрыть землю.       Снежинки уже сплошь покрыли здесь все толстым ковром, из-за чего уже с трудом можно было различить места, где раньше проходили мощенные брусчаткой дорожки. А в некоторых местах о них и вовсе напоминала лишь низкая изгородь из кустарника, но и она грозила скоро кануть в Лету под сугробами.       Чистить дорожки вышли почти все эльфы в доме; они кутались в наволочки, спешно окружая себя согревающими чарами, и со смехом принимались откидывать снег с дорожек. Но совсем скоро работа переросла в веселье, ведь в доме не было никого, кроме молодого хозяина Драко, но он погряз в работе — уже несколько дней не выходил из мастерской — так что ругаться было некому.       Нарцисса и Люциус в этом году на Рождество не вернулись и уже точно не появятся. Пару дней назад они написали сыну, что остаются во Франции, где получили приглашение от троюродной кузины Нарциссы погостить у нее в это время. Драко расстроился, но принял: в конце концов это их не последнее торжество вместе, будут и другие. Но все равно обидно…       Чтобы хоть как-то отвлечься, парень принялся за работу, которой занимался последние несколько месяцев, с новыми силами. Да и время подходило, чтобы, наконец, закончить ее.       Мастерская талантливого артефактора, всего несколько лет назад закончившего учебу, но уже прогремевшего в определенных кругах своим талантом, находилась в башне мэнора высоко над землей. В свое время Драко с боем обустраивался в ней, ведь для работы требовалось много света; поэтому пришлось тотально изменить постройку: восточная и южная стены стали полностью стеклянными, а западная — лишь на половину. Люциус был не доволен изменениями в родовом поместье, которое было неизменно столетиями, но недовольство вытеснила родительская гордость. Ему льстило, что к Малфоям, сильно потерявшим позиции после войны, приходили на поклон. Точнее, приходили к Драко, но он ведь тоже Малфой. Старый лис был горд сыном и ничуть этого не скрывал, так что варварский ремонт был прощен.       Из мастерской прекрасно было видно все на пару километров вокруг, а уж то, что творилось около дома, и подавно. Серебристого цвета глаза сразу заметили копошение внизу дома. Посмотрев несколько минут на погребающих друг друга под тоннами снега эльфов, Драко лишь покачал головой. Они вели себя, словно дети; по-хорошему их бы отчитать нужно за безделье. Но парень лишь отвернулся, решив, что ничего страшного от этого не будет. В доме чисто, эльфы послушны, пусть немного расслабятся, пока хозяин «не видит».       Длинные пальцы осторожно подцепили заранее заготовленные магические вязи и поместили их в крошечные камушки, коими изобиловал будущий артефакт. Работа монотонная и очень тонкая. Драгоценные камни очень емки для магии: в крошку, что менее карата, можно поместить очень много всего, но, если сбиться и спутать пару узоров заклинания, камень лопался, словно был пузырём из мыльной воды. И чем сложнее заклинание и меньше камень, тем чаще случались такие ошибки. Даже несмотря на весь талант, у блондина на столе лежала горстка рассыпавшихся камней. Но он, не унывая, повторял работу снова и снова, пока нужное количество не было готово.       Оставались пустяки: собрать заготовки воедино, и это самая простая часть работы, если все заготовки сделаны грамотно.       Но усталость давала о себе знать. Не лишним было бы размяться, ведь вот уже много дней Драко не выходил из мастерской, даже спал здесь, на крошечном диванчике. Слишком не хотелось ежедневно по много раз спускаться и подниматься по крутой лестнице на пятый этаж. Но сегодня он, наконец, закончит, примет ванную и отошлет подарок.       Поднявшись из-за стола, Драко даже не снял тонких перчаток из драконьей кожи и рабочей мантии. Он приоткрыл одно из окон, впуская внутрь запах свежего снега и тихие голоса домовиков. Они уже закончили веселье и вовсю дочищали дорожки. Там, где они только начали работу, уже красовался новый тонкий слой снежинок — завтра утром придется выходить еще раз, а потом еще и еще, пока снегопад не прекратится.       Драко глубоко вдохнул, чувствуя, как от кислорода и свежести в его легких и голове все проясняется и появляются силы продолжать.        — Тинки! — работа с созданием магических предметов накладывает свой отпечаток: вокруг мало людей, отвлекаться нельзя. Поэтому сам молодой человек уже привык к своему хриплому голосу, чуть болезненно отзывающемуся в голосовых связках. Того гляди начнешь сам с собой говорить…        — Да, молодой хозяин Драко, Тинки слушает, хозяин, — молоденький эльф появился сразу; он вообще всегда появлялся быстрее всех, да и был, пожалуй, самым сообразительным.        — Принеси мне чашку чая и оставь. Поживее, — парень все же стянул с себя перчатки, устраиваясь на диванчик, рядом с которым в тот же миг появился крошечный журнальный столик с дымящейся на нем чашкой чая. Тинки исчез пару секунд назад, а все уже было готово.       В напитке среди терпкого вкуса черного чая ощущалась приятная нотка мандарина. На кухне тоже все прониклись предстоящим праздником.       Наконец окончательно взбодрившись после того как тонкий фарфор опустел, артефактор вернулся к работе. Он делал подарок тому, кто был ему очень дорог, и эмоции не бурлили в нем, словно вода в горной реке. Но они текли, словно полноводная река. Такие реки тихие и спокойные, и никто не думает, какая мощь в них скрыта. Чувства очень важны в создании артефакта. Нужно уметь вовремя опустошить себя, чтобы сделать его нейтральным. А то можно создавать простейший телепорт, а получить смертельную мясорубку, если испытываешь ненависть к заказчику.       Но чувствуя нечто светлое и чистое… создатель заряжает этим предмет. Эффект и сила только увеличивается, вот только… все мы люди. Нельзя ежеминутно чувствовать счастье.       Крошечный феникс, каждое перышко которого было сделано из отдельного камня, уже готовый лежал на подрагивающих кончиках пальцев. Платина, взятая за основу, еще была горячей от гуляющей внутри нее магии. Перышки, словно живые, пульсировали, приподнимаясь, но все медленней: энергия внутри кулона приходила в идеальный баланс, навсегда застывая в этой форме.       Драко взглянул в зеленые глазки-камушки Феникса и замер, словно снова переживая события семилетней давности. Он будто окунулся в пески времени.       Тогда только закончилась война и кругом шли суды. В те дни Драко сам себе давно подписал приговор и жил все дни, так, словно они последние, но ждал повторного вынесения Визенгамотом.       В доме это не обсуждалось, но, находясь под домашним арестом, вся семья ждала худшего. В их мэноре была штаб-квартира Пожирателей — вряд ли после такого хоть кто-то в чем-либо разбираться будет.       И в начале, когда только началось заседание, все шло по начертанному сценарию. Обвинения сыпались словно из рога изобилия. Мало кто из судей слушал: для всех приговор уже был известен, и они просто ждали окончания всего этого фарса со слушанием. Камеры в Азкабане были подготовлены для всех троих Малфоев.       Нарцисса тихо плакала, пряча лицо на плече мужа, а Драко мысленно молился. Молился не за себя, за мать. Она уж точно ничего не сделала и никогда не была на стороне Темного Лорда.       Существует ли бог на свете на самом деле, мог ли он услышать одного раскаявшегося во всем волшебника, едва-едва переставшего быть ребенком, но помощь пришла. И от кого — в защиту выступило Золотое трио: сначала Грейнджер и Уизли, которые говорили о том, как Малфой-младший не узнал их тогда, в поместье.       Драко чувствовал себя разбитым, когда его вышли защищать те, к кому он питал лютую ненависть столько лет. Сколько раз он произносил это неблагородное «грязнокровка», а сколько подчеркивал нищенское прозябание семейства Уизли…       Его мутило в этот момент, и, если бы не поддержавшая в один момент рука отца, он бы точно лишился сознания.       Парень ожидал, что увидит осуждение во взгляде родителя, неодобрение и отречение, но вместо этого в глазах Люциуса горело понимание и ожидание. В нем словно зажглась надежда, что здесь и сейчас их сын выживет, освободится, и их род не прервется на этом. Как отец, в то самое мгновение состарившийся буквально за год, мужчина словно спустил со своих плеч гору.       Визенгамот слушал. Впервые за все заседание.       А когда в центр вышел Поттер, ему даже не предложили сыворотку правды. Его словам были готовы поверить и без нее.       И снова в адрес Малфоев звучали слова защиты. Драко и Нарцисса почувствовали, что с каждым его словом взгляды судей на них менялись. На нее многие взглянули, как на святую, когда Поттер пересек зал и, подойдя к ней, взял за руку:        — Леди Малфой, у меня не было возможности сказать вам «спасибо» за свое спасение. И простите, что говорю вам его сейчас, в таких обстоятельствах, но потом может быть слишком поздно… простите…       Женщина улыбалась, слов у нее не было: они комом застряли в ее горле. Все же Гарри Поттер действительно хороший мальчик — как жаль, что Драко не смог с ним подружиться, ведь он бы послужил хорошим ему примером.       До этого все звучавшее было правдой. Ни Нарциссе, ни Драко больше ничего не грозило.       За собой Люциус таких подвигов не знал, но уже со счастливой улыбкой обнимал семью. Несмотря на всю свою гордость, он не побрезговал сегодня оказанной его семье милостью. Да если бы это повлияло хоть как-то на защиту жены и сына, он бы всем судьям перецеловал ноги…       Воцарилось молчание, когда Поттер вернулся на свое место. Он рассматривал оттуда Малфоев, и от мыслей, крутящихся в его голове, между бровей пролегла морщинка.        — Мистер Поттер, это все, что все сможете рассказать по этому делу? — имя новой главы суда пока если никто не знал, ее назначили пару дней назад. Полная женщина средних лет чуть хмурилась. А Гарри продолжал смотреть на Малфоев.       Сначала на Нарциссу, а потом его взгляд застыл на Драко. Люциусу достался какой-то пренебрежительный взгляд: «Я делаю это не для Вас».        — Нет, также я хочу сообщить заседанию, что именно Люциус Малфой помог мне сбежать во время «Турнира трех волшебников» от Волан-де-Морта, — в зале на эту откровенную ложь поднялся шум, ведь в нее сразу поверила, по меньшей мере, половина всех присутствующих.       Приговор был оправдательным, а незначительные санкции, возложенные на семейство, вовсе не отяготили их.       Драко сглотнул от горьких воспоминаний. Он хорошо помнил, как выходил из зала в смешанных чувствах; определенно вся эта история уже тогда повлияла на него. Но Гарри он в тот момент еще не любил: благодарность, не более. Да еще и непонимание, почему тот солгал об отце.       Драко и сейчас не понимал этого его поступка: Поттер же до ужаса честный и правильный.       Осознание, что гриффиндорца он любит, пришло только через пару месяцев. Скиттер брала у героя интервью, попутно обливая Малфоев грязью, а Поттер сказал: «Рита, они внесли свой вклад в победу. А что для нее сделали вы?» Драко обожал его после этой фразы искренне, преданно и незамутненно. Но тогда все это было списано на благодарность, новый приступ. А первая мысль про любовь была отринута.       Но дальше — хуже, потому что блондин начал следить за своим героем. Его поражала чистота и широта его души, словно он вообще никогда не был запятнан грязью. Поттер любил этот мир и берег его.       Драко признался себе, что любит Гарри, перед самым Рождеством. И понимание этого не было оглушающим, словно сошедшая в горах на его голову лавина: это было словно нечто неизбежное, словно он заранее с этим смирился.       Но испытываемое им чувство не было горячим, обжигающим и убивающим, как это обычно бывает. В нем горело тепло и что-то ровное. Не требовалось видеть Поттера каждую минуту, не требовалось его касаться; хватало просто знания, что с ним все хорошо. Это заставляло улыбаться.       Обычно любовь сумасшедшая, особенно первая. Но это было иное: блондин чувствовал себя так, словно они давно женаты, все перекипело и теперь-то настало мирное время для безмятежного счастья. И это ощущение ему нравилось. Его чувства были чистыми, как первый выпавший снег. И яркими, словно звезды на бездонном небе.       Любить и не ждать ничего в ответ. Разве знал Драко, что способен на такое? Самое главное — избегать сплетен об отношениях его Гарри: все же ревность была ему не чужда…       Он продел в ушко подвески цепочку. Тонкая ниточка платины была зачарована от кражи, разрыва, потери. На ней было все, лишь бы подвеска не смогла затеряться… второй такой и во всем мире нет.       Гарри берегла любовь матери, в подвеске же была мощнейшая защита, в основе которой была любовь Драко. Ни одна «авада» не сможет достать его возлюбленного, как только он наденет Феникса. И, что немаловажно, даже в дни самого лютого одиночества Гарри будет чувствовать поддержку.       Готовый артефакт лег на бархатную подушку. Время близилось к полуночи, но Драко не мог лечь спать. Завтра утром он должен отправить подарок. Он придет намного раньше всех, еще до сочельника, но в этот день у Поттера слишком много подарков. Да и это традиция уже, семь лет, в один и тот же день.        — Тинки?        — Да, молодой хозяин, — Драко поблагодарил богов, что этот эльф не отбивает челобитные, просто не было сил орать и успокаивать самобичевания любого другого.        — Приготовь все для глинтвейна и карамелизированных мандаринов, — не может же он послать одну подвеску, правда? В самый первый год он послал имбирное печенье, самостоятельно испеченное, подгоревшее, ведь готовил он его в первый раз, но… теперь посылать что-то подобное — это традиция.        — Может, Тинки сам все приготовит для хозяина Драко? — робко повесил уши эльф и распахнул пошире глаза. За эти годы Малфой стал готовить лучше, но все равно каждый год приходилось обрабатывать его нежные руки зельем от ожогов.       Драко вздохнул: каждый год эльфы едва ли не отнимают у него работу. И он их понимает, ведь на кухне после его набегов царит настоящий хаос. Он бы и сам себя выгнал: ну не дано готовить. Вот сварить зелье — пожалуйста. А готовить… конечно, в итоге вкусно. Но в прошлом году для одной-единственной хорошей порции шоколада он сжег около десяти неудачных экспериментов. Мандаринов в этом году купили целый ящик, Драко видел, как домовики тащили его и просили магию простить хозяина за кощунство над пищей. Столько всего придется выкинуть…        — Я должен сам, — пальцы заныли, чувствуя, что скоро будет больно.        — Тинки может спросить хозяина? — спросить-то спросил, а ответ получать не обязательно. — Почему хозяин так старается для своего друга, а друг для него — нет?       Вопрос горький, но Драко просто улыбнулся, жестом отсылая эльфа прочь. Только после хлопка аппарации он ответил:        — Потому что я никогда не пишу обратного адреса. И не напишу, ни к чему это, — чуть скривился блондин: если написать имя отправителя, то подарок уж точно никто не откроет. И голубая коробка со скромным темно-синим бантом отправится путешествовать дальше, по первому снегу до мусорного ведра. — Пора идти мучить кухню и нервы ее жителей.       Осторожно проведя пальцем по артефакту, Малфой в который раз заглянул в глаза мистической птице, в изумрудах которых, казалось, спряталось все лукавство этого мира:        — Птица-Феникс, я спрятал в тебе кусочек своего сердца. Сбереги его, как бы трудно ни было, — глазки-камушки вспыхнули и тут же угасли, убеждая, что все будет исполнено. Глубоко выдохнув, парень взмахом ладони погасил свет в магических светильниках и, наконец, покинул мастерскую, чтобы приготовить вторую часть подарка.