Лекарство от безумия

Гуюк-хан стоял позади неё, очерчивая подушечками пальцев контур её ключиц. Вдыхая аромат спутанных волос, погружаясь в безмятежность, её дыхания, прикрывая глаза, полностью растворяясь в захлестнувших его эмоциях. — Зачем нужно время, если оно бесконечно? — Его пальцы играли с ее волосами. Монгол потянулся и развязал завязки рубашки и узел под ее грудью. — Зачем нужны мысли, если нет смысла в их выражении? — Хан резко развернул её к себе, с упоением сжимая пальцами ее подбородок, специально причиняя боль. Наслаждаясь тихой и безоговорочной робостью. Чувствуя, как всё тело напрягается, а в уголках её грязно-серых глаз собираются первые капли слёз. В её взгляде заскользили тени, мрачные, как грозовые облака, и это не могло не завораживать. В этот миг, она была его небом, его запретным желанием. В воздухе повисла секундная пауза, во время которой оба смотрели друг другу в глаза: один — пытливо и изучающе, другая — испуганно, покорено... Настасья тонула в раскосых глазах монгола, полностью растворяясь во взгляде бездушных глаз, ощущая на своих руках невидимые оковы, что больно сдавливают запястья, клеймят её душу, разрывая и без того изувеченное сердце. Ёё первое грехопадение, самое страшное для таких, как она. По своей воле отдаться во власть желания, позорного и неправильного... Резкий, пряный запах человеческого тела, терпкий аромат мускуса, и его губы, что почти что касаются её собственных. В эту секунду их жизнь сосредоточена в двух словах и одним прикосновением. Он просил её не уходить, а она молчала, лишь крепче сжимая его в объятиях. В тот момент он боялся одного, что она уйдет, растворится подобно туману... И вновь его мир погрузится в хаос собственных демонов. — Ты должна мне подчиняться. - Настасья изумленно вскинула взгляд, когда толмач, что всё это время подобно застывшему изваянию, стоя в дальней части окутанного мраком шатра, перевел слова хана. - Беспрекословно. Отныне я твой закон и повелитель. Настя с придыханием повторяет его слова, будто пробуя их на вкус. Самовольно толкая себя к обрыву, самовольно выписывая себе путь в один конец. Конец, откуда не будет возврата, откуда не уйти не сбежать. Гуюк-хан довольный её реакцией, поддаётся вперёд, наклоняюсь к ней и касаясь ее губ невесомым поцелуем. Растворяясь в новых ощущениях, девушка прикрывает глаза, чувствуя, как руки хана сильнее прижимают её к себе. И всё бы хорошо, если бы перед взором она видела его... Но в какой-то момент Настасья поняла, что разум рисует ей совсем иной образ, что облик хана заменяет другая фигура, и совсем другие глаза. Он аккуратно дотронулся большим пальцем её лица и мягко погладил девушку по щеке.       В его глазах будто читалась фраза "Всё будет хорошо", а в её — лёгкое недоумение, трепет и одновременно доверие. Она ещё никогда не видела таких красивых глаз. Бату-хан приобнял её за талию и в этот момент у неё замерло сердце, а по спине пробежало стадо мурашек. Монгол затаил дыхание и взял её лицо в руки. В этот момент весь остальной мир для них перестал существовать, и лишь ощущение что ты сходишь с ума представляя на месте Гуюк-хана другого мужчину, не давали ей в полной мере отдаться во власть эмоциям. Сердце колотилось в груди, как безумное, отдаваясь глухим стуком в ушах. Она уже давно не испытывала такого ужаса. Она уже давно не понимала куда катиться её жизнь. С тех пор как город пал, весь её эмпиризм перевернулся с ног на голову. Изо дня в день она ступает по тонкому льду, и неизвестно, насколько ей хватит самообладания. Теперь игра приобрела другие правила, теперь она больше не управляет ею. Стоит лишь оступиться и холодные воды полностью поглотят её. И сможет ли она выбраться из пучин, не знала даже злодейка судьба, что подталкивала её и путая, насмехалась и играла ею... Травы что кружили голову и туманили разум в конец сбили Настасью с пути. Теперь перед ней она и впрямь видела другого, и впервые ей не хотелось, что бы ядовитые пары, что тлели в углах жаровень, прекратили свой порочный эффект. Его близость, его пылающий безудержным огнём взгляд, жар его сильного тела, его горячие пальцы, сжимающие её запястья, крепко, практически до боли: Всё это делало её бессильной, слабой и податливой. Она хотела его, как путник желает воды, измученный жарким палящим солнцем безжалостной и бескрайней пустыней. «Да разве же это преступление — просто хотеть жить и ради этой чёртовой жизни, ради ещё одного прожитого дня встать на сторону победителя? Настасья не знала, но упорно гнала от себя назойливые мысли, и голос разума. Она убеждала себя, что поступает правильно. Это не она грязная и порочная, это мир стал таким. Мир жесток, а жизнь — это неутомимая жажда насыщения, а мир — арена, где сталкиваются все те, кто, стремясь к насыщению, преследует друг друга, охотится друг за другом, поедает друг друга; арена, где льется кровь, где царит жестокость, слепая случайность и хаос без начала и конца. В этом мире ей приходится существовать. Больше нет святых, и богов, что тебе помогут... Теперь только он сможет вытянуть её из вечной грязи, но так ли это на самом деле, она не знала, но твёрдо была уверена, что хуже уже точно не будет.