Мастер гендзюцу: проснись, если сможешь

      Шисуи медленно прогуливался в сторону дома. Квартал Учиха, залитый утренним солнцем, уже давно пробудился и ожил.       Тепло лучей грело лицо и тело под темной футболкой, впитывающей солнечный жар. За последнюю ночь он успел отвыкнуть от этих ощущений. Мир Саи был невесом, и после пробуждения реальность навалилась на Шисуи всей своей тяжестью. Прежде он не замечал, какая она насыщенная и грубая. Но вот сейчас…       Он рассеянно кивал встречным знакомым, тогда как в голове царил хаос. Сон должен был как-то осадить события прошлого дня, но на деле добавил еще больше вопросов, впечатлений и навязчивых мыслей. Миссия, собрание клана, рассказ Итачи, схватка с Саей — все слилось в одну непрерывную линию. Тягучую, липкую.       — Черт… — пробормотал он себе под нос и с яростью почесал затылок.       Гендзюцу Саи не было похоже ни на одно другое. Она создавала иллюзию не в сознании противника, а в своем собственном, и только потом погружала в нее остальных. Какую цель преследовала Сая? Почему она убивала именно Учиха?       Мысли путались, склеивались. И в хороводе вопросов проступало бледное лицо девушки в темно-зеленом кимоно.       Мэй.       Шисуи остановился посреди улицы и зажмурился. Видение не уходило.       Почему в иллюзии Саи оказались они с Итачи — Шисуи догадывался. Но каким образом туда попала Мэй? Она появлялась и в первый раз, когда Итачи провалился вместе с Теккой, и сейчас. И оба раза спасала их.       Мэй каким-то образом могла управлять миром Саи. Пусть совсем чуточку, но этой капли контроля хватило, чтобы сохранить им жизни. Два человека, имеющие власть над одним миром. Как такое возможно?       Шисуи подозревал, что Мэй может быть замаскированным клоном Саи, который пытался завоевать его доверие. Шиноби ведь должен учитывать все варианты. Но сердцем он в это не верил. Сая и так могла убить их, ей ни к чему было притворяться. А значит, Мэй была настоящей.       Какими глазами она провожала его, когда он покидал пещеру! Сколько было в ее взгляде боли, надежды и искренней… Нет. Он даже мысленно не мог произнести это слово.       Где-то внутри больно шевельнулась совесть.       Что я наделал?..       Гендзюцу, предназначенное для Саи, он по инерции использовал на Мэй. Вот что позволило ему управлять иллюзорным миром сна: создать из пламени крошечного дракона, обратить океан дотоном в землю, сражаться с Саей на равных. Если бы не этот случайный порыв, если бы он не перепутал девушек и не применил к Мэй гендзюцу — Итачи бы этим утром не проснулся.       Но чем это обернулось для самой Мэй? Она наверняка наблюдала за ними прежде, чем Шисуи затянули под воду щупальца. Как бы иначе она успела перенести его в свою миниатюрную пещерку?       Может, он даже вызывал у нее симпатию уже тогда. Но гендзюцу, превратившее девушку в мост между Шисуи и миром Саи, усилило это легкое чувство многократно. Чтобы мост работал, Мэй не должна была отторгать волю Шисуи, которая свободно струилась сквозь нее. Однако, защита против отторжения сработала непредсказуемо.       «Я — осел», — подумал Шисуи.       Он злился сам на себя, а его душу разрывали противоречивые чувства.       Торжество и облегчение. План сработал. Не так, как ожидалось, но сработал. Какой-никакой, но ему удалось получить контроль над иллюзорным миром, техники теперь действовали.       Досада. Он уже прижал Саю, куноичи не была готова к такому решительному отпору. Почему Микото-сан выдернула их из сна так невовремя? Да, они с Итачи оба выжили, но решить проблему с ночным убийцей можно было уже сегодня, а теперь придется снова погружаться в сон, и Сая будет уже готова, ее не удастся застать врасплох.       Недоумение. Почему гендзюцу сработало на Мэй? Кто она такая? Какая связь между ней и Саей?       И вина. Горькое настоявшееся чувство вины. Он внушил девушке то, чего не должен был; играл с чувствами человека, который и так желал ему добра. Это было бесчестно.       Однако Шисуи не планировал ничего менять. На кону стояли жизни его собратьев, ради этого стоило подавить в себе чувство порядочности к случайной девушке.       «Интересно встретить ее вживую, — размышлял он. — Когда это все закончится, я просто обязан отменить гендзюцу».       Но душу точил червячок сомнения. Не поздно ли? Поможет ли отмена гендзюцу, или Мэй так и останется навсегда с навязанным ей чувством… Нет, он все-таки не мог озвучить это слово.       Шисуи, поглощенный мыслями, чуть не прошел мимо своего дома.       Внутри было тихо. Из кухни вышла мама, немолодая женщина с усталым лицом.       «Если бы я погиб сегодня ночью, на кого бы оставил ее?» — подумал Шисуи, но вслух сказал:       — Как отец?       Мать молча покачала головой.       Шисуи был единственным кормильцем семьи. Мать присматривала за отцом и вела домашние дела, а он… Ему нельзя было умирать.       Шисуи разулся и заглянул в комнату к отцу. Тот лежал на кровати, глядя в потолок.       — Привет.       Мужчина повернул к нему голову и вежливо произнес:       — Добрый день. Вы… вы…       — Я — Шисуи, — напомнил он мягко.       — Шисуи, — пробормотал отец, смакуя новое для него имя.       Судя по озадаченному выражению лица, он пытался отыскать это имя в памяти, но тщетно.       Однако Шисуи не смутился.       — Как ты себя чувствуешь?       Отец скривился. Шисуи видел, как ему больно. Он даже не узнавал его, собственного сына, хотя искренне пытался быть вежливым. Отец потерял ногу в последней Великой Войне. Травма приковала его к постели, и он чувствовал себя все хуже и хуже.       «Если бы я стал калекой, я бы лучше умер», — горько подумал Шисуи.       Но отцу и так оставалось недолго. Он угасал на глазах с каждым днем. От прежнего человека, которого Шисуи любил и уважал, осталась лишь тень. Он не желал отцу смерти, но осознавал, что по-настоящему его родитель умер уже давно — в тот день, когда впервые не признал в нем сына. С тех пор вместо жизни тянулось лишь жалкое существование разбитого тела, когда-то бывшего его папой. Шисуи уже морально был готов к тому, что в один день этого человека не станет, дом опустеет и они останутся с мамой вдвоем.       Он коротко кивнул и покинул комнату отца.       

      

****

      

      Итачи взял несколько выходных, но отдыхать отнюдь не планировал.       На пути к кварталу Учиха его окликнули:       — Эй, Итачи-кун!       Он обернулся на знакомый голос и увидел Изуми, машущую ему рукой. Она подбежала поближе.       — Как миссия?       — Все хорошо, — сдержанно ответил Итачи.       То и дело его охватывали воспоминания из сна. Улицы Конохи, Изуми… Сая.       — Пройдемся? — предложил Итачи.       Изуми просияла.       Они бесцельно бродили по деревне. Девочка шагала рядом пружинистой походкой, заглядывала ему в глаза и что-то воодушевленно рассказывала. Итачи не слушал ее, как обычно.       На этот раз он предложил пройтись не просто так.       Он искал знакомую чакру.       Чакру Саи.       Итачи прекрасно сознавал, что он не сенсор, и вся эта затея изначально была бредовой. Но Шисуи ясно дал понять, что больше не позволит ему рисковать, а значит, этой ночью сторожить сон ему, Итачи.       Шисуи был прав. Он все рассчитал и правильно распределил роли, но Итачи все равно затаил легкую обиду.       Слабак. Неопытный слабак. Как же мне далеко до Шисуи…       Как только мама вышла из комнаты, он завалил его вопросами, но друг устало отмахнулся и сказал, что ему нужно самому поразмыслить надо всем этим. Он обещал рассказать все вечером.       И, тем не менее, Итачи не собирался оставаться в стороне. Если Шисуи не позволит отправиться с ним в гендзюцу, он поможет ему из реальности. Пускай он не сенсор, пускай в толпе чакру Саи различить практически невозможно, но стоит хотя бы попробовать. Итачи рассчитывал на чистую случайность. Что убийца столкнется с ним в толпе, невольно или осознанно, и он узнает ее.       Или его. Это было еще не ясно. За образом хрупкой девочки мог скрываться кто угодно.       — Эй, ты меня слушаешь?       Голосок Изуми вернул Итачи к реальности.       — Что, прости?       Изуми немного смутилась.       — Ты ведь не слушаешь, — грустно заключила она. — Думаешь о чем-то.       — Извини.       Итачи вдруг заметил, что они двигаются к детской площадке. Внутренние механизмы застопорились и отчаянно скрипели, искря и выпуская клубы дыма: «Не иди туда!»       Точно, как во сне. Та же площадка. Только Изуми все еще оставалась собой. Теперь уже она провалилась в свои мысли и задумчиво брела по направлению к качелям. Итачи понял, что она хочет сделать, и дернул ее за руку. Подруга остановилась и удивленно проронила:       — Ты чего?       Нет, если бы она начала раскачиваться на качелях, как Сая, Итачи бы этого не вынес.       — Просто давай посидим.       Он кивнул на лавочку. Изуми растерянно пробормотала:       — Ладно. Если ты так хочешь, Итачи-кун.       Они присели рядышком.       — О чем ты думаешь? — спросил Итачи.       Подруга помрачнела.       — Про убийства, — Изуми взглянула на него с тревогой. — Мне страшно, Итачи-кун. Я… я боюсь засыпать.       Она отвернулась. А Итачи понял, что теперь он тоже боится. Не только за родителей, Саске, Шисуи. А еще и за Изуми. Чистая добрая девочка не заслуживала смерти, а ведь Сая могла прийти во сне и к ней.       Имя «Сая» за последние сутки прочно сплелось в его сознании со словом «смерть». Теперь это были почти синонимы. Итачи сглотнул и уставился в песок детской площадки. Крошечные дюны напоминали ему пустыни Деревни Скрытого Песка.       — Твоя мама сегодня дома?       — Нет, она на дежурстве.       Итачи немного поразмыслил.       — Изуми. Приходи ночевать ко мне.       Изуми покраснела и выдавила, заикаясь:       — И-итачи-кун…       Но Итачи был серьезен и наблюдал ее замешательство с искренним недоумением.       — Ты ведь боишься, что к тебе ночью придет убийца. Ведь так?       — Да, но…       — Тогда приходи. Я присмотрю за тобой.       Изуми покраснела еще сильнее.       — Но твои родители…       — Шисуи тоже придет ко мне, — продолжал Итачи, не обращая внимания на смущение Изуми. — Мы должны держаться вместе. Я не хочу, чтобы пострадали близкие мне люди.       — Близкие люди…       Изуми была готова провалиться сквозь землю.       — Эй, ты в порядке? — с беспокойством осведомился Итачи       В отличие от Шисуи он время от времени не понимал чувства людей. Он беспокоился об Изуми от чистого сердца и не видел в этом ничего неприличного, ведь она была одной из немногих, кого он мог назвать своим другом.       — Не знаю, — честно призналась Изуми. — Просто это странно.       «Чего в этом странного? — недоумевал Итачи. — Это же естественно».       Но вслух сказал:       — Мне пора идти. Встретимся вечером.       Изуми растерянно проводила его взглядом.       

      

****

             — Кику-чан! Ты выйдешь сегодня?       Под домом стояла Хоши и кричала ей, сложив руки рупором. Кику выглянула из окна на улицу и недовольно отозвалась:       — Нет.       И захлопнула окно. Прислонившись к стене, она краем глаза наблюдала, как подруга опускает руки, некоторое время наблюдает за неподвижным окном и разочарованно уходит.       В другом конце комнаты сидела в инвалидном кресле старшая сестра. Ее сгорбленное тело было закутано в серый шерстяной платок покойной матери. Подножка кресла с одной стороны пустовала: левой ноги сестра лишилась во время нападения Кьюби. Как и левой руки, но этого увечья не было заметно под шарами шерстяного платка.       Ущербное полубезумное существо смотрело на мир волчьим взглядом, не скрывая своей ненависти ко всему, что ее окружало.       «Черт, — с досадой подумала Кику. — Из-за нее я не могу выйти к Хоши и ребятам».       Мэйса приходилась ей не родной, а единокровной сестрой. Мать Мэйсы погибла тогда же, во время трагедии с Девятихвостым. Девочка-инвалид осталась с отцом, который вскоре женился на матери Кику.       Кику полагалось присматривать за сестрой. Мать относилась к падчерице без особой нежности, но с должной заботой, и приучала к этому дочь. Однако Кику не испытывала к неполноценности сестры ни сочувствия, ни снисхождения. Она не считала себя злой. Будь на месте Мэйсы любой другой человек — она бы пожалела его и заботилась бы о нем по своей воле, а не из-за приказа матери. Но сестра не вызывала у нее никаких положительных эмоций.       Комок концентрированной злобы. Мэйса никогда никого не благодарила за заботу о ней. Она вообще не разговаривала. Кику была более чем уверена, что сестрица вообще не осознает окружающий ее мир в полной мере. Из-за травмы и стресса, смерти матери она замкнулась в себе еще в раннем детстве. Но почему от этого должны были страдать окружающие? Кику тратила свое время и свою молодость на заботу о сумасшедшей калеке. Вместо того, чтобы пойти с Хоши, обязана была сидеть дома и присматривать за сестрой. Угадывать ее прихоти. Мыть ее, помогать справить нужду. Убирать за ней. Кормить ее. Мэйса без уговоров даже отказывалась есть.       «Ну и не ешь, — со злостью думала Кику. — Это ведь не мне надо. Это тебе надо, чтобы не отбросить копыта».       В последнее время она все чаще ловила себя на жуткой мысли, что, если бы Мэйса умерла — было бы гораздо лучше. Для всех. Эта идея вызывала у Кику ужас, и ей становилось стыдно за свои нехорошие мысли. Но раз за разом возвращаясь к размышлениям о смерти Мэйсы, она приходила к тому, что в этом есть рациональное зерно.       Ее никто не любил. Ни мачеха, ни собственный отец, ни сама Кику, разумеется. Мэйса не получала от жизни ничего. Она вряд ли осознавала себя как личность. Обуза, калека. Безумная. По мнению Кику, она скорее страдала, чем жила, и смерть стала бы для нее избавлением.       Комок злобы вдруг начал мерно покачиваться в своем шерстяном гнезде.       «Ну вот и что она делает?» — сердито подумала Кику.        А Мэйса раскачивалась все сильнее и сильнее, неотрывно глядя в одну точку. Платок спал с ее плеча, обнажив пустоту на месте левой руки. Инвалидная коляска ходила ходуном и начала понемногу перемещаться со своего места. Кику окликнула ее:       — Мэйса.       Никакой реакции. Только ритмичный скрип коляски. Сестра раскачивалась уже с такой амплитудой, что Кику испугалась, не выпадет ли она из кресла.       «Потом поднимать ее… Черт».       — Мэйса, — сдержанно повторила Кику.       Скрип. Задушенное пыхтение. Кику почувствовала, что горло сводит подступающий комок отчаяния. Она яростно рявкнула:       — Мэйса!       Какое счастье, что матери не было дома. Мама бы наверняка отчитала ее за грубость. Дома не было никого вообще, только она и сестра. Сестра прекратила качаться. Ее застывший взгляд начал блуждать по комнате, пока не наткнулся на источник звука — Кику.       Стеклянные глаза, абсолютно безразличные.       — Ты, — Кику больше не могла сдерживать рвущиеся из груди рыдания. — Ты, ничтожное существо.       Она захлебнулась истерикой.       — Как же я ненавижу тебя…       Она в беспамятстве кричала все, что ей приходило в голову. Ненависть к сестре, гнетущее чувство скованности, все, что накопилось в душе за последние шесть лет, в один момент выплеснулось из нее.       Голос охрип. Все тело сотрясала паническая дрожь.       — Я не могу жить с тобой. Знаешь, лучше бы тебя вообще не было.       Сестра тупо смотрела нее. В ее взгляде не читалось ни капли понимания.       — Ты слышишь меня? — отчаянно крикнула Кику. Уже не сознавала, что она говорит: — Я хочу, чтобы ты умерла! Умри, пожалуйста, Мэйса!       Все тот же бессмысленный взгляд скользнул с Кику в прежнюю невидимую точку. Калека снова начала потихоньку раскачиваться. Ни единое слово ее будто бы не тронуло.       — Мэйса! — в истерике взвизгнула Кику.              

****

             Изуми ждала его на площадке. Итачи издали помахал ей, и подруга радостно откликнулась на приветствие, но заметила Шисуи и стушевалась. Еще бы. Его лучший друг был старше, ему уже присвоили ранг джонина. Изуми просто не знала, как вести себя с ним. Она чувствовала себя лишней в их обществе.       — Изуми-чан! — весело позвал Шисуи. — Итачи сказал, ты составишь нам компанию?       Изуми смущенно кивнула. Кажется, она опасалась, что Шисуи посчитает ее ночевку в доме Итачи неприемлемой или станет смеяться. Но Шисуи обращался к ней приветливо и без тени издевки.       — Правильно, — серьезно произнес он. — Лучше лишний раз не рисковать. Поверь мне, с Итачи будет безопаснее всего.       Шисуи вдруг ухмыльнулся и подхватил рукой пышный хвостик Итачи, перетянутый резинкой у самого низа.       — Ита-чи, — пропел он, сделав ударение на последний слог. — Пока ты с нами — клан Учиха в безопасности.       Он потрепал его по голове, но Итачи раздраженно отпихнул руку Шисуи:       — Хватит.       Шисуи звонко рассмеялся, глядя, как он убирает с лица выбившиеся из прически пряди.       — Ладно, идем. Уже почти стемнело.       Итачи знал, что Шисуи переживает. Его показная веселость была направлена исключительно на Изуми. Та чувствовала себя неловко, и друг пытался немного расшевелить ее, показать, что они принимают ее в свою компанию.       Они успели все обсудить до встречи с Изуми. Рассказ Шисуи немало удивил Итачи. Неожиданное спасение, девушка в темно-зеленом кимоно, огненный дракончик. Все это было странно и не до конца понятно.       — Я дома! — воскликнул Итачи, разуваясь.       Изуми несмело застыла у двери.       В коридоре показалась мама.       — Итачи? О, Шисуи-кун, Изуми-чан, рада вас видеть!       При виде нее Изуми немного оттаяла и тоже сняла сандалии.       За столом уже сидел отец и маленький Саске. Отец отвлекся от газеты и смерил холодным взглядом гостей. Итачи еще днем успел предупредить его о своих планах, и отец не был против. Оказалось, он даже рад, что у него есть друзья помимо Шисуи.       Под стальным взглядом главы клана Изуми побледнела. Но отец внезапно сказал, повторяя недавние слова Шисуи:       — Правильно. Здесь вы будете в безопасности.       И вернулся к газете.       Итачи скептически взглянул на него. Отец все еще искал неуловимого ночного преступника и полагал, что старший сын привел друзей ночевать в их дом потому, что он как глава клана Учиха и Военной Полиции Листа своим мастерством и силой сумел бы защитить их.       Но незримая битва за жизнь разворачивалась на слоях, недоступных Злому Глазу Фугаку. Это Итачи, ожидающий атаки гендзюцу, мог защитить Изуми, Саске и Шисуи. Отнюдь не отец. А Шисуи, в свою очередь, был тем, кто сражался на невидимом фронте за жизни остальных Учиха.       Итачи подметил, что, в отличие от отца, мать наблюдала за Изуми с подозрением. И он догадывался почему. Только этим утром она застала их с Шисуи в спальне под действием гендзюцу. Она не требовала подробных объяснений и сдержала свое слово — отец ничего не узнал об утреннем происшествии. Но теперь, когда Итачи привел Изуми, мама насторожилась.       К тому же Шисуи поклялся, что Итачи будет в безопасности. Но как насчет самого Шисуи и этой полуосиротевшей девочки? У мамы было доброе сердце, она переживала и за чужих ребят. Итачи различал в ее выражении лица откровенную досаду, что она взяла с Шисуи клятву только за жизнь своего сына.       Как ни странно, Итачи безошибочно определял чувства матери, в то время как смущение и робость Изуми все еще оставались для него загадкой.       Он невольно сознавал, что ему недоступен целый пласт человеческой жизни, как когда-то был недоступен шаринган. Как активировать шаринган, он уже знал. А вот как отыскать дорогу к тем чувствам, которые раз за разом переполняли Изуми — Итачи не имел ни малейшего понятия.       А Шисуи, кажется, понимал. Пока Изуми ужинала, погрузив взгляд в тарелку с рисом, он наблюдал за ней, и в его глазах сплетались одновременно нежность и мудрость.       Как всегда, Шисуи понимает все, а я — ничего.       Заметив взгляд, Шисуи переключился с Изуми на него и лукаво ухмыльнулся.              …сидел на коленях в собственной спальне. На футонах перед ним мирно спали друзья и маленький брат.       Саске отключился первым. Изуми заснула не сразу: она все еще испытывала неловкость и напряжение. Шисуи, как ни странно, тоже долго не мог уснуть. Его наверняка отвлекали ото сна мысли о Сае и предстоящей схватке. Как понял Итачи из рассказа Шисуи — этот бой должен был стать решающим.       Но к полуночи и братик, и друзья провалились в глубокий сон. Все, что оставалось Итачи — ощущать их ровное течение чакры и ждать. Ждать, когда провалится в гендзюцу Шисуи.