Единственная любовь, которую мы знали

Незаметно подкрался октябрь, а затем и он так же быстро подошел к концу. В доме было невыносимо холодно, а отапливать его было особо нечем. Все больше времени Люсиль и Томас проводили в холле, ведь только там горел камин по вечерам, либо на кухне, греясь от плиты. Сегодня, как, впрочем, и вчера, и за день до этого, Томас сидел в гостиной на кресле, заваленный отцовскими чертежами, и грустнея день ото дня. - Все намного сложнее, чем я себе это представлял,- сказал Томас, наблюдая, как бумажная кипа норовит соскользнуть с его колен на пол,- Не хватает деталей, не хватает моих умений, в конце концов, не хватает людей, ведь одному человеку ни за что не удастся разогнать эту машину. - Я изначально тебе говорила, что игра не стоит свеч. Томас мрачно взглянул на прямую спину Люсиль, пока та играла на рояле одну из его любимых композиций. - Эта «игра», как ты изволишь выражаться, был наш последний шанс,- Томас изо всех сил старался говорить спокойно, но невозмутимость сестры буквально заставляла его вскипать от негодования,- Шанс хоть как-то прокормить себя. Ты следишь за финансами? Сбережений не осталось почти совсем. Мы растягиваем их насколько можем, но этого хватит месяца на два, ну, максимум, на три, а дальше смело можем идти побираться и просить милостыню. И мать еще на нашем попечении… Клавиши под пальцами Люсиль издали слишком высокий звук, и девушка резко отняла руки от инструмента, разворачиваясь на табурете к брату. - Мы что-нибудь придумаем, Томас. Обязательно. - Мы уповаем на это уже почти полгода, Люсиль, но от болтовни ничего не меняется!- часть чертежей все же рассыпалась по полу, но Томас не спешил их поднимать,- Иногда я все же жалею, что ты не вышла замуж за Лоутона. Он красив, знатен, богат, и ты с ним была бы как у Бога за пазухой. - Да как ты смеешь!- звонкая пощечина обожгла щеку, и Томас изумленно заморгал, толком не успев понять, как Люсиль оказалась настолько близко к нему. Люсиль открыла рот, что бы что-то добавить, но, очевидно, слов у нее не нашлось, и она тут же закрыла его обратно, отвернувшись в обиде и скрестив руки на груди. - Люсиль…,- примирительно позвал сестру Томас, но подойти ближе не решался,- Я вовсе не это хотел сказать. - Ты сказал именно то, что хотел, не нужно вранья,- Люсиль по-прежнему не оборачивалась, и голос ее дрожал,- Это было исключено, Томас. Я и Вильям…Я бы ни за что, слышишь, ни за что не стала бы его женой! Я бы отравилась, уж лучше так, чем делить с ним ложе, делать вид, что любишь того, кого мечтаешь задушить во сне. - Люсиль!- шокировано воскликнул Томас, хватая ее за плечи и разворачивая к себе лицом,- Не говори так. Поверить не могу, что такие мысли звучали в твоей голове! - Ты даже не представляешь, какие мысли еще посещают меня!- Люсиль шипела и изворачивалась, все еще злилась, и Томас не знал как успокоить ее,- Не смей, не смей упоминать его проклятое имя! Никогда! - Не буду,- пообещал Томас, стараясь унять пыл сестры,- Обещаю тебе. Я просто отчаялся… - Это я обещаю тебе, что мы справимся,- настроение Люсиль переменилось слишком внезапно, и теперь она крепко обнимала брата, целуя его в щеки,- Мы не будем голодать. Мы всегда будем вместе. Ты мой, всегда был моим…Томас… Люсиль приподняла пальцами его за подбородок и поцеловала в губы. Томас ответил ей так же рьяно, обнимая и прижимая к себе крепче, целуя пьяно, жадно, словно доказывая, что в их тандеме он не просто мальчик, который слепо идет за своей возлюбленной, он – мужчина, зрелый и властный, хоть и просто подросток с виду. - Господь милосердный, что вы творите?! За долю секунды Томас почувствовал, как его сердце замерло, затем подпрыгнуло, ухнуло в пятки и обратно. Люсиль отскочила от него, но было поздно. Собирая в кулак все свое мужество, Томас поднял глаза, принимая неизбежное. Беатрис Шарп стояла в дверном проеме, одной рукой придерживаясь о дверной косяк, а другой держалась за сердце. Всегда уверенная в себе, иногда даже надменная, она выглядела настолько растерянной, что Томас понятия не имел, что предпринять. - Мама…,- голос Люсиль дрожал, она не знала куда деть руки, беспомощно то одергивая платье, то поправляя прическу, хотя в этом не было никакой нужды,- Я…мы…Как ты спустилась вниз сама? - Ногами, Люсиль,- миссис Шарп, кажется, немного пришла в себя, и теперь ее взгляд метал молнии,- И лучше бы продолжала сидеть наверху, если бы знала, что увижу такое. - Ты все не так поняла, мама,- принялась оправдываться Люсиль, постоянно оглядываясь на брата, ища от него поддержки, но Томас словно язык проглотил,- Мы просто…мы…Томас? А Томас, словно болванчик, лишь отрицательно качал головой, так и не предприняв ни единой попытки оправдать их. - Пока я отлеживала себе бока, изнемогая от боли в ноге, за эти месяцы вы умудрились докатиться до такого!- голос Беатрис звучал все громче и угрожающе,- Мне не хватает слов, чтобы выразить насколько это омерзительно. Мы с вашим отцом не так вас воспитывали, и… - Вы с отцом? Воспитывали?- Люсиль зашлась истерическим смехом,- Да вам не было никакого дела до нас, мы сами себя воспитали, и сами всему учились. - Замолчи! Закрой рот!- Беатрис взвизгнула, несколько раз ударив костылем об пол, и Люсиль тут же умолкла,- Не желаю слушать! Нет ни единого оправдания такому поступку. Но я возьму все под контроль, еще не поздно. Вильям Лоутон, к несчастью, уже помолвлен, но у него есть младший брат. Фредерику еще только шестнадцать лет, но, думаю, что нам удастся договориться с его отцом о вашей свадьбе. - Мама, нет, умоляю…,- у Люсиль от ужаса даже голос пропал, она едва слышно сипела, хватаясь за горло, словно задыхаясь,- Прошу, не делай этого, не распоряжайся мною, как это делал отец! - Фредерик очень многообещающий юноша. Заика, правда, и немного хромает – последствия травмы детства, но на ваших будущих детях это отразиться не должно. Он даже немного старше Томаса, тебе ведь нравятся зеленые юнцы, разве не так?- Беатрис криво улыбнулась,- Так что скажи спасибо матери. Сегодня же отправлю письмо Джеймсу Лоутону. И с этими словами она неспешно поковыляла в сторону лестницы. Люсиль провожала взглядом ее фигуру, в ужасе запустив пальцы в волосы, а затем с немалой силой толкнула брата кулаками в грудь, вымещая на нем всю свою обиду и страх. - Ты молчал! Просто стоял и молчал!- слезы текли у нее из глаз, капая с подбородка,- Меня снова продали, продали как козу, а ты, сукин сын, смотрел на это и слова не вымолвил в мою защиту! Правильно когда-то сказал отец, что из нас двоих, только у меня есть яйца. Ты всегда таким был, мне приходилось решать все за нас обоих. И сейчас, я именно этим и займусь, решу НАШУ с тобой проблему САМА! Полы платья взметнулись, и Люсиль вихрем промчалась на кухню, буквально через пару секунд выбегая оттуда с огромным тесаком, и ринулась к лестнице. Томас вышел из ступора, кинулся к сестре, хватая ее за запястье. - Что ты делаешь?! - Не бойся, мой юный мальчик, я всего лишь припугну ее. Она не расскажет, не выдаст меня насильно замуж. Мы будем жить как раньше, вот увидишь. Люсиль обогнула его, совсем не по-девичьи громко топая, взбежала по лестнице на второй этаж, и ее тяжелое дыхание Томас слышал даже внизу. Какое-то время было тихо, затем послышалась громкая ругань, стуки и грохот чего-то тяжелого и звонкого (подозрительно напоминая сервант, в котором хранилась праздничная посуда), а затем раздался леденящий душу крик, он же повторился, но уже слабее, а затем все стихло. Томас словно прирос к первой ступеньке навечно. Страх сковывал его, не давая пошевелиться. Но через мгновение, юноша понял, что то, что он называл страхом, было его ничтожной пародией, когда увидел свою сестру на вершине лестницы. Ее темно-серое платье было в бурых пятнах, те же капли украшали ее грудь и даже лицо, и последнее, что успел заменить Томас прежде, чем ему стало дурно – капающую кровь с белоснежных и тонких пальцев Люсиль. - Люсиль…,- только и выдохнул Томас, оседая,- Люсиль… - Она больше не станет у нас на пути,- голос Люсиль был так спокоен, что Томас ужаснулся,- Никто не станет. - Что ты наделала?- Томас раскачивался, словно умалишенный в сумасшедшем доме,- Что мы наделали… Люсиль спустилась к нему, притрагиваясь окровавленной ладонью к его колену, и Томас тут же отдернул ногу. Он поднял взгляд, и, заглянув в глаза сестре, увидел, что в них плескалось безумие. Безумие, которым они оба уже давно были больны, просто не желали признаваться себе в этом. - Это я убила нашего отца,- вдруг призналась Люсиль, улыбаясь во все зубы, отчего у Томаса пробежали мурашки,- Отравила старого пьяницу. Он хотел выдать меня замуж против воли, и поплатился за это. Мать тоже стала на эту опасную дорожку, возмездие настигло и ее. Ты понимаешь, Томас? За нашу любовь я готова убивать. И я сделаю это снова, сколько нужно будет, слышишь? Томас закивал, искренне напуганный поведением Люсиль, пока ее лицо со следами крови приближалось все ближе к нему, а затем губы слились с его губами. Томас всячески старался отвечать, сражаясь с омерзением, которое росло в нем, но, проиграв, разорвал поцелуй буквально через пару секунд. Цепкий взгляд Люсиль пробежался по его лицу, но она ничего не ответила, поднялась на ноги, шурша юбкой, протянула брату руку. - Пойдем со мной. Ты должен помочь мне перетащить тело. Не своими ногами Томас поднимался наверх, но как только увидел изувеченный труп матери, тут же закрыл лицо руками и отвернулся, рыдая. Люсиль сделала вид, будто вовсе не заметила этого, смело прошла дальше, склоняясь над их матерью, внимательно рассматривая ее прорубленную голову. - Никогда не думала, что способна загнать тесак так, что будет трудно достать,- задумчиво произнесла она, поглаживая ручку кухонного топора одним пальцем,- Томас, соберись. Прекрати рыдать, ты должен помочь мне. - Мы не сможем это скрыть, понимаешь?- Томас нашел в себе силы обернуться,- Все узнают. - Никто не подумает на двух детей, братец,- Люсиль скорчила невинное личико,- Мы скажем, что залез грабитель, нашел нашу маму в ванной и, чтобы не оставлять свидетелей, убил. А мы, напуганные вором, спрятались на чердаке и он не нашел нас. Ты всего лишь должен помочь мне отнести ее в ванную. И отчистить все от крови. Неужели ты спасуешь? Оставишь меня одну? - Нет. Я обещал, что не оставлю. Томасу стоило огромных усилий взять себя в руки, но он сделал это. Выключил чувства, стараясь не думать, что делает. Как машина, он безоговорочно выполнял все указания сестры. Он тащил вместе с ней тело их матери, набирал туда воду, словно она только что купалась, мыл пол от следов крови, жег тряпки и собственные одежды в печи, вместе они прятали в старом подвале кухонный нож. Уже наступила ночь, когда Томас, обессиленный физически и морально, сидел у камина и пил горячий чай, стараясь хоть как-то согреться. Утром нужно будет заявить о смерти матери, пока ее тело не начало разлагаться. Люсиль обняла его сзади, заставляя вздрогнуть и едва не пролить чай. - Все думаешь? Я почти слышу твои мысли, будто ты проговариваешь их вслух. - Даже если нас не обвинят в убийстве, мы все равно пропали, понимаешь?- Томас отставил чашку и сбросил с себя руки сестры,- Мы не можем позаботиться о себе сами, заработать себе на жизнь. Нас заберут в приют, или еще куда. Все кончено для нас, Люсиль. - Нет, не кончено!- Люсиль присела возле его ног, цепляясь пальцами за его брюки,- Пусть забирают, да, но это не разлучит нас. Ничто никогда не разлучит нас. Смотри. Люсиль протянула ему руку, раскрыла ладонь, и Томас увидел кольцо, которое еще пару часов назад принадлежало их матери. Ядовитый красный камень тут же напомнил ему кровь, которой их мать расплатилась за свою неосторожность. - Оно ей больше не нужно,- Люсиль вложила украшение ему в руку,- Кольцо передавалось из поколения в поколение, ты должен был подарить его своей жене в свое время. Но фамильные ценности должны оставаться внутри семьи, верно? Оно мое по праву. Обручись со мной, Томас. Поклянись мне, что будешь любить меня вечно. Томас посмотрел на умоляющие глаза Люсиль, на кольцо, которое зловеще поблескивало от огня камина, и решил, что оно ужасно. Так же, ужасно, как то, что они сделали, так же, как и их гнилые души. Томас опустился на колени перед сестрой, она так же стояла на коленях перед ним, и дал ей клятву, которую она так от него ждала. - Я клянусь тебе, Люсиль, что никогда тебя не покину, что всегда буду на твоей стороне, против всего мира. Я обещаю быть верен, и любить тебя, как сестру, как жену. - Обещай, что никогда никого не полюбишь, кроме меня,- попросила Люсиль, гладя брата по лицу,- Обещай мне. - Обещаю. Любить тебя одну. До самой смерти. Фамильное кольцо Шарпов нашло себе новую владелицу. Оно блестело на пальце Люсиль, когда она целовала Томаса, срывая с него одежду. Он возьмет ее прямо на этом полу, не боясь уже никого и ничего. Грубо, любя и ненавидя. Ее? Самого себя? Он сам не знает ответ. Ничего не знает. Не знает, что завтра они расстанутся на долгие годы, чтобы снова встретиться и вернуться в этот дом. Не знает, что Люсиль не лгала, обещая, что она все сделает ради их любви, что будет убивать ради нее. Убивать девушек, на которых он будет женат ради выгоды, их сына, которому не повезет появиться на этот свет больным, женщину, которую он искренне полюбит. Ради любви Люсиль будет готова на все. Даже ради такой чудовищной и не правильной. Ради любви Люсиль готова будет пожертвовать любым, кто станет у них на пути. Томас не знает, но даже им самим.