Единственная любовь, которую мы знали

Свое тринадцатилетее Томас встретил без обычной радости. Всю свою жизнь, сколько он себя помнил, Томас знал, что не увидит утром улыбчивых лиц отца и матери у своей постели, которые только и ждут его пробуждения, чтобы вручить подарок. Отец про торжество вечно забывал, хотя мать всегда готовила что-то вкусное и праздничное, а Люсиль дарила ему самодельную открытку и вязаный шарф, либо же вышивку. Томас, как и все дети, любил свои дни рождения. Но не в этот раз. Утром он был разбужен Люсиль, только не в щеку, как в прошлые его именины, а поцелуем в губы. Томас вздрогнул от неожиданности, потер глаза и сел в постели. Люсиль вся сияла, и выглядела так, будто ее прямо распирает поделиться какой-то новостью, но она ждет, нагнетает обстановку для пущего эффекта. - Сегодня ты стал еще на один год старше, мой дорогой брат,- сладким голосом пропела Люсиль, а затем вновь придвинулась ближе, так, чтобы Томас мог видеть ее грудь в вырезе платья,- А еще чуть более зрелым, симпатичным, опытным и…сексуальным. С последними словами Люсиль вновь поцеловала Томаса, но уже не так легко, как утром, чтобы разбудить. Томас не посмел отказать ей, но внутренне напрягся. С той самой роковой ночи, когда отношения между ними перешагнули грань дозволенного, наступила «точка не возврата». Тогда, в ту самую ночь, Томас искренне надеялся, что это больше никогда не повторится, что делает это ради сестры, лишая ее участи потерять невинность с ненавистным ей человеком, но реальность оказалась такова, что близость между ними начинала входить в привычку. В постыдную, грязную и неправильную. Томас пытался прекратить это. Каждый день собирался с духом, чтобы ночью сказать Люсиль, что все кончено, что больше они не будут этого делать, но не мог найти подходящих слов. Их отец умер. И пусть он был далеко не ангелом, но его дети чувствовали скорбь и тоску по утрате близкого человека. На Томаса также свалились права и обязанности, так как теперь он, самый юный в этом доме, по воле судьбы, стал в нем самым главным. Было не лучшее время отдаляться брату с сестрой. Поэтому каждую ночь все начиналось сначала, хотя в этом не было никакого смысла. Предстоящее бракосочетание с Вильямом Лоутоном было отменено. Люсиль всячески изображала траур, иногда даже переигрывая, но это работало. Свадьба откладывалась и откладывалась, пока, кажется, о ней забыли вовсе. Осталось дождаться, чтобы Лоутон нашел себе другую невесту, и тогда можно вздохнуть спокойно. - Хочешь посмотреть на мой подарок?- промурлыкала Люсиль, отстраняясь. - Хочу,- с удовольствием согласился Томас, пока Люсиль продолжала свои недвусмысленные намеки. - Основной, конечно же, будет ночью,- грудь Люсиль вновь призывно подпрыгнула в платье,- Но кое-что я приготовила уже сейчас. Одевайся и спускайся вниз, там тебя ждет сюрприз. Люсиль покинула комнату, и Томас упал обратно на подушки. Ему не хотелось спускаться, не хотелось никуда идти, хотелось остаться здесь на веки вечные. Томас прекрасно понимал, что загоняет себя в ловушку своими собственными слабостями. Чем дольше ведешь грязную игру, тем сложнее выбраться из нее. Это продолжается уже два месяца. Пора прекращать. Завтра, завтра он все скажет Люсиль, но сегодня он проведет свой день рождения как положено – будучи веселым, вместе с сестрой. Когда Томас спустился вниз, Люсиль уже ждала его за накрытым столом. Юноша не смог сдержать удивленный возглас, когда рассмотрел блюда ближе. Это не был обычный завтрак. Не было омлета, каши или яиц с беконом и томатами (что уже было бы чуть более праздничным вариантом), а вместо них на тарелках можно было увидеть мясо с овощами, пастуший пирог, и даже пудинг, который подавался исключительно на Рождество. Помимо чайника с заваркой, стояли два бокала с красным вином. Удивительно было так же то, что Люсиль приготовила этот праздничный завтрак сама, ведь прислуг у них в доме не осталось, так как после смерти Шарпа-старшего, платить им было попросту нечем. - Вот это размах!- Томас запустил ладонь в собственную шевелюру, изумляясь увиденному,- Люсиль…у меня нет слов. Но… вино? - Думаю, нам можно немного,- Люсиль жестом пригласила брата присесть рядом с ней,- Все-таки, ты уже почти совсем взрослый. Кроме того, сегодня есть повод. Томас кивнул, соглашаясь, и сел на стул. Люсиль тут же принялась ухаживать за ним, накладывая еду в его тарелку. - Как вкусно!- похвалил сестру Томас, прожевывая кусок мяса. Он не лукавил, мясо действительно было сочным и жевалось легко, буквально тая во рту. - Погода сегодня дивная такая…,- неожиданно меняя тему, задумчиво произнесла Люсиль, глядя в окно. В ее тарелке еды было намного меньше, чем у Томаса, а вина в бокале больше,- В феврале такого не дождешься. - Зима красива по-своему,- Томас попытался утешить ее. Люсиль всегда ненавидела холод и снег, но ее день рождения был в феврале, и на него припадали самые большие метели и стужа,- Мы не выбираем, когда появиться на свет. - Да,- согласилась Люсиль,- И не выбираем, кого любить. Люсиль выразительно посмотрела на брата, а он сделал вид, что очень увлечен ковырянием кусочка моркови в гарнире. Он скажет ей обо всем завтра, не сегодня. - Мама просила тебя зайти к ней после завтрака,- Люсиль как раз убирала со стола, а Томас на ходу дожевывал кусок пирога. - Конечно. Томас еще раз поблагодарил сестру, чмокнув ее в щеку, и поднялся по лестнице наверх, в комнату матери. Беатрис было уже намного лучше. Если раньше она вообще не вставала с кровати, то со временем она стала подниматься на ноги и ходить на короткие расстояния, по второму этажу, не спускаясь вниз. Она все еще очень хромала, но костыль поддерживал ее и облегчал ходьбу. - Мама, можно?- Томас постучал в дверь, и, не дождавшись ответа, открыл ее, осторожно заглянув в комнату. - Томас, заходи. Беатрис Шарп сидела на кровати, опираясь о мягкие подушки. Привычная высокая прическа уступила место прямым, слегка взлохмаченным волосам, которые свободно падали на спину. Она уже не выглядела такой болезненной, как пару месяцев назад, но было видно, что травма и семейные неурядицы подорвали ее здоровье. - Присядь,- Беатрис похлопала по простыни рядом с собой, и Томас послушно сел. Он чувствовал себя неловко, ведь он все реже общался с матерью, поэтому не знал как себя вести,- Мой сын…такой взрослый…Я так горда, мальчик мой. Возможно, Томасу показалось, что слезы блестели в глазах его матери, которая была несгибаема перед любыми проблемами, а, возможно, это было правдой. Юноше стало еще более неловко, и он заерзал на кровати. - Тебе нелегко,- продолжала Беатрис, но уже справившись с собой,- Времена тяжелые…У нас столько долгов, что я не знаю… - Я что-нибудь придумаю, мама,- Томас перебил ее, давая обещание, однако он по-прежнему не имел понятия, как зарабатывать на жизнь. И, судя по тому, что за пару месяцев он так ничего и не придумал, то вряд ли его осенит в дальнейшем. - Разумеется,- Беатрис закивала, но было видно, что она тоже не верит в то, что тринадцатилетний мальчик сможет держать весь особняк. Повисло напряженное молчание. Томасу было стыдно. Ему казалось, что собственное лицо горит и алеет, и слова упрямо не шли. Что он за сын? Стоило матери слечь, так он тут же про нее практически забыл. Люсиль хоть заботилась о ней, в то время как Томас просиживал в своей мастерской за конструированием безделушек. Вот бы он умел что-то более серьезное, например, сумел бы запустить вновь машину по добыче глины, над которой в свое время трудился их отец. Возможно, тогда бы их семье удалось выбраться из бедности. - Я пойду, мама,- Томас встал с постели, стараясь не смотреть матери в глаза, опасаясь увидеть в них разочарование,- Поправляйся. - Будь добр, помоги мне подняться. Беатрис тянула к нему руку, и Томас тут же поддержал мать под локоть, помогая ей встать на ноги, и подавая для нее костыль. В знак благодарности, миссис Шарп потрепала его за щеку, как любила изредка делать, когда он был совсем мал, а затем поковыляла к окну, уставившись на осенний пейзаж. Томас неслышно вышел из комнаты. *** Ночью Люсиль, как и обещала, пришла к нему в комнату. Мягкими кошачьими шагами подошла к постели, откинула одеяло, и шмыгнула в постель. Томас обнял ее, стараясь подавить тяжелый вздох. Происходящее между ними угнетало его все сильнее, но он трусил признаться сестре в этом. - Мы с тобой самые родные люди,- шептала Люсиль между поцелуями,- Никогда не покидай меня, я умру без тебя… После таких слов у Томаса образовывался ком в горле, и он не смел перечить. Он попытался стащить с сестры ночную сорочку, но, к его удивлению, она остановила его руки. - Не спеши,- лукаво улыбаясь, прошептала она, а затем спрыгнула с постели, с тихим смехом пятясь спиной к двери,- У меня еще один сюрприз для тебя, братец. Тебе нужно пойти со мной, чтобы увидеть его. - Сегодня день сюрпризов какой-то,- Томас, улыбаясь в ответ, тоже встал с кровати, ступая за сестрой. - Я бы подарила тебе все, начиная с твоих любимых сладостей, заканчивая хоть головой лютого врага. Или даже целый мир, но сегодня мой сюрприз таков, что может показаться не таким уж значительным,- Люсиль взяла его за руку, переплетая пальцы, и потянула за собой в темноту коридора. Томасу же оставалось искренне надеяться, что насчет головы врага Люсиль неудачно пошутила. С долей невеселой иронии он представил, как в холле его ждет ящик, в котором лежат головы Лоутонов или Джона Мердока, сына почтальона, мальчишка любил бросаться землей или мелкими камушками каждый раз, когда Томас отправлялся на почту. К удивлению Томаса, они не пошли ни в комнату Люсиль, ни в их бывшую детскую. Сестра подвела его к двери на втором этаже, которая была настолько неприметна, что Томас практически не замечал ее. То есть, он знал о ее существовании, но ее давно никто не использовал, она служила не то кладовой, не то вообще была заколочена. С хитрым видом, Люсиль достала ключ, демонстрируя его Томасу, а затем открыла дверь, жестом пропуская брата вперед, и он послушно шагнул внутрь. В комнате было темно, но ставни были открыты, и в комнату лился лунный свет. Через пару мгновений, когда глаза привыкли к темноте, Томас сумел разглядеть очертания комнаты. Да, это действительно была кладовая для старых вещей, если не сказать более: для хлама, который практически развалился. Но, приглядевшись внимательнее, Томас заметил, что этим старьем была забита лишь часть помещения, а дальний угол его сестра постаралась привести в порядок, обставив, как смогла, на свой вкус. В центре, у окна, стояла кровать, когда-то она принадлежала его прабабушке, или вроде того, ведь с прабабушкой Том уже не имел возможности быть знакомым. Однако, постель была застелена новым покрывалом с красивой вышивкой, глядя на которую, Томас безошибочно узнал подчерк Люсиль, и такими же ажурными подушками. По бокам кровати стояли прикроватные тумбы, неумело покрытые слоем краски, сквозь которую, даже при таком освещении, просвечивался родной черный металл, на них стояли подсвечники с еще ни разу не горевшими свечами. В изножье кровати находился сундук, накрытый вязаной салфеткой (тоже работа Люсиль), а на нем, словно на столе, была тарелка с фруктами и два бокала. Слева был старый книжный шкаф, на полках которых, словно на витрине, стояли игрушки, что Томас дарил Люсиль, рисунки и прочие памятные сердцу штуки, а справа - огромное зеркало в черной раме, направленное в сторону постели, в лунном свете оно словно отливало серебром. - Ну как?- очевидно, Люсиль устала ждать реакции брата, ей не терпелось услышать от него что-нибудь. - Я…зачарован,- искренне ответил Томас. Люсиль довольно заулыбалась,- Мне…мне никогда не делали лучший подарок, честно. - Тогда приступим к фуршету,- настроение Люсиль стремительно пошло в гору, и она засуетилась возле стола-сундука, разливая вино в бокалы, что-то напевая себе под нос. Томас шагнул ближе, и Люсиль сунула ему в руку хмельной напиток,- Сейчас уже за полночь, а значит, твой праздник закончился. Но дни, месяца и годы – это всего лишь цифры, они не имеют никакого значения, когда мы есть друг у друга. И так будет всегда. Брат и сестра отсалютировали друг другу бокалами, отпивая из них. - У меня появилась одна идея,- осторожно начал Томас, а Люсиль приподняла бровь,- Это насчет нашего благосостояния. Надо порыться в кабинете отца, возможно, если бы мы нашли нужные чертежи, и мне удалось бы в них разобраться, мы смогли бы возобновить производство красной глины, ведь именно на ней, в свое время, так поднялся наш отец. И, возможно, ее добыча помогла бы сократить переизбыток, и подземные потоки не так разрушали бы наш дом. Пол уже давно начал гнить, а каждую зиму глина проступает, и это вообще выглядит жутко. В округе уже придумали дурацкое имя нашему поместью… -… «Багровый пик»,- закончила вместо него Люсиль, кивая. - Да,- Томас помолчал пару секунд,- Что ты думаешь по этому поводу? - Давай обсудим это позже,- уклончиво ответила Люсиль, отставляя свой бокал. - Это потому, что я такой маленький и неспособный, да? Обида и чувство стыда, которое он испытал сегодня в комнате матери, вспыхнули в нем с новой силой, и даже глупые слезы навернулись на глаза. Люсиль в три шага оказалась возле него, пальцами приподнимая подбородок брата, вынуждая взглянуть ей в глаза. - Я верю в тебя. Всегда поддержу любую твою идею и сделаю все, для ее осуществления. Знай это. Если ты хочешь запустить эту чертову машину, то я буду копаться с тобой в кабинете отца, хоть из-под земли достану его чертежи, не пожалею своих рук, чтобы ее запустить. Но мы подумаем об этом не сегодня. Позволь мне оставить этот день для нас, и эту комнату. Люсиль поцеловала его. Томас ответил на ее поцелуй, сперва нежно, а затем страстно. Помогая друг другу раздеться, они опустились на постель, не прекращая обоюдных ласк. Люсиль мягко, но настойчиво, заставила Томаса лечь на спину, перекидывая через него ногу, усаживаясь сверху. Томас принадлежал ей, и таким образом Люсиль любила это демонстрировать, созерцать брата, покоренного ею. Она задвигалась на нем, привлекая любовника ближе для поцелуя, а затем развернула его лицо в сторону зеркала. - Посмотри на нас,- прошептала Люсиль, не прекращая движений,- Мы молоды, совершенны, влюблены. Мы – больше, чем брат и сестра. Мы – две половинки одного целого. Все дети нашей матери, что были рождены после меня, умирали. Остался лишь ты. Я знаю, что это не случайно. Выжить должен был быть именно ты. Я ждала тебя, чтобы ты сделал меня счастливой, только ты бы сумел. Ты – все, что есть у меня в жизни, самое ценное и дорогое. Это больше, чем любовь, больше, чем страсть. Мы будем вместе всегда. Ты мой. До самой смерти мой. Томас тут же кончил, зная, что он последний негодяй на Земле, но отчего-то ощущая, что эти слова Люсиль были самыми возбуждающими, что он слышал в своей жизни. И как бы мерзко это не выглядело бы в глазах других людей, узнай они об этом, его сестра была в чем-то права. Их любовь – самое ценное, что у них есть, их любовь – единственная, которую они знали. Они одни в этом мире, всем остальным нет до них дела, и никогда не было, но они обрели друг у друга. Если Томас своим отказом потеряет Люсиль, то он останется один, совсем один. Томас до смерти боялся остаться один. Они с Люсиль принадлежат друг другу. Наверное, глупо бороться с собой, если все равно потерпишь поражение. И Томас капитулировал. - Я никогда не предам нас,- жарко пообещал он сестре, прижимая ее к своей груди. - Я знаю,- прошептала Люсиль, невесомо целуя его плечо.