Тень и Пламя

      Официальное сватовство, сопровождаемое подарками и суровым, но тёплым разговором между бывшими учителем и учеником, прошло более чем успешно. Формальное согласие как Махтана, так и Нерданэль, было получено, заставив Малекита довольно улыбнуться, а Феанаро — возликовать.       Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Подобные события у Нолдор всегда было принято праздновать вместе с народом, зачастую приглашая не только друзей и знакомых, но и в принципе любого, кто готов был прийти и пожелать новобрачным счастья. А уж если речь шла о семье правителя, то приглашение и принятие любого нолдо, кто захотел бы прийти, и вовсе было бы обязательным. О, ирония судьбы! Народ эльфов, запомненный тёмным эльфом как образец высокой (несмотря на угасание асуров и ужесточение друкаев) культуры, здесь производил совершенно иное впечатление. Совсем ещё молодой, неоперившийся, несмотря на заметные ростки будущего величия, зачастую он имел по своим обычаям куда больше общего с варварскими племенами людей, что в будущем выросли в Империю, Кислев, Норску… С этим, вне всякого сомнения, приходилось считаться. Достаточно было взглянуть на то, как проходила свадьба Финвэ и Индис. Шумная, народная, а из развлечений только угощение, песни (отдавая должное — петь Эльдар всегда умели, хоть репертуар и был ограничен), да фейерверки. О гладиаторских играх, торжественных, масштабных и кровавых, что проводились в честь заключения брака важной особы в Наггароте, оставалось лишь мечтать. Не говоря уже о чëм-то большем.       В общем и целом Малекиту предстояла сложная задача — и будь он проклят, если бы хоть когда-то после Раскола и до перерождения вообще думал, что ему придётся заниматься чем-то подобным! — не ударить в грязь лицом на собственной свадьбе. С одной стороны, не нарушая традиций, ведь его народ ждал именно этого. Гуляний. А с другой… нужно было сделать её особенной. Такой, чтобы она запомнилась, резко выделяясь из череды типичных свадеб вроде той, что была у Финвэ — и впечатлила как всех Нолдор, так и гостей более близких. Не говоря уже о самих молодожëнах.        Ауле, как учитель и жениха, и невесты, уже был приглашён в числе первых, дабы обручить их. Резные павильоны ставились вокруг стоявшего на окраине города, у леса, дома Феанаро. Музыканты и певцы приглашались. Продукты на торжественный стол заготавливались — Лаурэфиндэ стоило поблагодарить отдельно. Король-Чародей договаривался с лучшими поварами народа Нолдор, зачастую, вместе с Нерданэль и Махтаном, не вылезая из кузни во время сияния серебряного Древа и готовя кухонный инвентарь, чтобы расплатиться за помощь. Впрочем, не менее часто они трудились порознь, готовя свадебные дары. И это не говоря уже про его собственные приготовления некоторых сюрпризов…       Одним словом, когда за несколько дней до торжества дом Феанаро навестил «отец», Малекит был уже готов медленно убивать, снимая кожу и поджаривая на медленном огне — в самом буквальном смысле. Поэтому когда Финвэ, знавший заклинание, отпирающее двери дома, показался в дверях гостиной, тёмный эльф лишь устало махнул рукой, не вылезая из кресла. Измождëнному разуму казалось, будто былой повелитель Наггарота был выжат так, словно вновь провалился во Владения Хаоса, сразившись там с Н’Кари.       — Прости мне мою неучтивость, ата, что я не приветствую тебя, как подобает, но я уже не могу более…       — Кажется, я явно не вовремя, — тихо усмехнулся Финвэ, проходя в гостиную и, после утвердительного кивка хозяина дома, наливая себе и ему по небольшой чаше вина. Протянув одну из них сыну, эльда бросил взгляд на две лежавшие на каменном столе-карте деревянные шкатулки. — Это то, что я думаю? Свадебный дар?       — Он самый, — в голосе Чародея сквозь усталость прорезались нотки гордости.       Ещё один обычай. Впрочем, против конкретно этого Чёрный Ужас ничего не имел. Ремеслом среди Нолдор, так или иначе, владели все — будь то мужчина или женщина. И если речь шла о свадьбе, то каждый из будущих супругов по традиции дарил своей судьбе плод своих трудов, изготовленный специально для него. Словно показывая, что он сам сможет принести в будущую семью. Привлекать в помощь к такой работе можно было лишь самых близких — вроде ближайших друзей или прямых родичей. И то, лишь при крайней необходимости.       Это, кстати говоря, породило весьма ироничный казус ещё тогда, на королевской свадьбе. То ли намеренно, то ли по незнанию, но Индис подарила будущему мужу золотую тиару, украшенную драгоценными камнями. Прекрасный подарок. Если только не учитывать тот факт, что изготовлена она была явно не ей. Реакцию среди Нолдор это породило несколько… неоднозначную. Не всем понравилось подобное публичное пренебрежение обычаями народа, частью которого золотоволосая пыталась стать.       Что до своих собственных подарков — Малекит без лишнего лукавства ими гордился. Две стоявшие на столе шкатулки, украшенные резьбой (тут надо было сказать спасибо одному полунолдо) скрывали в себе плод множества кропотливых часов, проведённых в кузнице за ковкой и зачарованием. В одной — инструменты для работы с камнем и металлом. Каждый украшен выбитыми на них руническими письменами постепенно формирующегося трудами Феанаро нового алфавита. В другой — ожерелье из тонких цепочек, украшенных драгоценными камнями — природными алыми и чёрными, рукотворными. Такое можно хоть на шею надеть, хоть в волосы вплести. И браслет с кольцами к нему же.       И тот, и другой — подарки из истинного серебра. Другого металла для подобных случаев Король-Чародей не признал бы.       — Вижу, ты постарался, — оценил работу Финвэ, закрывая крышку и садясь напротив сына. — Но почему две шкатулки? Это два разных подарка.       — Потому что один из них — моему напарнику. Умелому мастеру по работе с камнем и металлом, которого я уважаю и считаю лучшим мастером среди эльда в Амане, наравне с Махтаном… после меня, разумеется. Другой же — прекрасной женщине, вероятнее всего — будущей матери моих детей. Которую я люблю и чьей огненной красотой восхищаюсь, — друкай покатал вино на языке, словно пробуя на вкус слово «люблю» по отношению к Нерданэль.       Питал ли он сам, не Феанаро, к ней вожделение и страсть? Безусловно. Уважал и собирался доверить многие из своих будущих замыслов? Да. Будет ли считать частью той группы эльфов, за которую в обществе принято убивать? Да. Любовь? Ну, если отбросить романтические вздохи и сложить составляющие вместе — пожалуй, это можно было бы так назвать. Пусть это и отличалось, по крайней мере пока, от той абсолютной преданности, что питала к своему покойному мужу его мать.       — Рад, что твоя избранница одинаково подходит тебе со столь разных сторон, рион, — улыбнулся Финвэ. Вот только глаза его в этот раз тепла не излучали. Лишь внимательность и серьёзность, словно он пытался что-то найти на лице сына. — Однако об этом, в том числе, я и хотел бы поговорить — пока ты ещё не связал себя клятвой верности прекрасной Нерданэль.       Друкай, пересилив усталость, мгновенно подобрался — точно хищник перед прыжком. Внешне практически ничего не изменилось. Всё та же ленивая расслабленность. Но брови слегка сдвинулись, из золотых глаз исчезла лень, уступив место точно такой же изучающей настороженности, как у короля, так что внимательному взгляду стало бы понятно: в мгновение ока хищник может от праздности перейти к тому, чтобы показать зубы.       — О чëм ты хотел поговорить?       Сам он догадывался, о чëм. После нескольких весьма красноречивых моментов, связанных с началом обретения собственного небосвода, любой отец, не говоря уже о правителе целого народа, начал бы задаваться определёнными вопросами. Пока не политическими, быть может. Но личными — уж точно.       Тёмному эльфу было, что ответить на возможные вопросы, благо, подобный исход был ожидаем. Да и не делал Малекит пока что ничего, что его «отец» мог бы счесть чем-то непростительным… если только златовласая наложница своей неземной красотой и постельными умениями не лишила его разума полностью.       — О тебе, — Финвэ, словно в задумчивости повертел в пальцах чашу с вином. — В последнее время, Феанаро, мне сложно понять тебя, так как ты совершаешь несколько… противоречивые действия. Я не могу понять твои мотивы. Пойми меня правильно. Я искренне горжусь тем, что ты стал сначала учеником Махтана, а затем и Ауле. Это как огромная честь, так и доказательство твоего великого умения. Особенно учитывая те слухи, что дошли до моих ушей. О том, что вместе с валой, что всегда был главным наставником Нолдор, вы смогли создать чуть ли не будущих соперников Торондора, — эльда в задумчивости скосил глаза на шкатулки и подарки, на которых был выгравирован крайне характерный символ, который Король-Чародей собирался на свадьбе объявить гербом своей семьи. Своего Дома. — Я был благодарен тебе, что ты спокойно отреагировал на мою свадьбу, и искренне был рад, когда поладил с Нолофинвэ. Да ещё и вызвался стать его наставником.       — Знаешь, что-то мне подсказывает одну вещь… куда большую важность играет то, что стоит после «но», чем то, что стояло до него.             — Но, — продолжил король, слегка улыбнувшись подколке, но быстро посерьëзнев. — Другие твои действия говорят о совсем ином. Сначала та статуя. С явно спрятанным намёком — как мне, так и всем, кто не был доволен этой свадьбой. Затем, строительство собственного дома, куда ты внезапно переехал ещё до конца того, как он был отстроен. Что само по себе странно. Но мало того — это ещё и совпало с выбором тобой своих собственных цветов. И теперь — эта свадьба. Слишком скорая, на мой взгляд. К тому же со мной ты так и не посоветовался, просто поставил перед фактом о том, что женишься. И это не говоря о множестве мелких деталей — вроде того, что у тебя дома иногда стали бывать те, кто не слишком доволен моей женитьбой на Индис и открыто мне подобное высказывал. Некоторые ветераны нашего Похода в Валинор, например. И в связи со всем этим у меня не может не возникать вопросов. Первый — считаешь ли ты меня семьëй. Второй — считаешь ли ты семьёй своего младшего брата. И третий — стоит ли мне ждать восстания недовольных, что возглавишь ты, сразу после твоей свадьбы — или всё же попозже?       Финвэ явно шутил. Но это не отменяло его столь же явного беспокойства. Прежде всего — по двум первым вопросам, которые волновали его куда больше, чем всё остальное. И это было в какой-то степени забавно… Потому что, на взгляд самого Короля-Чародея, именно по третьему вопросу следовало беспокоиться больше всего, ведь с семейными делами было всё куда более прозрачно.       — Я отвечу сразу на самое важное, ведь то, что тебя это волнует по-настоящему, ата, видно слишком хорошо, — Феанаро подпустил в голос тепла, дав волю младшей половине своей души. — И ты. И Нолофинвэ. Вы оба моя семья. И будете ей всегда, пока стоит Танекветиль. И мне жаль, что подозрения в том, что это не так, отравили твою душу. Более того. Как я и говорил ещё тогда, после рождения моего брата — я научу его всему, что знаю сам. Тем более, что если у меня самого родится ребёнок — они не слишком-то и сильно будут отличаться в возрасте. Подружатся, скорее всего.       — Но? — нолдо, явно расслабившийся и повеселевший после слов сына, не мог не вернуть ему его же сарказм.       — Но я не могу не замечать очевидных для меня вещей. И не думать о них тем разумом, что дал мне Эру Илуватар, — золотые глаза слегка сощурились. Сейчас Малекит вступал на тот тонкий лёд предположений и теорий, которые, исходя из всего прежнего опыта друкая, банальной логики и множества косвенных признаков, были верными. Но прямых доказательств, которые могли бы точно убедить Финвэ, у него не было. А значит приходилось говорить осторожно. — Я не буду сейчас ничего утверждать. Просто перечислю факты. И прошу подумать о них — без привязки к сыновьей привязанности, нашим отношениям или ещё чему то. Посмотри на них, как сторонний наблюдатель. А потом — ещё раз, но уже как правитель. Как наш король, что правит долго, мудро и обладает огромным опытом.       — Я слушаю тебя, — расслабившийся было «отец» вновь напрягся, внимательно смотря на визави.       — Итак, — былой повелитель Наггарота глубоко вздохнул, готовясь слушать возражения, даром что один из аргументов был слишком личным и от него можно было легко отмахнуться. Тем более, силы явно нужны были, учитывая, что тема была крайне болезненной для его «младшей половины». — Моя мать. Любящая искренне и глубоко — по твоим же собственным рассказам. Она ждала меня. Я был желанным ребёнком. Но в тот момент, когда я родился и нуждался в ней больше всего, она оказалась не в силах справиться с нежеланием жить, уйдя в Мандос. И усталость эта от мира была настолько сильна, что, даже когда ты на том суде молил её вернуться к семье, Мириэль Териндэ отказалась, собственноручно отдав тебя в руки другой женщины. Хотя любила тебя не меньше, чем меня.       Малекит внимательно следил за тем, как меняется лицо Финвэ. Пока всё было более, чем ожидаемо — король Нолдор читался друкаем, словно раскрытая книга. Абсолютное игнорирование слов о «смотри как сторонний наблюдатель». Ожидаемо. Слишком личная тема. И слишком большой соблазн сказать, махнув рукой «Сын просто тоскует по матери и ревнует к мачехе».       — Затем — твоя свадьба. На весьма удачно спевшей тебе Индис, — тонкие губы тёмного эльфа слегка искривились в усмешке. — Свадьба, ради которой Валар преступили собственные законы, провозгласив этот… «Статут Финвэ и Мириэль». Свадьба, которой были недовольны многие твои старые сподвижники. Да и среди простых Нолдор многие не поняли подобного решения. Свадьба на женщине, которая публично пренебрегла традициями твоего народа. И, насколько я слышал, в принципе не горит желанием быть одной из нас.       Малекит усмехнулся, заметив лёгкую тень, пробежавшую по лицу короля. Кажется, последняя фраза в цель всё же попала.       — А ещё у этой женщины есть крайне могущественный отец. Любимец Манвэ. Первый из вождей Эльдар, что явился в Аман и предстал перед Повелителями Арды. И невзлюбивший меня с самого начала. Начиная с попыток взять воспитание Ноло в свои руки — он ведь наверняка читал тебе нотации, что я ненадёжный, взбалмошный, и так далее? — и заканчивая… Ты не заметил, что в последнее время среди твоего двора, в свите королевы Нолдор, появилось непривычное для многих количество золотых голов? И их становится всё больше. А сколько уж их было на твоей свадьбе — я в своей жизни столько Ваниар в Тирионе не видел. А теперь, — друкай усмехнулся, прищелкнув пальцами. — Вспомни, сколько их было на моём новоселье. Хотя я честно и открыто приглашал всех. Даже некоторые Тэлэри пришли. А из народа твоего друга и тестя — лишь он сам, твоя супруга, да Лаурэфиндэ. И я готов заключить с тобой пари — на мою свадьбу они тоже не явятся.       Тёмный эльф выдохнул, слегка расслабляясь и продолжая следить за реакцией собеседника. А она была весьма показательной. С одной стороны, с самого начала — отрицание всего, что говорил его сын. Финвэ явно пытался сделать попытку спрятаться за «неизжитой детской тоской ребёнка по настоящей матери». А с другой… как король, правивший Нолдор уже не одну сотню лет, вставший у власти ещё до войны Валар со своим мятежным братом, он не мог отрицать факты, которые пусть и можно было интерпретировать по разному, но сами по себе они менее реальными от этого не становились.       — Возвращаясь к твоему вопросу. Почему статуя с прической Мириэль, собственный дом, принятие собственных цветов, свадьба? Всё просто. Если я хочу действительно стать принцем Нолдор, если хочу защитить их — я не могу вечно быть в твоей тени, ата. Мне нужно обладать авторитетом среди моего народа. А для этого нужно заявить о себе. И как мастер, которого уважают, и как принц. А ещё мне нужны сторонники, которые, в случае, если это понадобится, ради блага Нолдор смогут возразить Ваниар из свиты твоей жены. Или второму её ребёнку, который, я уверен, рано или поздно появится — и будет наверняка отдан на воспитание Ингвэ. Раз уж с Ноло у него ничего не вышло.       — Рион, — Финвэ начал мягко, успокаивающе — точно уговаривал породистого скакуна, чем-то разозлëнного. Малекит мысленно закатил глаза — из всех возможных вариантов разговора, отец его тела упрямо выбирал наиболее долгий и непродуктивный. — Я понимаю. Правда. Боль от потери матери всё ещё жжёт тебя. Как и ты, я любил её, и то, что случилось, оставило незаживающую рану в моём сердце, — Королю-Чародею пришлось сдержаться, чтобы не ответить куда более запальчиво и грубо, чем раньше — после этого заявления Феанаро явно было, что сказать. — Однако не забывай. Я был на том суде, где провозгласили Статут. Разговаривал с твоей матерью — и молил её вернуться. И получил отказ. Ингвэ, конечно, обладает сложным характером. И мне уже не раз приходилось его осаживать в твоём отношении. Да и то, что никто из Ваниар не пришёл к тебе на праздник, действительно… то ещё свинство с их стороны. Однако не думаешь ли ты, что он мог бы повлиять на решение твоей матери или Валар…       — А кто говорит об Ингвэ? — тихо, жёстко, слегка зловеще хмыкнул Феанаро. — Нет, разумеется, он своего не упустит. И полагаю, что иметь влияние на тебя и твоего наследника (которым он явно видит не меня), а через вас — и на наш народ, постепенно сливая его в единое целое со своим — ему пришлось бы по душе. Вот только, насколько я успел изучить его, он крайне осторожен. И никогда не пошёл бы на такое, не имей на это разрешения.       Золотые глаза блеснули адским пламенем.       — В руках кого находилась Мириэль всё это время, ата? Правильно. Намо Мандоса. А кто является его сюзереном? Кто мог бы приказать хозяину Чертогов Ожидания — единственный, кто мог? Кто, хоть Мандос и возражал ему, провозгласил решение о статуте? И самое главное: кто получил бы больше всех от того, что Ваниар и Нолдор объединились, ушли от Ауле и Йаванны, стали одним народом под мудрым правлением золотоволосых? Особенно учитывая то, что это была бы отнюдь не первая борьба за власть среди Валар — легенды, дошедшие до нашего народа, сохранили многое.       — Это крайне серьёзные обвинения, сын, — чёрные брови Финвэ слегка нахмурились. — И крайне бездоказательные. А уж сравнивать кого-то из них с мятежным, пошедшим против Эру Мелькором…       Чародей, уже понимая, что тот скажет, успокаивающе поднял руку.       — Допустим, я ошибаюсь насчëт Статута и роли Манвэ Сулимо в том, как повела себя мать. И это либо был Намо — хотя на кой ему это? — либо это лишь мои догадки, не имеющие под собой реального основания. Но что по другим фактам? Ты сам сказал, что тебе приходится защищать меня. Прибавь к этому другие факты, связанные с Ингвэ, и скажи мне — неужели, как правителю, тебе не кажется подобное подозрительным?       Финвэ вздохнул, откидываясь на спинку кресла, и качая головой. Возможно, он и хотел бы всё отрицать… но что-то внутри явно его глодало, мешая отбросить слова сына совсем.       — Нет… некоторые факты я отрицать не могу. Хоть, быть может, понимать их следовало всё же по-иному. Ровно как я, хоть и не верю в твои предположения насчёт Статута, отрицать, что Валар уже сражались друг с другом, сложно. Поэтому, — Правитель Нолдор мотнул головой, поднимаясь из кресла. — Я поговорю с Ингвэ о ваших с ним разногласиях, и уж точно о том, что Ваниар проигнорировали твоё торжество. А также буду наблюдать за происходящим. И если ты окажешься прав — мы вернёмся к этому разговору. Однако пообещай мне, что ты не наделаешь глупостей. Потому что если каким-то крайне мрачным чудом ты окажешься прав насчёт борьбы за власть среди Валар — горе нам, если неосторожный поступок навлечëт их гнев на весь народ.       Малекит молча почтительно кивнул, вставая, чтобы проводить «отца». Что же… ожидаемо. Разумеется, королю было куда проще не замечать очевидных фактов. Обычная реакция разумного существа на разрушение привычного им мира — попытка его вернуть. Однако… радовало то, что он, по крайней мере, не отмахнулся полностью, как можно было ожидать.       А значит, он мог продолжать свою медленную, малозаметную для чужих глаз работу. Что в будущем воздастся сторицей — в этом Чародей был уверен.

***

      Собственная свадьба. Не политический брак, продиктованный соглашением между тремя ветвями эльфийского народа, как это было между Малекитом и Алариэль там, в старом мире. Не меняемые, словно перчатки, молодые чародейки или рабыни, что согревали его постель в годы правления Наггаротом. Нет. Именно свадьба. Пусть, отчасти, и являвшаяся политическим делом, но с женщиной, которая тебя любит и уважает. И которую уважаешь и по-своему привязан ты сам. Проклятие, если бы тогда, во время начала Конца Времён, кто угодно, даже Морати, предсказал бы Чародею, что до такого дойдёт — он бы просто рассмеялся в лицо. В лучшем случае, если речь шла бы о матери. А в любом другом, просто поднял бы шарлатана на посмешище перед всем двором.       Однако именно это и происходило. Зачастую казалось забавным дурацким сном, плодом выверта его тысячелетнего сознания. Что ещё мгновение — и он окажется дома. В его давно уже ставшей родной Башне Холода в Наггаронде. И вновь, как встарь, будет вечная война, и вновь — терпеть боль от шрамов, оставшихся на теле после пламени Азуриана. Однако чем дольше пытаешься проснуться — тем вернее понимаешь, что нет, всё взаправду.       И Король-Чародей действительно стоял перед Ауле, что должен был засвидетельствовать брак — в чëрно-ало-серебряном камзоле, в чёрном плаще с кровавым подбоем. Над установленными шатрами и павильонами реял чëрно-серебряный стяг с крылатым драконом, держащим в лапах восьмиконечную звезду — знак, значение которого до сих пор понимали лишь немногие, но сегодня ему предстояло стать более ясным. Выжидательно смотрела толпа. На торжество собрались многие и многие Нолдор. Самых первых можно было разглядеть лица Финвэ и Индис, ехидную физиономию Лаурэфиндэ, одобрительно кивающего Махтана, некоторых Ваниар — забавно, но, похоже, после разговора с «отцом» Ингвэ всё же решил сохранить лицо.       А ещё, рядом стояла женщина, которой предстояло не просто греть королевскую постель. Нет — ей было предначертано стать полноценной королевой. Такой, какой была Морати при Аэнарионе. Такой, что, в случае, если это понадобится, сможет подменить Чародея на троне. Такой, что будет не просто украшением, но напарником, разделяющим многие его мысли и воззрения. Малекит для этого приложил уже немало усилий. И собирался приложить ещё больше.       Сын Аэнариона не без гордости (и, чего таить — толики любви, порождённой младшей половиной души) смотрел на избранницу. И куда делась мастерица в рубашке, вечном запыленном каменной крошкой фартуке, с тугим хвостом, который не мешал работе? Та самая, с которой они вечерами спорили над новым алфавитом, или обсуждали новый чертёж? В лес убежала, видимо. Нет, сейчас перед тёмным эльфом стояла девушка, которую он не побрезговал бы привести на один из приемов в любом из городов Наггарота. Лёгкое, летящее платье, великолепно подчеркивающее фигуру, расшитое серебром было серебристо-серого цвета с небольшими чёрными вставками — словно являясь антиподом его собственному наряду. Густые медные волосы волнами разливались по плечам. Серые глаза горели: смущением от столь большого внимания толпы, вызовом, лёгкой смешинкой, теплом по отношению к Феанаро — всё одновременно.       Переглянувшись с будущей супругой и с Ауле, Малекит шагнул вперёд, к небольшому каменному алтарю, у которого стоял Вала, взяв с него продолговатый, идеально заточенный кинжал, выкованный им за несколько дней до церемонии.       Обычаи в народе никогда не складывались сразу. И уж тем более цельная, сложная система обычаев и церемоний не могла возникнуть спонтанно, без планомерного целенаправленного продвижения, среди Эльдар, где, в сущности своей, родилось лишь второе поколение народа после его пробуждения. Сейчас многие из них всё ещё были на удивление пластичны. Так было и с традициями брачного обряда. Что-то уже успело стать нормой, вроде обоюдных даров, созданных своими руками. А что-то, например текст и традиция брачной клятвы, до сих пор не была единой. Зачастую, Нолдор (как, впрочем, и другие народы), клялись так, как того хотели молодожёны, оставляя единым лишь общий смысл клятвы — и обязательный призыв в свидетели обета одного из Валар, либо вообще всех их.       Ну что же. Ещё одно досадное упущение, которое следовало исправлять. Сегодня и предстояло начать, взяв за основу брачный обряд, принятый среди друкаев. А до этого, практически не измененный — среди сынов и дочерей Наггарита.       — Именем Нолдор, нашего народа! — друкай чиркнул по правой ладони, рассекая кожу, после чего правой же ладонью сжал кинжал, так, чтобы лезвие покраснело от крови. Затем повернулся сначала к Ауле, а затем к толпе гостей, держа руку с оружием вверху, так, чтобы всем было видно. — Именем моего отца и нашего великого короля! Я, принц Куруфинвэ Феанаро, сын Финвэ, беру в жëны Нерданэль, дочь Махтана Аулендура — по её и моему желанию. Я клянусь ей в преданности и уважении. Клянусь чтить её, как мою супругу и мать моих будущих детей. Как мастера и напарника. Как друга и союзника, кому я прикрою спину и за кого, если такова будет нужда, отдам жизнь. Пусть мой наставник, Вала Ауле, будет мне свидетелем, а кровь на этом кинжале — залогом!       Некоторые слова пришлось поменять — к примеру, заменить «Аэнариона» или «Короля-Чародея» на Финвэ. Но смысл был тот же, что пронёс его народ от Тор Анлека до Наггарота все эти тысячи лет. Клятва сильных духом. Клятва воинов, а не неженок.       — Именем Нолдор, нашего народа! — Медноволосая приняла кинжал, после чего повторила обговоренное заранее и заученное на репетициях действие. — Именем нашего великого короля Финвэ! Я, Нерданэль, дочь Махтана Аулендура, беру в мужья принца Куруфинвэ Феанаро, сына Финвэ — по его и моему желанию. Я клянусь ему в преданности и уважении. Клянусь чтить его, как моего супруга и отца моих будущих детей. Как мастера и напарника. Как друга и союзника, кому я прикрою спину и за кого, если такова будет нужда, отдам жизнь. Пусть мой наставник, Вала Ауле, будет мне свидетелем, а кровь на этом кинжале — залогом!       Вложенное в ножны оружие легло на алтарь, а жених и невеста соединили раненые руки, смешивая кровь и целуясь — жарко, неистово, горячо, словно становясь единым целым.       — Я, Вала Ауле, наставник Феанаро и Нерданэль, свидетельствую этой клятве и объявляю их мужем и женой. Отныне — и до скончания времён!       Владыка Земной Тверди провёл над ладонями новобрачных, шепча целительную песнь, так, что раны на их ладонях затянулись. После чего они, улыбаясь, повернулись к одобрительно рукоплещущей толпе.       Малекит позволил себе довольно улыбнуться, смотря на собравшихся. В золотых глазах плескалось веселье. Именно таким и должен быть обряд. Никакого преклонения колен и прочей чепухи, что была присуща слабакам асурам. Никаких унылых песнопений и прочего излишне затянутого действия, что были, к примеру, на свадьбе Финвэ и Индис. Сильный обычай — для могущественного народа.       — Прежде, чем муж и жена обменяются свадебными подарками, я, как засвидетельствовавший их брак, хотел бы подарить свой подарок им — и тому из Нолдор, кто окажется этого достоин. Тем более, что Феанаро приложил немало сил к его появлению, — Ауле, слегка улыбнувшись, вновь привлёк внимание к себе. Друкай мысленно усмехнулся. Эта часть торжества также была заранее спланирована между ними. — Первые из смертных и бессмертных — вы увидите наше общее творение. И пусть вас не смущает их малый размер — рано или поздно, но сыны Огня и Земли будут рассекать небеса не менее гордо, чем Орлы Манвэ. Узрите же Рамалоки, первых из крылатых драконов Арды! Сафирон! Сулех! Минратос!       Три маленькие юркие тени — чёрная, тëмно-алая и снежно-белая — вырвались из-за спины Валы, устремившись вперёд, к Малекиту, раскрывшей от удивления глаза Нерданэль и удивлённо поднявшему брови Лаурэфиндэ. Король-Чародей подставил плечо так, что чёрный ящер удобно на него приземлился, бесцеремонно, но ласково куснув создателя за ухо.       — Я скучал, Старший, — раздалось в голове осанве, пока Сафирон, недовольно щурясь от восторженных рукоплесканий толпы, покосился на слегка опешившую Нерданэль, гладившую темнопламенную Сулех. После чего слегка повёл носом. — А от тебя пахнет этой самочкой. Она твоя?       — Можно сказать и так. И я тоже скучал, — Мысленно хмыкнул сын Аэнариона, с весёлой иронией смотря на своего Чёрного Стража и теперь уже супругу, которые не знали, как относиться к тому, что у них на плечах сидят будущие соперники Торондора.       — Феанаро… — первой не выдержала Нерданэль, тихо шепча и держа на рухах Сулех, что активно пыталась забраться к ней на обнажённое плечо, что было чревато царапинами. — Это потрясающе. Но… ты уверен? Если они действительно вырастут размером с Великих Орлов… Уверен ли ты, что это безопасно?       — Абсолютно, — золотые глаза уверено сощурились, когда их обладатель кивнул. — И Сафирон, и Сулех, и Минратос, как ты уже могла понять, абсолютно разумны. Поверь мне. Кого попало они кусать не станут.       «А вот кого надо — очень даже…»       Из девяти первых драконов, вылупившихся из первой кладки, созданной Малекитом и Ауле, троих взял на воспитание сам Владыка Земной Тверди. Ещё троих приняла его супруга, Йаванна Кементари — в качестве обещания, что у Леса появятся могучие защитники, что не допустят излишнюю гибель деревьев под ударами топоров. И ещё трое — те, что появились на руках сына Аэнариона — не согласились идти ни с кем, кроме него. Минратос, его первый напарник и друг, что носил Чародея ещё во времена Колониальных войн — и погибший в бою с орками. Сулех, первая из чёрных драконов, не пережившая Раскол. Сафирон… последний дракон, что был его напарником. Все трое — ныне вернувшиеся из небытия в новых обличиях и душах — и ещё придёт время, когда их крылья затмят небо для его врагов!       Однако пришло время возвращаться к свадьбе. Тем более, что у нолдо были на это торжество обширные планы. Начиная с необходимых по этому случаю речей, танцев, обмена подарками — Нерданэль вместе с отцом создала необычайно удобный и красивый кинжал под его руку, а ещё собственноручно выточенную из камня статую, изображавшую Малекита за работой. И это было действительно сюрпризом, учитывая, что тот никогда ей не позировал намеренно.       И заканчивая введением в моду новых обычаев. Устроить на свадьбе скачки верхом, турнир стрелков (преимущественно на многозарядных арбалетах), дружеские поединки на кулаках и в борьбе… И кому, спрашивается, в голову взбредёт — что именно сегодня был заложен первый камень в основание будущих легионов империи Нолдор?

***

      Когда дверь за молодожёнами закрылась, Малекит повернулся к Нерданели, столь сильно отличавшейся от самой себя в то памятное утро.       Одетая в белое платье, она неуверенно смотрела на мужа. Неуверенно, чувствуя себя явно не в своей тарелке, но она не была бы нолдиэ, если бы не вздергивала подбородок, не показывая страх перед первой брачной ночью, если бы не смотрела не только с лёгким страхом, но и с вызовом в глазах.       Чародей усмехнулся. Юная и нежная дева, не являвшаяся при том наложницей или рабыней. Следовало ожидать, что после того всплеска эмоций она несколько испугается самой себя. Испугается того, что в ней зарождалось, испугается своей страсти, своей жажды мужчины, своего желания отдаться в эту ночь.        — Итак… Принцесса Нерданэль из Дома Куруфинвэ Феанаро, — не желая смущать и пугать её более необходимого, сын Аэнариона отвернулся, расстегивая пуговицы на своём парадном камзоле, что уже порядком мешал. — Тебе понравился праздник? Я сделал всё так, как ты хотела?       — Даже больше, Феанаро. Я не думала, что всё будет так… — звучал её густой голос. В комнате постепенно становилось жарче. — Эта клятва, все те состязания, в которых сегодня участвовали Нолдор… Ты расстарался, чтобы всем было весело и никто не заскучал. А уж твои и Ауле творения. Такого я не ожидала.        — Я рад, что смог тебе угодить, — мягко произнес друкай, всё ещё стоя к ней спиной. Шкатулка с драгоценностями лежала на столе, и ожерелье в ней ждало своего часа. — Жена моя. Супруга. Принцесса Нолдор.       — Мне немного неловко, когда ты так зовёшь меня. Я никогда не была принцессой, — её густой голос стал звучать чуть ближе, словно она подошла. Тёмный эльф обернулся, встречаясь с ней глазами. Взгляд друкая скользил ниже: по её шее, по тёплой коже, ниже, туда, где начинался такой ненужный сейчас лиф платья…       — Позволь, — Малекит достал из шкатулки ожерелье, подходя к ней и вплетая украшение, усыпанное драгоценными камнями, что отражали свет каскадом огней, в её волосы. — Вот так. Ты прекрасна, — губы друкая коснулись её лба, спускаясь ниже и невесомо касаясь её губ. — Помнишь, тогда, на столе… я пообещал тебе сделать всё так, как полагается. Что мы вернёмся к тому разговору. Этот момент настал, — Король-Чародей ещё раз невесомо коснулся её губ, но тут молодая эльдиэ, вновь, как и тогда, умудрилась его удивить: она подалась вперёд, резко, порывисто, вцепившись в его губы так, словно хотела нырнуть в омут, но Чёрный Ужас этого ей не позволил. Он хотел жить в эту ночь, он хотел, чтобы она жила. Никакой спешки, никаких смазанных моментов: о нет, он хотел всё испытать объëмно, пылко, ярко. Впервые за всё то время, что прошло с момента гибели родного мира. — Не спеши, — мягко сказал нолдо, положив тонкий палец ей на губы и мягко обводя их по контуру. Её губы пахли вином… приятный запах. — Нет нужды. Всё будет, у нас вся ночь для этого впереди.        — Это игра, Феанаро? — тяжело дыша, говорила она, заглядывая ему в глаза, смотря в них взглядом, полным подростковой страсти и желания.        — Больше, дорогая Нер. Это наша постель, наша спальня. Место, где мы полноправные хозяева, а хозяевам некуда спешить. Отбрось эту спешку, будто любой сейчас сюда ворвётся дабы выпроводить нас с позором. Наслаждайся моментом, — шепнул Малекит, уводя её в центр комнаты. Повинуясь его приказу, музыкальные инструменты, на которых засветились выгравированные руны, сами стали наигрывать мелодию. Мелодию его мира: струны гиттиара плавно перебирались, формируя морской узор мелодии, а скрипка звучала низко и гортанно.       — Нерданэль. Моя Нерданэль, — Феанаро провёл по девичьему телу, облаченному в шёлк, пальцами, откидывая её голову себе на плечо и медленно, тягуче двигаясь с нею вместе. Руки его твёрдо сжимали её талию, ведя Нер в движениях танца, которого эльдиэ никогда не знала, о котором и не слышала никогда. Ей пришлось довериться. Кровь играла в самом тёмном эльфе, словно пробуждая ту его часть, что дремала всё это время, пока нужный час не настал. Пробуждая воспоминания. О том, что не только в коварстве, но и в страсти он черпал свою силу. А где страсть — там и танец, танец мужчины и женщины, что хотели друг друга. Танец, в котором она изгибалась в опытных руках, откидываясь назад, доверяясь его рукам, их силе и тому, что он её не уронит. Танец, в котором Чародей вёл деву, подчиняя себе, но не грубя. Сейчас он хотел насладиться, но не сломать партнёршу.       Сын Аэнариона ловко повёл дочь Махтана, заставив извернуться в его руках, повернуться, откинуть голову, позволяя ему коснуться её шеи, но она приняла игру. Сейчас она была свободной, и начинала осознавать, чего хотела.       Слегка толкнув его, медноволосая повернулась к эльфу спиной, искоса смотря своими серыми глазами, заставляя подойти к ней сзади, целуя изысканные запястья, чувствовать грудью её спину, её изящное тело и сжимать в объятиях. Свободная и потихоньку начавшая раскрепощаться, Нер была прекрасна. Словно истинная, гордая, страстная, волелюбивая друкайка, что подобно горячей воде струилась между пальцами своего мужчины.       — Феанаро, — выдохнула она, маня его к себе. — Феанаро.       — Нерданэль, — ответил он, целуя девичью шею, разворачивая её к себе и смотря в глаза. От возбуждения её зрачки расширились, и они казались почти чёрными, отражавшими всё вокруг так, что даже Свет Древ не мог пробиться сквозь тьму её страсти, в которую её окунул Чёрный Ужас.       Музыка смолкла, оставив лишь их двоих. Девушку, откинувшую голову, и ночного призрака прошлого, что прижался губами к её губам, целуя и лаская, углубляя поцелуй всё сильнее, покоряя её рот языком. Малекит действовал неспешно. Он не желал быстрого секса, о нет. Быстрый секс — это удовлетворить потребность, взять рабыню, покорную и слабую — или свободолюбивую и отбивающуюся. Первое быстрее, второе приятнее. Но разницы нет. Получить удовольствие, кончить, чтобы спустя пять минут забыть о её существовании.       Женщина, стоявшая перед Королем-Чародеем — это его будущая королева, мать его будущих детей, второе лицо после него самого в будущей Империи. Именно она будет помогать своему мужу и повелителю принимать важные решения, успокаивать, если потребуется, в ней будут расти его сыновья и дочери. Неуважение к этой женщине — это недопустимое неуважение к нему самому. И даже сам друкай не мог быть неуважительным, ибо она была его кланом. Нерданэль займёт место Морати, станет его ближайшим советником и другом, с кем Малекит сможет обсудить все свои сомнения: вот её роль в будущем народе Нолдор. Самая высокая, самая значимая.       Она входила в Дом. В Клан. Он сам дал ей своё имя.       Малекит желал долгой ночи. Он хотел слышать своё имя из девичьих губ, чтобы жена билась в экстазе, дрожа и обхватывая его. Друкай хотел снова пробудить в себе застарелые чувства: каково это, держать в руках женщину, приглашающе перед ним раскрытую, и полностью чувствовать её тепло своим телом. Ведь этого уже не было очень давно, а учитывая прошлое, чувственные наслаждения Феанаро умел ценить. Он прекрасно помнил то время, когда прикосновение к коже вызывало лишь жгучую боль и желание взвыть от агонии. Боль, что утихла лишь со временем. Именно тогда эльф научился ценить все те мелочи, что кажутся такими неважными, но столь желанные, если их отнять. Тепло, уют, лёгкую прохладу фонтанов, лёгкий жар камина, сладость мёда и фруктов, пряность жареного мяса, терпкость вин и специй, изысканность шëлков… Бархат женской кожи, тепло женского лона.       — Я хочу, чтобы ты была моей. Моей до конца, моей навеки, — страстно шепнул Малекит, глубоко и медленно целуя её за острым ушком, видя, как закатываются от вожделения её глаза. — Моей. Душой, телом, мыслями. Целиком. Навсегда. Согласна?       — Я… — Нерданэль выдохнула, откидывая шею, подставляя её под поцелуи, такие же глубокие и медленные. Сын Аэнариона медленно вёл губами по девичьей шее, ниже, ниже, ниже, к ключицам, на которых задержался, чувствуя её напряжённый выдох. Хорошо. Хорошо. Значит, шея у неё эрогенная зона. Лиф платья только мешал, и друкай за спиной супруги начал его расшнуровывать, после чего сдëрнул с неё такую ненужную тряпку, жадно оглядывая её наготу. Тёплая кожа, аккуратная грудь, округлая и небольшая, что идеально поместилась бы в ладони, мягкий и плоский живот, аккуратные ноги с идеальной, почти выточенной формой. Родинка под лопаткой, зовущая и манящая её потрогать… Феанаро прижал к себе девушку, смотревшую на него широко распахнутыми глазами. Красивая, прекрасная, точëная. Словно статуэтка, вышедшая из-под резца мастера.       Подхватив девушку под бёдра, сейчас уже слабо понимавшую, что происходило, тёмный эльф мягко положил свою ношу на кровать, продолжая исследовать её тело. Губы Короля-Чародея ласково обвели её набухшие соски, слегка прикусив, не больно, вызвав ещё один страстный стон. Продолжили следовать дальше, по животу и ниже. Слегка отстранившись, Малекит развёл её ноги в стороны, закинул одну себе на плечо, медленно целуя щиколотку. Ноги Нерданэль были изящны и тонки, даже поразительно тонки для той, кто много времени проводит в тяжёлой работе скульптора. Феанаро чуть ухмыльнулся, любуясь женой.       Нер дышала тяжело, страстно, с готовностью откликаясь на ласки. Не став сдерживать себя, он не спеша вошёл, прислушиваясь к её грудным стонам. Медленно. Глубоко. Властно. Подчиняя, но не унижая. Исследуя. Феанаро медленно входил в супругу, чувствуя её напряжённое тело, давая своей женщине прочувствовать всего себя — такого, каким он был. Давая прочувствовать его страсть, крепость его рук, жар его губ и силу тела, что медленно двигалось, нависая над ней. Девушка под ним поморщилась, чуть болезненно шипя, когда друкай прорвал её защиту, входя ещё глубже.       — Мне подождать? — спросил Малекит, рыча в её медные кудри, так дивно пахнувшие жасмином, словно был драконом.       — Продолжай, прошу… — моляще ответила Нер, выгибаясь навстречу, чуть приподнимаясь к нему, чем Феанаро не забыл воспользоваться, подхватывая её спину, сжимая в объятиях крепче, прижимая к себе сильнее, чувствуя каждую клетку тела девушки и продвигаясь в неё глубже. Наслаждение, казалось бы, забытое, далекое и туманное, вернулось с новой, яркой, дикой силой. Внутри пульсировало, билось, и друкай откинул голову вверх, прикрыв глаза. Ощущение девичьего тела, что сжималось вокруг, там, внизу — он по этому скучал. Движения Малекита были томными и медленными, а сам нолдо вспоминал, вырывал из небытия эти чувства, такие острые и яркие сейчас.       Нерданэль возбуждённо стонала под ним, всхлипывала и рвалась навстречу, покрывая поцелуями шею и уши Феанаро, одно из его чувствительных мест. Чёрный Ужас глухо зашипел: лёгкие разряды тока, что проходили от её ласок, остро пронзали друкая, заставляя задыхаться, судорожно ловя воздух ртом. Возбуждение становилось всё острее, жар внизу всё горячее, а Нерданэль… Нерданэль целовала его грудь, шею, подбородок — словом, везде, где могла дотянуться, учитывая их разницу в росте. Малекит же в долгу не остался, впившись поцелуем в её нежную шею, доводя девушку до исступления.       — Ещё, Феанаро… ещё, пожалуйста! — всхлипывала и шептала она, цепляясь за его плечи, дыша в его ухо прерывисто и часто.       Чародей и сам больше не желал нежности, вколачивая Нерданэль в постель, срывая громкие стоны с её губ, жадно ловя их, словно капли воды. Тёмный эльф делал эльдиэ своей, плавил её руками, подчинял волей, распалял желание, пробуждая в ней дикое, первобытное и жестокое удовольствие, которое знали друкаи, которого порой так пугались те, у кого в жилах вместо крови и страсти — лишь представления о дозволенной морали. Нер такой не будет. Она будет уметь играть, она будет уметь смеяться, будет способна жить и дышать полной грудью — рядом с ним. Она познает своё тело, узнает о страсти друкаев, испытает границы дозволенного и пройдёт по тонкому канату запретов. Она станет идеальной.        — Феанаро! — громко застонала она, и Малекит чуть заурчал, чувствуя, как крупная дрожь исходит изнутри его женщины, обхватывая его теснее, выпивая её силы в сладком падении в омут. Эльф ещё крепче прижал к себе её обмякшее тело, быстро доводя до пика и себя, не желая терзать её сверх необходимого в эту первую, такую важную ночь. С рыком кончая в неё, Король-Чародей золотыми глазами смотрел на умиротворëнное лицо, такое нежное и тёплое, озарённое ласковой, едва заметной улыбкой. Выйдя из неё, друкай повернул к себе девушку, любуясь её лицом. Юная, красивая — и сейчас уже небезразличная. Всё же да. Забавно, но небезразличная. То, что начиналось как холодный и сознательный выбор будущей королевы, всё же оказало влияние и на самого будущего повелителя Нолдор.       Феанаро решил не спешить излишне с давлением на неё в эту ночь: если Нер захочет повторения, он не откажет. Если же нет… у них впереди вечность.       Его жена. Супруга Короля-Чародея, с огненными медно-рыжими волосами, Его будущая Королева. Навеки.

***

      Чутко спавшего после сладкой ночи Чародея разбудило лёгкое покалывание в левой ладони, точно после того, как отлежал руку. Золотые глаза недоумëнно раскрылись, тратя несколько мгновений на то, чтобы осмыслить, где он находится. После чего, окончательно проснувшись, нолдо вновь перевёл взгляд на руку, в задумчивости щурясь.       Покалывание означало одно — в дом вошли, отперев дверь словом-ключом. Вот только знали этот ключ лишь несколько Нолдор во всём Валиноре. Сам Чёрный Ужас, Нерданэль, Лаурэфиндэ, Финвэ и Махтан. Но кому из них пришло бы в голову прийти в дом новобрачных после первой брачной ночи в такую рань — друкаю представить было откровенно трудно.       Мягко выбравшись из объятий жены, уткнувшейся в него носом, и накинув на тело свободную домашнюю одежду, Малекит вышел из спальни, пройдя по коридору и спустившись по лестнице на первый этаж. Личность нарушителя спокойствия стала понятна почти сразу. Со стороны кухни блеснуло золото волос.       Вот только выглядели Лаурэфиндэ с Минратосом на плече, сейчас уплетавшие оставшийся после свадьбы пирог с капустой, мягко говоря, неважно. Взъерошенные, словно воробьи, с явными следами бессонной ночи. Рядом, у стены, была прислонена памятная алебарда.       — А я думал, это у жениха должен быть такой вид наутро, — резонно заметил Феанаро, ставя на уже разожжëнный огонь чайник.       — И тебе с добрым утром, — полунолдо не стал привычно ехидничать. Что уже было, мягко говоря, странно. — Не буду спрашивать, как ты. По лицу вижу, что твоя бессонная ночь была куда приятнее моей. Извини за это вторжение сразу после свадьбы, но… есть просьба. Можно я у тебя алебарду оставлю? Ненадолго, я надеюсь.       — Что? — тонкие чёрные брови эльфа слегка приподнялись, пока их обладатель осмысливал услышанное. После чего Король-Чародей рывком сел напротив своего вассала и посмотрел ему в глаза. — Так. В чëм дело?       — Ата нашёл алебарду. Ну и, как ты понимаешь, вместе с Ингвэ присутствовал вчера на празднике, — Лаурэфиндэ поморщился. — И видел, что Минратос полетел ко мне. Ночью мы крепко поругались. Мягко говоря. Как тебя только не называли, — в серых глазах пробежала усмешка. — И всячески старались убедить, что моё место среди ваниар, а не Нолдор. Пытались убедить участвовать в завтрашнем фарсе… ладно, об этом потом. Потом в ход пошли прямые запреты. Хорошо, что мать всего этого не слышала… да. Хорошо. Благо, она уже давно ушла обратно в Тирион, вернувшись в дом своей семьи, — Золотоволосый неопределённо махнул рукой. Чёрный Ужас же отметил про себя информацию про «фарс». Ровно как и то, что родители Лаурэфиндэ, судя по всему, давно уже муж и жена лишь формально. — Как итог, меня поставили перед выбором. Я должен вернуть Ауле рамалоки, а тебе — алебарду.       — И ты, судя по твоему виду, сделал окончательный выбор между своими двумя народами, — Золотые глаза слегка сощурились, пока Малекит обдумывал услышанное и прикидывая варианты. Да, он явно не ошибся в этом молодом порывистом полунолдо. — И что ты собираешься делать?       — Вернусь в дом матери. Пока, по крайней мере. Но насчёт алебарды сначала аккуратно разведаю, — хмыкнул эльда, после чего посерьëзнев. — После чего займусь постройкой собственного дома. Это и так давно пора было сделать, так что вчерашние события лишь ускорили неизбежное. Я могу на тебя рассчитывать?       — Уверен, что не нужна помощь с жильём? — Не задать этот вопрос со стороны Короля-Чародея было бы просто неуважением к будущему вассалу. Хотя ответ и был практически точно известен заранее. — Разумеется, ты можешь на меня рассчитывать, Лаурэ. Я не забываю друзей… и будущих капитанов моей гвардии.       — Ну нет, — ехидно фыркнул золотоволосый, качая головой. — Я не уверен, что у тебя достаточно толстые стены, друг мой. Но… спасибо, Феанаро, — он благодарно кивнул, вставая с места и снимая с огня чайник. — Спасибо, и за предложение, и за помощь с домом.       — Не говори ерунды. Так о каком «завтрашнем фарсе» ты говорил? В котором отказался участвовать.       — О, — Лаурэфиндэ помрачнел. — С этого места расскажу поподробнее…

***

      — Ты был прав, — тихий, наполненный затаëнной злостью голос Малекита был слышен лишь супруге, прижимавшейся к нему с бока, да Лаурэфиндэ. Рука будущего владыки Нолдор надвинула капюшон плаща поглубже, так, что жёсткий блеск золотых глаз практически не был виден в свете вечернего Тьелпэриона. Стоявший рядом полунолдо, так же прятавший сияние волос за плотной чёрной тканью, лишь едва заметно кивнул, скрестив руки на груди.       Взгляд друкая медленно скользил по собравшейся толпе. Одни стояли прямо, иные сидели на специально принесенных лавках, третьи, не мудрствуя лукаво, занимали места прямо на мощëнной полированным камнем площади. Кто-то принадлежал к Ваниар. Многие — к Нолдор. Бесстрастно взирал Финвэ, так и не заметивший отпрыска в толпе. Король явно полагал, что лишь пару дней назад женившемуся Феанаро будет не до музыки. Одобрительно наблюдал приглашённый на праздник Манвэ. Сумрачно хмурился Ауле, словно нутром постепенно понимая суть того, что сейчас происходило. Но вне зависимости от того, эльда или вале принадлежали глаза — они были прикованы к центру площади. К собранному трудолюбивыми руками деревянному помосту, на который один за другим, сменяя друг друга, поднимались певцы и музыканты. Сейчас — все, как один, золотоволосые.       Зрители искренне рукоплескали — певцы сменялись. Юную ваниэ с арфой в нежно-кремовом, струящемся платье, что пела о сотворении Валинора и рождении Древ, сменил гибкий и ловкий эльда, держащий в руках скрипку. Поклонившись, менестрель обратился с хвалебной одой к Варде Элберет, Возжигательнице звёзд.       И так — раз за разом. Восхваления Валар (в основном — правящей четы, хоть иногда и другим перепадало), баллады о их деяниях и творениях. Нежные и трепетные истории любви перемежались с терзающими душу трагедиями времён похода Трёх Родов Эльдар в Аман. Песни-натюрморты, повествующие о лесах и полях, сменяли льстивые серенады о красоте королев и богинь.       Однако если не обращать внимания на откровенно бедное и пресное, на личный взгляд что Малекита, что Феанаро, содержание — каждое исполнение было схоже с остальными в одном. Все они были совершенны по своей форме. Голос, слух, музыка, вплетаемое в песню волшебство — детали мозаики вставали в пазы как влитые, вместе давая то, что не могло не завораживать неискушëнного зрителя. Чувствовалась мощная школа — скреплённая не только безупречной техникой, но и, прежде всего, единой идеей, единым мотивом, что так или иначе, не мытьем, так катаньем, скользил в каждой песне. И связан он был с Эру, Великой Музыкой и Айнур. Даже если мелодия не была напрямую им посвящена.       И Чародей видел реакцию по глазам. Многих Нолдор оно завораживало, западало в глубину души. Он читал это во взглядах сидящих и стоящих эльфов. Изумление. Восхищение. Желание прикоснуться к этой ранее неизведанной красоте ещё, желание испытать то блаженное забытие, что они сулили.       Были, впрочем, и другие. Отнюдь не всем из Нолдор пришлось по вкусу то вялое вечнопоющее блаженство, что сейчас протягивали на подносе Ваниар. Во взглядах читались и сомнения, и откровенная неприязнь — особенно в глазах более старших, тех, кто застал поход в Аман и за свою жизнь успел повидать немало. Тех, кто успел на своём пути и пролить кровь орков, и похоронить друзей, и проложить дорогу для своего народа к тёплому месту под светом Древ. Таким праздное небытие явно претило.       Претило оно многим из тех, кто был ровесником Феанаро, молодым и горячим, жаждущим собственных потерь и поражений. Тем, кого не обманула совершенная форма, скрывающая блеклое содержание, кто сумел, отринув волшебство музыкальной картины, вслушаться в смысл сказанного.       Однако что Малекит видел точно — практически у всех во взгляде мелькало нечто общее. Горечь.

***

      — Что скажешь? — покинуть закончившийся фарс под названием «турнир песен» удалось столь же незаметно, как и появиться там. Но полностью выдохнуть и говорить вслух тёмный эльф смог только тогда, когда троица добралась до дома.       Лицо Нерданэль потемнело. Тонкие рыжие брови сошлись на переносице. Плащ с капюшоном небрежно отправился на крючок у двери. Медные волосы, ранее заботливо убранные в хвост, свободно рассыпались по плечам. По всему облику его молодой жены сейчас было видно, что происходившее на главной площади Тириона если не разочаровало, то уж точно не слишком понравилось.       — Многие наши чувствуют себя откровенно униженными, Наро. Видел Ириона? Или Румиля? Лоээль? — дочь Махтана гневно тряхнула волосами. — Они всегда считались у нас лучшими менестрелями. И они действительно прекрасно поют. Многие Нолдор на балладах Румиля о Походе в Аман выросли. Мы с тобой в том числе! Но здесь… На этом турнире ни у кого из наших не было и шанса. И они это понимают.       Нерданэль в лёгком гневе прошлась взад-вперёд, явно злясь за певцов из числа жителей Тириона.       — Будь состязание в скульптуре, архитектуре, работе с металлом, да хоть живописи — мы бы ваниар не то что не уступили, но и превзошли. А так… как будто мы какие-то авари, впервые попавшие в город эльдар!       Феанаро же тем временем, которому это мельтешение взад-вперёд, в конце концов, изрядно надоело, решил действовать радикально. Взяв супругу за руку и проводя её в более подходящую для разговора гостиную, он властно посадил девушку в кресло напротив своего. Лаурэфиндэ, старавшийся сохранять серьёзное выражение лица, придвинул себе ещё одно.       На плечо Короля-Чародея тут же забрался Сафирон, уютно устроившись под чёрными волосами. Сулех и Минратос не сильно отставали от старшего брата, вслед за ним оседлав своих напарников.       — Не по форме, но по сути — я с тобой согласен, Нерданэль, — первый из Чёрных Стражей одобрительно кивнул, разливая в три серебряных кубка работы Феанаро. После чего протянул два из них своим принцу и принцессе. — Как и ты, замечал я подобное в глазах многих наших. Вот только, — золотоволосый полунолдо слегка поморщился, неопределённо поведя в воздухе кубком, от чего сидевший у него на коленях Минратос недовольно повёл белой головой, — Ничего удивительного в том, что наших менестрелей едва ли не по ноздри вбили в землю, здесь нет. Пока мы учились работать с камнем, деревом и металлом, пока сочиняли заклинательные, ремесленные песни — Ваниар постигали душу. Вся колдовская школа народа моего отца построена именно на этом.       Лаурэфиндэ скривился, точно ему под нос сунули гнилой овощ.       — Так же, как Нолдор умеют одним словом или руной придавать камню и металлу иные свойства — Ваниар песней дарят феа радость и покой, могут ввергнуть в тоску или провести в страну блаженства. Я-то с детства многие из них слышал, привык. И сам многое умею по этой части, пусть и терпеть не могу — вдалбливали. А вот в Тирионе такое впервые. Ни у Румиля, ни у остальных наших музыкантов изначально не было никаких шансов. Ни у кого из них нет такой школы — так, разрозненные одиночки, столкнувшиеся сейчас с теми, кто годами сообща оттачивал это искусство. И мне кажется — после такого поражения многие из них не откажутся пойти к мастерам Ваниар в ученики.       Полунолдо бросил красноречивый взгляд в сторону будущего короля, не желая озвучивать то, что было понятно им обоим, но Нер лишь предстояло понять со временем. И шутка про четвёртый ряд в хоре и фальцет тут подходила как нельзя кстати.       Малекит довольно, точно кот, сощурил глаза, отпивая рубиновую жидкость из своего кубка и откидываясь на спинку кресла. Пальцы машинально почесали между крыльев довольно заурчавшего дракончика.       И праведное негодование Нерданэль, и циничная отповедь Лаурэфиндэ подтверждали увиденное им самим. То, что друкай говорил королю совсем недавно, то, о чëм подозревал едва ли не с того момента, как впервые услышал о наложнице ваниэ, то, что начало подтверждаться, когда в свите новой королевы увеличилось количество поцелованных Лаурэлин голов — наконец случилось. Ингвэ сделал первый ход. Судя по довольному божеству, присутствовавшему на сегодняшнем избиении младенцев — с полного одобрения Манвэ.       А уж то, что отец Индис начал воплощать с этой пародией на состязание менестрелей — заслуживало отдельного упоминания. Не будь он врагом, Король-Чародей, расхохотавшись, аплодировал бы ему стоя. Это же надо — применять против народа Малекита любимую тактику Морати той поры, когда она только начинала создавать агентурную сеть через Культы Удовольствий!       Принц Нолдор не удержался — хмыкнул в кубок, чем вызвал вопросительный взгляд своего Чёрного Стража. Проигнорированный, впрочем.       Изящно и со вкусом — и, при этом, старо, как Ултуан. Показать молодому, неискушëнному поколению Нолдор что-то по-настоящему прекрасное. То, к чему поневоле хочется прикоснуться, и на том поле, на котором их собственные мастера покажутся недоучками рядом с мэтрами. Дать молодым эльфам почувствовать горечь поражения, недосягаемости идеала. А где недосягаемость — там и желание этим идеалом обладать. Особенно для тех, кто пытлив, горяч и способен упорно трудиться ради достижения своей цели. Разумеется, мастера Ваниар с радостью возьмут их в ученики. Вместе со своим искусством постепенно, шаг за шагом, передавая и ту основную идею, что несла в себе их школа. В двух словах — «Славься Манвэ, поём тебе осанну».       И вот так — медленно, неспешно, вкупе с другими шагами, которые Ингвэ наверняка предпримет, процесс потихоньку пойдёт. Конечно, отнюдь не все примут подобное, не все поведутся на пропаганду — среди зрителей хватало тех, кто умел смотреть сквозь красивую обёртку. Но так или иначе, эта зараза ослабляющим ядом начнёт течь по жилам его, Малекита, народа. А там, глядишь, и другие дети Индис родятся и подрастут — тоже воспитанные понятно кем. В том, кому отдадут на воспитание следующего ребёнка, друкай сомневался не сильно.       Не пройдёт и нескольких сотен лет, как нолдор, почитающие Ауле, являющиеся его учениками, станут редкостью. А Феанаро тихо и без лишнего шума сошлют куда-нибудь подальше. Скажем — на север Амана, в горы.       Угу, как же.       — Оставлять это просто так нельзя, — глаза цвета расплавленного золота, словно очнувшись от задумчивости, жёстко посмотрели на, ни много, ни мало, собратьев по заговору. — Я не собираюсь просто стоять в стороне, кутаясь в плащ, и смотреть на то, как мой народ унижают наши дорогие, — сарказмом, наполнившим голос Короля-Чародея, можно было резать. Губы исказила жёсткая усмешка. — гости из Валимара.       — Так, — Нерданэль, уже давно успокоившись, посерьëзнела, скрестив руки на груди. Характер мужа за годы знакомства она успела изучить неплохо, и усмешку эту знала, уже понимая — друкай что-то, да задумал. — Что ты хочешь сделать?       Как бы сейчас Малекит хотел сказать: «Раздавим эту гидру и эти попытки менять Нолдор. Максимально жëстко». И Феанаро бы в этом его лишь поддержал! Так заманчиво было бы — побороться с местной смехотворной версией Культа Удовольствий так, как он делал это ещё во времена борьбы за Ултуан, до состояния обгорелого полутрупа.       Но, во-первых, такое решение проблемы не помогло ни ему самому, ни тем более, впоследствии, Королям-Фениксам, когда уже сам Чародей использовал Культы как шпионов и вредителей. Агентурная сеть, созданная его матерью, раз за разом переживала любые попытки выжечь её каленым железом. Во-вторых, банально нечем было давить. А в-третьих, к сожалению, с точки зрения жителя любого жителя Валинора… давить их было не за что. Сами Нолдор бы не поняли.       Попытаться переубедить жителей Тириона словами, объясняя, что песенки эти, мягко говоря, бесполезны и вредны, а певцов надо было гнать в шею? Сын Аэнариона ещё не достаточно свихнулся, чтобы думать о столь непродуктивном занятии — более надёжного способа просто отвратить от себя тех, кому выступления ваниар понравились, и представить себе нельзя было. Одним словом, задумка столь же вразумительная, как «отправиться в горы мертвецки пьяным и начать домогаться до козлов».       Нет, бить Ваниар придётся на их же собственном поле, их оружием. Клин клином вышибают.       — Разумеется, дать златовласкам достойный ответ. Который они забудут нескоро… И который сможет вернуть нашим эльфам гордость, — рука в чёрной перчатке сжалась в кулак. — Покажем, что жители Тириона могут не хуже, чем их мастера. Идеально по своей форме. Но — по-своему. Как Нолдор.       Усмешка на лице Короля-Чародея превратилась в короткую, предвкушающую улыбку.       Ваниар облекли свои идеи в песни, пытаясь превратить его будущих подданных в благостных болванов? Он ответит тем же. Собственной школой, что наполнит души Нолдор гордостью, силой, страстью. Собственными песнями — песнями его родного мира — что вложат в души нужные идеи, противопоставив их идейной основе Ваниар.       — Говоришь, в тебя это мастерство с детства вдалбливали? — золотые глаза повернулись к Лаурэфиндэ. — Отлично. Значит опыт, и немалый, имеется. Вот что мы сделаем…

***

      Тинталлэ! О Элентари!       О свет наш в синем храме.       Мы видим звëзд твоих сиянье       За дальними морями!       Нежный голос арфистки умолк вместе с переливчатым, подобно морской волне, мотивом песни, сменившись одобрительными аплодисментами толпы. Ваниэ, молодая, гибкая, точно молодой виноградный побег, ловко спрыгнула со стоявшего на помосте стула, склонившись в прощальном поклоне. После чего, тихо шелестя шелком платья, покинула трибуну.       Правитель Тириона поднялся со своего места, аплодируя.       — Я благодарю юную Ариэн. Уверен, Возжигательница Звёзд не обойдёт столь талантливую эльдиэ своим вниманием. А сейчас, — Финвэ обернулся, кругом обведя взглядом жителей Тириона и гостей из Валимара. — Есть ли среди вас те, кто хочет выступить ещё, прежде чем вы будете выбирать победителей?       Традиции, уже успевшие образоваться со времëн первого турнира, что всего год спустя стали частым явлением, обязывали короля задать этот вопрос — несмотря на то, что ответ был известен — тишина. Певцы из числа Ваниар, живших в городе, уже выступили все. Из Нолдор желающих уже не было — кроме нескольких учеников, ныне обучавшихся у золотоволосых мастеров. Но они показывали то, чему научились, в самом начале.       Однако в один миг безмолвие разорвал уверенный, твёрдый голос, всколыхнувший толпу, заставивший её изумленно роптать и расступиться — словно камень, взволновавший море. Ропот всё нарастал, стелился по площади ветром. Полные удивления и сомнения голоса заглушали друг друга.       — Мы будем участвовать, отец.       Финвэ с возрастающим изумлением смотрел на то, как сквозь почтительно расступившихся эльдар, гулко ступая по мощëнному камню сапогами, к помосту шёл Феанаро. С идеально выпрямленной спиной, шестиструнным гиттиаром в руках, весело и зло щуря золотые глаза, откровенно бросавшие вызов присутствовавшим здесь исполнителям.       И шёл не один.

***

      Этот год был тяжёлым. Целый Древесный год долгого, жёсткого, практически непрерывного обучения, перемежавшегося с другими делами — полностью выпасть из жизни Нолдор, отдавшись учебе, было бы для Малекита непозволительной роскошью. Да и откровенно говоря, он никогда не был тем, кто вкладывает все силы в одну единственную задачу, забывая об остальном.       Многое требовало внимания. Начиная от воспитания потихоньку растущих рамалоки, что сейчас, в холке уже достигнув в коленей эльфа, неотступно следовали за своим создателем, продолжая экспериментами с письменностью и заклятиями, и заканчивая строительством дома Лаурэфиндэ, что был вынужден выступать в роли наставника. Да и про банальную работу в кузнице забывать не стоило.       Ну что же. Сегодня станет ясно, стоил ли результат затраченных за год усилий.       Он сомневался, что после сегодняшнего — будет хоть какой-то обратный путь. Уже само появление сына Аэнариона на этом мероприятии — откровенный вызов. А уж то, что они сейчас собираются сделать — и вовсе открытое заявление о намерениях. Малекит не отдаст то, что принадлежит ему. Ни за что и никогда.       Нет, конечно, в открытую его никто ни в чëм не обвинит. Не за что. Ошибок Мелькора Чёрный Ужас точно повторять не собирался. В сегодняшнем выступлении не будет и намёка ни на какой-либо бунт против Валар, ни на какие-либо оскорбления в сторону их прихвостней. Да и потом, ни Финвэ, ни Ауле его так просто в обиду не дадут. Но окончательное разделение границ, кто есть друг, а кто враг — произойдёт именно сегодня.       Шагнув на помост сам, Король-Чародей галантно подал руку Нерданэль, отстававшей от мужа лишь на несколько шагов. Поблагодарив его, медноволосая изящным движением достала из футляра сделанную из чёрного дерева скрипку, вызвав новую волну удивлённого ропота. Друкай тихо хмыкнул, замечая рядом с Финвэ довольно улыбающегося Махтана, что сидел, скрестив руки на груди. Словно почувствовав взгляд зятя и встретившись с ним глазами, Аулендур, помогавший создавать инструменты для всех троих, одобрительно кивнул.       Небрежным движением отбросив чёрный с кроваво-красным подбоем плащ, полунолдо встал за левым плечом своего принца. После чего, сняв кожух с висевшего на перевязи барабана, достал палочки.       Тёмный эльф довольно усмехнулся, наблюдая за тем, как изумление на площади становится буквально физически ощутимым. Оно читалось в голосах Нолдор, не ожидавших его появления здесь — Феанаро никогда раньше (как большинство из них думало) не посещал турниры. Отчётливо виделось в слегка расширенных глазах короля, тем не менее, всё же державшего себя в руках. И особенно хорошо смотрелось на лицах присутствовавших здесь Ваниар.       Хотел бы Чародей знать, чем златовласки обескуражены больше: самим принцем Нолдор, что решил бросить им вызов, тремя драконами, что уютно расположились за их спинами, или же Лаурэфиндэ. Лаурэфиндэ, что был облачен в чëрно-алый камзол с серебряным шитьем, с сигилом Первого Дома Нолдор на плече, да ещё и избравший в качестве своего музыкального инструмента барабан. Считавшийся среди Ваниар весьма грубым. Для заявления абсолютного вызова прежним порядкам и показного разрыва связей с народом своего отца ему не хватало разве что щенка гончей Кхорна у ног.       — Я приветствую всех зрителей. Как Нолдор, так и наших гостей из Валимара, — Чародей слегка поклонился, отбросив полу плаща. — Но прежде, чем мы начнём — у меня есть сообщение… и предложение. Уже год турниры певцов и музыкантов стали частыми гостями в Тирионе. И из уважения, как к артистам, так и к зрителям — я предлагаю двигаться дальше. Все мы заслуживаем исполнять и смотреть представления с удобством, на просторной сцене и удобными местами! Поэтому, — золотые глаза сверкнули. — Я предлагаю всем, кто умеет работать с камнем, строить и хочет помочь в этом деле, через три дня приходить к моему дому. Тирион заслуживает настоящего каменного форума!       Глядя на аплодировавших Нолдор и куда более сдержанно хлопавших Ваниар, можно было лишь вежливо улыбнуться. Разумеется, строить будут его собратья. Хотя бы по той простой причине, что среди златовласок совсем немного мастеров работы с камнем.       И Нолдор это запомнят.       Однако пора было начинать. По щелчку пальцев, сделанных Феанаро обеими руками, вперёд сделал шаг первый из его Чёрных Стражей. Палочки ударили по поверхности барабана, начиная свой танец. Разогнавшись почти сразу, взяв причудливый непривычный слуху Эльдар ритм, от которого руны на инструменте начали светиться алым.       Поймав волшебную песню ударов, сердце Короля-Чародея поневоле забилось чаще. Как же давно он не слышал этот мотив!       Малекит выдохнул, резко шагая навстречу зрителям. Гиттиар присоединился к барабану — резко, бодро, будоражаще кровь. Мифриловые струны не ласкали нежным перебором — их ждал бой, лихой и огненный. Запела справа скрипка, вливаясь в общую мелодию — партия Нерданэль придала музыке недостававшей ей до этого глубины, ощущения потусторонности происходящего. Сзади выдохнули пламя в вечерний воздух рамалоки, вызывая волну возгласов со стороны зрителей и создавая за спинами выступавших огненный каскад.       И в этот момент голос Короля-Чародея разорвал небеса, озаренные тускнеющим сиянием Древа и пламенем драконов. Глубокий, мощный, он ввинчивался в воздух словно шахтёрский бур, накатывал на зрителей океанским валом, заставлял мурашки пробежать по спине.       А бывший владыка Наггарота пел, прожигая толпу глазами. Пел, медленно перемещаясь по всей площади импровизированной сцены, чертя круги вокруг Нерданэль и Лаурэфиндэ. Пел — не нежно, не надрывно — но зло, горячо, страстно.       Никаких заезженных мотивов баллад, повествующих о героях прошлого. Сейчас Нолдор, его Нолдор, его будущим друкаям нужны не воспоминания, а ощущения своих собственных возможностей.       Никаких изнеженных песен, подобных ултуанским или ваниарским пустословам. Никаких сегодня историй о божественных подвигах, нежностях или тем более страданиях! Друкаи не выставляют свою боль напоказ. Они её приносят!       Под мотив, пронесённый сквозь тысячи лет, что пели ещё уходящие на войну нагаритцы, сохранённый их потомками в холодных землях в годы изгнания, сыгранный на новый, обновлённый лад, приспособленный для заклинательной песни, былой Чёрный Ужас пел о самом народе. О самих Нолдор.       Это была песня об огне — вечном и негасимом. Той самой частице Пламени Неуничтожимого, которая была в душе каждого из них. Той самой, что позволяла им творить и создавать вещи, равных которым не было в Арде. Той, что наполняла огненным жаром сердце каждого из Нолдор.       То была песня о гордости и силе. Его народ всегда был именно таким! Что предыдущий, что нынешний. Через тьму и холод, через позор изгнания и тысячи лет ненависти и войны, в новом варианте — через долгий и изнурительный путь на запад — но и друкаи, и Нолдор всегда шли через трудности с гордо поднятой головой. Не жалуясь, не прося помощи у других — и побеждая. Мстя и неся возмездие, его возмездие в одном случае, строя новую цивилизацию в другом — но побеждая!       То была песня о страсти. У кого-то больше, у кого-то меньше, но это пламя всегда снедало душу каждого из них. Ни среди Нолдор, ни среди тёмных эльфов не было малохольных слизней. Каждый из них — горел. В ненависти или в любви. На поле боя или в мирном деле. В танце и в постели.       Но в первую очередь — Малекит и вторившие ему Нерданэль и Лаурэфиндэ пели о несгибаемости и непобедимости. О том, что ни один из их народа никогда не преклонит колени ни перед кем — кроме того, кто действительно этого достоин. О том, что никому и никогда не удастся победить, склонить или сломать тех, кого закалило пламя Ауле, как когда-то наггаритцев закалила ярость Кхейна.       Что бы не случилось — они были и будут непобедимы!       И Король-Чародей, Куруфинвэ Феанаро — видел. Видел по постепенно меняющимся взглядам собравшихся, видел как плечи Нолдор расправляются, глаза, было поблекшие, наливаются былым огнём. Как старые и опытные, заставшие Поход — такие как Румиль, к примеру — одобрительно кивают, начинают слегка отбивать ритм ладонью по груди. А молодёжь так вообще находится в шаге от того, чтобы влиться в круговорот песни танцем!       Как слегка морщатся златовласки, незаметно пытаясь зажать уши, избавиться от звучавшего в их головах пламенного голоса, что волной накатывал на разум.       Его оружие идейной войны попадало в цель. Музыка, дивное слияние друкайских мотивов и магического воздействия на душу ваниарской школы, что-то будили — там, глубоко внутри каждого, в местах, где куда больше царствует нутро, чем разум. Что-то тёмное — и в то же время огненное, страстное. И только потом — уже разум начинал воспринимать хлëсткие, словно удар хлыста, слова, что отзывались в сердце.       Оставалось сделать лишь шаг. Искорка на трут — запылает. Малекит сделал его, увлекая за собой жену и вассала — вниз, в толпу, в танец. Оставив зачарованные рунами инструменты играть самостоятельно.       И в тот момент, когда Чародей начал огненную пляску подобную той, что друкаи плясали на собственных празнествах, подавая пример и остальным Нолдор, становясь тем камешком, что сводит лавину — Сафирон, Сулех и Минратос вновь изрыгнули пламя, что, изгибаясь, сложилось в видную всей площади фигуру. Крылатого дракона, держащего в лапах восьмиконечную звезду.

***

      — Ты долго готовил это, сын мой.       Финвэ стоял спиной ко входу, когда Король-Чародей, открыв двери, вошёл в его покои. В руке повелителя Нолдор покоился кубок, наполненный, как уже успел изучить его привычки друкай, водой — правитель не терпел пьянства с утра пораньше, позволяя себе вино лишь после того, как закончит дела.       Малекит тихо хмыкнул, закрыв за собой двери. После чего, развернувшись, вперил взгляд в широкую спину «отца», скрестив руки на груди.       Вызова этого он не боялся, прекрасно понимая, что после такого выступления (и после громогласного предложения к Нолдор построить для турниров и концертов настоящий каменный форум в городе), у Финвэ появится к нему серьёзный разговор — на следующее же утро. Так и произошло — уже на момент начала цветения Лаурелин гонец вырвал его из постели с просьбой явиться пред светлы очи государя. Вопрос был лишь в том, сделал ли король выводы из их прошлой подобной беседы и проверил ли информацию. При определённом скепсисе к нему как к королю (ибо вторая женитьба при живом первенце была, мягко говоря, спорным шагом), Чародей не считал стоящего напротив него эльда слепцом… Пока что, по крайней мере.       — Понадобился год, чтобы научиться как следует играть на чем-то. Не говоря уже о том, чтобы петь нечто отличное от моих обычных кузнечных песен и подготовить достойный ответ нашим дорогим гостям, — голос былого повелителя Наггарота наполнился ядом. В этом обе половины его души были на удивление единодушны.       — Достойным, да. Весьма. Особенно учитывая тот факт, кто был в тот момент рядом с тобой. И в каких цветах, — и кто бы мог раньше подумать, что в голосе Финвэ может прорезаться столь похожий на самого Феанаро сарказм? Тонкие пальцы с силой сжали кубок — так, что кожа на них побелела. — Сын одного из ближайших сподвижников моего старого доброго друга — в цветах твоего Дома. И нет, сын мой, не надо отпираться — присяга Лаурэфиндэ именно тебе, а иначе появление его в твоих цветах не назовëшь — это фактически официальное создание своего Дома. И я уже предвкушаю тот скандал, который разразится уже совсем скоро — здесь, на этом самом месте.       Финвэ резко развернулся, сурово смотря сузившимися серыми очами на своего первенца. Однако его встретил такой же жёсткий взгляд глаз цвета расплавленного золота. Малекит стоял прямо, слегка расставив ноги, со скрещенными на груди руками — словно прибрежный утес у берегов Наггарота, что тщетно пытались сокрушить волны. Он не собирался каяться за то, что совершил… и более того, ещё намерен был совершить. Он не собирался отдавать свой народ, своё место наследника и свою будущую империю жалким златовласым подхалимам, которым сделалось плохо от одного единственного нагаритско-друкайского мотива. Даже если король окажется настолько слаб, что решит капитулировать. И пусть об открытом бунте речи пока не шло, это ничего не меняло.       Молчаливое противостояние длилось не менее минуты, прежде чем повелитель Нолдор смягчил взгляд, кивнув сыну на стоявшие у окна кресла, что вызвало у гостя невольное ощущение дежавю — всего лишь год назад они ровно точно так же сидели, обсуждая дела и политику. На столике рядом уже ждал гостей чайник, искусно вылепленный и не менее красиво расписанный самим Финвэ — как и любой другой нолдо, король обладал золотыми руками в части работы с дарами земной тверди. В его случае — глиной.       — И всё же я доволен тем, что вместо поспешного и быть может грубого решения, ты поступил тонко, дав отпор ваниар на том поле, которое они полноправно считали своим. Я опасался куда худшего — к сожалению порой забывая, что ты, несмотря на весьма юный возраст, бываешь не по годам взрослым.       — Не забывай, ата. Я единственный из эльфов Амана, выросший без матери, что так и не смогла прийти в себя после родов. Пришлось повзрослеть рано, — золотые глаза сузились, выпуская наружу частичку эмоций Феанаро. Малекит же пытался понять, что конкретно стоит за словами Финвэ. Признал ли тот его правоту, что тёмный эльф пытался донести в их первом разговоре, перед свадьбой? — Однако означают ли твои слова то, что ты одобряешь то, что я сделал?       — Если бы всё зависело только от меня — я бы не одобрил. Уж прости. Не люблю ссоры с соседями, — тихо хмыкнул эльда, разливая чай. Залëгшая на лбу морщина явно показывала что упоминание ребенком смерти Мириэли всё же не прошла даром. Как и подозрения, озвученные в прошлый раз. Впрочем, мимолетная слабость быстро прошла. Через мгновение перед Чародеем вновь сидел спокойный, взвешенный и собранный правитель. — Твоя версия о том, что Манвэ намеренно заставил Териндэ отречься от семьи, всё ещё не имеет прямых доказательств. Однако есть факты, случившиеся за последний год, которые я не могу игнорировать. Я был бы слепцом, если бы не узрел то, о чëм ты говорил тогда, в прошлый раз. Я видел лица Валар на том, первом турнире. Я видел печаль Ауле. И я разговаривал с ним после вчерашних событий, когда Вала, всегда наставлявший Нолдор, не мог сдержать улыбки при твоём упоминании.       Подняв чашку с травяным отваром, оба эльфа сделали по хорошему глотку, прежде чем продолжить.       — К моему глубочайшему сожалению, я, ты, наш народ — все мы оказались между молотом Манвэ и наковальней Ауле. И противостояние это вполне может обернуться катастрофой для всех нас, — серые глаза Финвэ подернулись дымкой воспоминаний. — Когда Валар сражались в прошлый раз, они едва не раскололи всю Арду, как орех, Феанаро. Если это произойдёт посреди Валинора — нашему народу не выжить. Я уповаю на мудрость Ауле, но… учитывая его разногласия с Владыкой Арды, я не поручусь, что если отнимут его любимых учеников — это не станет последней каплей. Не говоря уже о том, что, если на Нолдор начнут давить в открытую, они могут начать… отвечать.       — Означает ли это, что ты как-то ограничишь действия Ваниар в Тирионе, или же… намекнëшь Индис, что жене лучше принять обычаи народа своего мужа? — слегка поднял тонкие чёрные брови Малекит, откинувшись в кресле и пристально смотря на «родителя».       Итак, то, о чëм он догадывался годы назад, наконец стало понятно даже тому, кто и начал весь этот процесс брожения, взяв себе золотоволосую наложницу. Более того, это оказалось подтверждено самим Ауле, который тоже был, мягко говоря, не в восторге от планов своего царственного божественного брата. И, фактически, выказал вчерашним действиям Короля-Чародея поддержку. Подобное отношение открывало весьма интересные перспективы. Например то, что до определённой черты — за совершающего некоторые… шалости ученика Вала вполне может вступиться.       Однако это не отменяло главного вопроса. Если Финвэ всё понимает, что он собирается делать? И собирается ли вообще?       — С Индис я поговорю, — правитель Нолдор невозмутимо, точно и не заметил намёка, продолжил пить чай. — В данном случае её действительно откровенное пренебрежение обычаями Нолдор не играет на пользу стабильности настроений. Начиная с той самой тиары на свадьбе… Но не забывай, что не я один имею на неё влияние.       Эльда посерьëзнел, не заметив, как его собеседник внутренне скривился. Что это за жена, на которую отец имеет больше влияние чем её муж и король? Сразу вспомнилась Морати, что свою любовь к Аэнариону пронесла сквозь тысячи лет. И любовь эта была поистине абсолютной.       — Я не могу и не буду вмешиваться в это напрямую. Меня просто не поймут, если я что-то буду прямо запрещать. Особенно здесь, пред ликом Валар. Не поймет этого и Ингвэ — всё вполне себе может скатиться к прямому противостоянию. Нет. Правитель, в данном случае, должен находиться над схваткой, быть судьей между спорщиками, и быть на хорошем счету у Стихий…       — Но?       — Но, — Финвэ довольно хмыкнул, кивая. — Я даю тебе полную свободу действий в отношении идейной борьбы за умы и сердца нашего народа.       Серые глаза прямо посмотрели в золотые.       — Вчера ты показал, что тебе есть, что предложить Нолдор как альтернативу пути, что избрал для наших эльдар Манвэ. За твои творения, которыми ты от души делишься с другими мастерами, тебя начинают уважать. Да ещё и предложение всем Нолдор собраться и вместе построить форум для менестрелей. Замечательно. Тебе и песни в руки. Противостояние в идеях, быть может, не позволит разрядить обстановку — но, по крайней мере, позволит избежать прямого столкновения. Те, кто прислушается к тебе — останутся верны Ауле. Те, кто решат пойти по пути Ваниар — пойдут. Но у Нолдор, по крайней мере, появится свободный выбор. Я надеюсь, что это вполне сможет удержать стороны, и главное, Валар — от прямого столкновения.       — Есть ли какие-то запреты? — былой владыка Наггаронда отпил из своей чашки, скрывая за керамикой полную яда усмешку.       Итак, Финвэ, понимая, что его женитьба была если не ошибкой, то уж точно привела не к самым приятным последствиям, решил начать эту оплошность исправлять. По сути — скинув всю грязную работу на сына, а сам же оставшись, как он выразился, «над схваткой». Но зато — наделив самого друкая весьма широкими полномочиями, дабы он мог исправить отцовские падения в грязь.       Сомневался Чёрный Ужас, что это удержит Валар от борьбы за верующих в них. Откровенно сомневался. В конце концов, будь у него реальная возможность ассимилировать асуров мирным путём, он бы точно не устоял перед таким соблазном. Иное дело, что ни в случае с асурами, ни в случае с Нолдор под предводительством Малекита это не будет лёгким делом. Одно дело — ассимилировать народ покорённой страны. Или отсталое по сравнению с твоим племя. И совсем другое, когда за право стать ядром централизации всех Эльдар сражаются два примерно равных конкурирующих порядка. Задачи на несколько голов разные по своей сложности. Впрочем, и награда по итогу — куда выше.       Но решение было весьма изящное и крайне… ультуанское. Вполне в духе асуров — стоящий над схваткой вечно грызущихся князей Король-Феникс, способный лишь опосредованно влиять на ситуацию. Вынужденный прибегать к помощи одного из нобилей, ибо сам он этого сделать неспособен. Жалкое зрелище. Ничего общего с гордой и жёсткой системой тёмной северной страны, в которой любая игра престолов между городами, кланами и сообществами друкаев шла ровно до того момента, пока сам Малекит позволял этой игре вестись. И отбрасывалась — в миг, когда Король-Чародей объявлял новую цель, что нужно было сокрушить. Не без огрехов, предатели и излишне амбициозные были во все времена и во всех народах. Но ни в какое сравнение с закостенелой княжеской вольницей Ултуана это было поставить невозможно.       И тем не менее, сейчас, вне сомнений, такое решение короля было на руку тёмному эльфу. Да, во многом в тех идеях, что лягут в основу его будущих лоялистов, одно из знамён будет принадлежать Ауле. Досадное ограничение… от которого возможно будет избавиться лишь со временем, после того, как они вырвутся с этого континента обратно, в Арду. Да, определённый раскол, похоже, всё же будет. Особенно учитывая то, что Индис всё ещё способна рожать. Но именно в силах Малекита было минимизировать этот раскол. Перетянуть большую часть Нолдор под свою руку, обеспечить их единство, пусть и не до конца. Сейчас он не опальный сын прошлого короля, отправленный в почётную ссылку завоёвывать колонии. Он первенец и наследник — и воспользуется этим преимуществом в полной мере!       — Их всего три, — эльда поболтал чашкой, в задумчивости смотря на сына. — Первое. Я знаю, ты не обидишь Ноло. Ты держишь своё слово, и ценю это. В своей борьбе ты не будешь задевать ни Индис, ни Ингвэ, ни кого бы то ещё из нашей большой семьи. Второе. Не стоит задевать кого-либо из Валар в этом противостоянии. Да, Ваниар несут слово Манвэ. Но именно прямого противостояния двух покровителей наших народов следует избежать всеми средствами. И последнее, — Финвэ сощурил глаза. — Никаких речей об Исходе обратно, в Эндоре. Я знаю, что ты всё ещё грезишь этой мечтой, сын мой. Так вот. Никаких открытых призывов — пока я жив. Или пока нет действительной жизненной необходимости в этом. Я не сомневаюсь, ты будешь обсуждать это. Тайно, среди своих самых преданных сторонников, что, как и Лаурэфиндэ, наденут красно-чëрное с серебром. Но публично — воздержись. Хотя бы до той поры, когда всё пойдёт плохо и Валинор действительно станет полем боя.       — Ясно, — Малекит усмехнулся, расслабляясь. Что-то примерно такого он и ожидал, и, в принципе, был готов заплатить эту цену за возможность начать формировать идейно-собственный народ. Однако он, как и Феанаро впрочем, не был бы собой, если бы не спросил одну вещь, о которой догадывался и вполне себе уже принимал в расчёт. Но лучше всё же знать наверняка. — Я понял тебя, отец. Однако позволь спросить. То, о чëм мы говорили с тобой в прошлый раз… Я всё же считаю себя во многом похожим на тебя. И если в страсти я так же пошёл в тебя — рано или поздно у меня и Ноло появится ещё один брат. Или сестра. И уж этого ребёнка ты точно отдашь на воспитание Ингвэ. Иначе «над схваткой» — тебе не удержаться, — нолдо бросил на короля проницательный взгляд золотых глаз. — Ты ведь сделаешь это. Несмотря на то, что это приведёт к расколу?       — Да, сделаю, — Финвэ не моргнул и глазом. — Но разве ты не мой первенец? Аулендур, уже сейчас — один из искуснейших мастеров нашего народа? Неужели ты боишься ребёнка и почитаешь его угрозой своему авторитету?       — Нет. Не боюсь, — друкай покачал головой, про себя отмечая, что дети имеют свойство вырастать. И он сам тому прямое подтверждение. — Однако, раз уж у нас вновь зашёл столь откровенный разговор, я надеюсь, что ты не будешь пытаться заставить меня… любезничать с ним, его матерью или её отцом. Почтение, вежливость, неприкосновенность — безусловно. Но кла… семьёй я их считать в грядущем противостоянии не могу.       — Понимаю. И не заставляю, хоть и хотел бы, чтобы все мои дети росли в мире и дружбе между собой. Впрочем… кое-что я пообещать тебе могу. Ребёнок, который пойдёт на воспитание Ингвэ — будет моим последним, — серые глаза сощурились. — Если вас будет больше, да ещё, не дай Эру, неравное количество — вы за влияние на них передерëтесь. Нет уж.       Эльда вздохнул, после чего, вновь посмотрев на сына, проницательно улыбнулся. Прохладная сосредоточенность в серых глазах растаяла.       — «Если уж в страсти я пошёл в тебя»… Означает ли твоя оговорка, что скоро мне ожидать появление внука или внучки?       — Кто знает, ата. Кто знает…

***

      Когда Нерданэль сказала, что беременна, Малекит отреагировал… ровно. Он предполагал такой расклад, он, можно сказать, рассчитывал на него. В конце концов, друкаю требовалось создать Дом. Свой клан. А это один из самых верных способов. Не зря же он в своё время в Нагарроте заботился в том числе о том, чтобы его верные подручные не забывали обзаводиться семьями. Достаточно вспомнить Коурана, ведущего свой род едва ли не от ветеранов Короля-Чародея, участвовавших ещё в Колониальных Войнах. Малекит был рад и спокоен.       Впрочем, трудно было игнорировать жесточайшее волнение Феанаро, что не мог не вспомнить свою собственную мать. Этот страх, липкий, изматывающий, стал для его младшей половины души на время всей беременности главным врагом, и, хотя друкай старался держать в руках обе сущности, ему пришлось столкнуться с почти что демоническим влиянием мыслей. Почти что — как в присутствии высших демонов Нургла, когда начинали наяву казаться самые худшие страхи. Картины потери, картины смерти, боли наполняли душу и сердце каждую ночь, врезались в мысли, словно кто-то калёным железом пытался выгравировать эти мысли в душе Пламенного Духа.       Ночами, проваливаясь в сон, Чёрный Ужас не видел эти страхи: он в них жил. Они были настоящие, реальные, как самые искусные иллюзии Тзинча, как лучшие мороки Слаанеш. И если Малекит мог бы разрушить иллюзии для «младшего брата», то спасти Феанаро из сплетëнной им же самим жестокой пламенной клетки застарелой боли было много труднее. Феанор не принимал повторения, что Нерданэль справится. Его не убеждали слова целителей, последователей Ирмо, его не убеждали слова самой Нерданэль, что она чувствовала себя хорошо. Не убеждало даже то, что на время беременности былой владыка Наггарота превратился в ласкового и заботливого домашнего тирана, что едва ли не запер супругу, стараясь исключить все возможные опасности — он находился в плену ада, выгравированного в его разуме опасениями.       И, следовало признать, что порой сам Король-Чародей невольно раздувал боль памяти в молодом нолдо. Посылая «отцу» весточку о будущем сыне, тёмный эльф поймал себя на мысли, что он по привычке продумывал возможные опасности матери и малышу в виде подарков с ядом, наёмных убийц и прочей прозе жизни, к которой матери наследника Владыки Наггарота следовало готовиться, учитывая теплейшие отношения с Ультуаном в целом, и Алит Анаром в частности.       Стряхнув эти воспоминания, Малекит усмехнулся про себя: Ингвэ, конечно, был интриган Валинорского масштаба — но именно Валинорского. Без санкции со стороны Валар он бы не рискнул делать что-либо такое, а такое дозволение сейчас со стороны Манвэ неминуемо приведёт к конфликту с Ауле, к конфликту народов, ведь друкай бы это не оставил без внимания, и все песенные старания владыки Ваниар можно было бы отправлять Сафирону под хвост. И всё же погремушки для малыша стоит проверить — Коуран бы беспечность не оценил ни за что. А Феанаро… Феанаро был готов бороться с любой судьбой и бедой, что может отнять у него уже вторую женщину его жизни.       И когда у Нерданэль начались первые схватки, сын Аэнариона прикрыл глаза, успокаиваясь, успокаивая в первую очередь Пламенного Духа, что, казалось, нервничал даже более женщины, которой предстояли роды. Он не был сведущ в женских вопросах, кроме тех, что касались его непосредственного участия, потому оставил главную работу тем, кто знал, что и как делать. Когда же целитель попытался было заикнуться о том, что ему стоило бы уйти из комнаты, чтобы он не мешал своим мельтешением, Чёрный Ужас лишь смерил целителя жёстким взглядом, в котором горел мрачный огонь.       — Я. Останусь. Тут, — прочеканил он так, чтобы ни у кого: ни у самой роженицы, ни у целителей не осталось ни единого сомнения в том, что прогонять его бесполезно, — Буду выполнять всё, что от меня потребуется. И попробую заблокировать боль.       — Феанаро, не надо, — большие испуганные глаза Нерданели смотрели на него, но ответ был властен и резок.       — Я сказал.       Блокирование боли Малекит помнил ещё со времён Наггарота, и владел им, как и практически все воины, весьма сносно, успев переложить старые знания на новые реалии. В критической ситуации, при отсутствии снадобий и чародеек, этот простой трюк порой помогал спасти жизни там, где воины начинали терять рассудок, рисковали впасть в болевой шок и умереть от него. Или, по крайней мере, дать солдату шанс продолжать сражаться и унести своего убийцу с собой в могилу.       Когда Чародей начинал эксперименты с блокировкой боли, ему было даже интересно, сможет ли он переложить эту простую магию своего мира на волшебство Арды, что функционировала по несколько другим законам.       Он воспринимал это как задачку сложную, интересную, чьё решение будет монеткой в большую копилку его попыток применять магию своего мира в новом. И он бы не был сам собой, если бы не испробовал все способы. Но друкай не думал, что первое настоящее её использование будет проходить у кровати роженицы, а не в бою.       И всё же дело того стоило. Былой владыка друкаев понял это весьма отчётливо — в тот момент, когда услышал пронзительный женский крик.       Когда в руки Малекита дали осмотренного, вымытого и завëрнутого в одеяло ребёнка, а целители занялись состоянием Нерданэль, тёмный эльф поначалу взял его несколько неловко. Не сразу было понятно, как он должен лежать в руках. Мелкий выглядел очень хрупким, даже казалось кости были ещё мягкими, надави чуть сильнее — и переломится. Маленький, с очень маленькими руками, которыми он сучил в воздухе, плачущий — этот комок был его сыном. Его, Короля-Чародея.       Сын Аэнариона чуть успокоил ребёнка песней, и малыш перестал плакать, с удивлением смотря на новый мир золотыми, как у самого Чёрного Ужаса, глазами. Золотыми, словно янтарь, блестящий в лучах солнца. Словно расплавленный металл в кузне.       И поневоле — Чародей выдохнул сквозь плотно сжатые зубы, сдерживая эмоцию.       Для Феанаро это была идеальная радость, счастье осознания себя отцом, некая даже гордость, но для Малекита… о, для Малекита это было что-то больше. Много больше.       Член его Клана. Его Дома. Его народа. Первый друкай в этом мире помимо него самого.       Первый из его народа, того народа, что был со своим королем в самом Конце Времен, что стоял с ним рядом тысячи лет. Того клана, что не предал его, когда Малекит был не более, чем трупом, обгоревшей головешкой. Воплощения стойкости, силы, гордости. Воплощение горячей и страстной любви, непоколебимой верности своему повелителю. Которую никто не видел со стороны, но которую друкаи проносили сквозь самые тяжёлые горнила и которая кипела в них, заставляя выгрызать у судьбы жизнь зубами, вырывать когтями.       Перед мысленным взором прошли все эльфы, которые прочно занимали в сердце Малекита самые важные участки. Морати. Мама… Самая верная, самая сильная, самая могущественная чародейка — и прекраснейшая из женщин. Наверняка, будь она здесь, она бы порадовалась за сына — хоть и безбожно бы долгое время язвила на эту тему. Наверняка она бы могла стать наставником Нерданэль — хоть и далеко, мягко говоря, далеко не сразу начала бы считать её за свою. Скорее всего — на этой теме они бы несколько раз успели поругаться и помириться. Наверняка бы безбожно ругалась на всех Валар и их порядки… наверняка. В какой-то другой жизни, в которой его мать не обезумела, увидев в этом поганом ультуанце с мечом Кхейна в руках возрожденного Аэнариона. Где её не разорвала на части Слаанеш, забрав во Владения Хаоса лично.       Лица вспыхивали в памяти яркими пятнами, угасшими в столетиях.       Погибшие в боях Карантор, Аландриан, Еасир — его первые лейтенанты, а затем и генералы, прошедшие с ним от начала Колониальных Войн, до основания Наггарота. Его первые Чёрные Стражи.       Раккарт, Локхир, Элиас. Каждый — гордый друкай. Каждый — образец для подражания любого ребенка Наггарота.       Куоран, его последний глава Чёрных Стражей, сильный, вечно собранный, спокойный, абсолютно преданный — и павший от Вдоводела Тириона.       Аэнарион. Отец, самый значимый из всех эльфов.       И теперь этот малыш, которому ещё предстояло стать достойным членом Дома Короля-Чародея, могущественным, сильным, рассудительным, сдержанным и расчётливым. Быть может, он родился не в самой благочестивой семье, и порой ему предстояло бояться собственного отца, но он родился в клане — в семье, где перед внешним врагом принято смыкаться спинами, забывая внутренние разногласия. Семье, что способна превратить его в идеального бойца, мага, воина. Семье, которая сдерëт кожу, выпотрошит и подвесит за нежные места тех, кого она называет своими врагами — или тех, кто покусился на члена клана. А это… а это не так уж и мало.        — Спасибо тебе. Ты молодец, — шепнул Малекит, целуя сына в макушку и относя его к матери, что смотрела на мужа счастливыми глазами. — Как ты себя чувствуешь? — вопрос, который больше всего волновал Феанаро, покинул губы, даже не спрашивая владельца.       — Я? — Нерданэль бросила на мужа очень долгий, тяжёлый взгляд, в котором читались понимание, даже некая жалость, сдерживаемая всё это время. — Я… — она чуть привстала на подушках, — болит немного. Но это вылечат. Есть хочу. Мясо, — жалобно выдала она, вызывая у мужа облегчённый смешок. Если хочет есть — значит, точно не собирается впадать в сон, прощаться с жизнью и кидаться в море.       — Как хочешь его назвать? — сказал друкай, смотря, как деликатно и нежно обнимает супруга завернутого в одеяло малыша.       — Майтимо, — шепнула она, покачивая его, — Я хочу назвать его Майтимо. Я вижу, — шепнула она, чуть потусторонним голосом. Глаза слегка подернулись дымкой. — Что он будет прекрасен, высок, силён. Оружие в его руках будет грозной молнией, а сам он будет сиять, огненно-рыжий, яркий, пламенный.       — Огненно-рыжий? Как ты?       — Да. А какое имя ему дашь ты?       Золотые глаза блеснули торжеством. Было лишь одно имя, которым Король-Чародей мог назвать своего первенца.       — Аэнарион, — сказал Малекит, улыбаясь самому себе. — Аэнарион. «Сын Огня».       Аэнарион. Да. Так. Аэнарион. Тот, с кого начался его клан.