Das Es.

Жизнь в Надоре была скучна и не менялась день ото дня. Голод, холодность матери, религиозные ритуалы, всё это было невыносимо для подрастающего юноши, уже достигшего тринадцати лет. Его мучили желания. Невнятные, непонятные, постыдные желания, после которых стыдно было смотреть в глаза служанкам, меняющим его простыни. Мать закрывала на это глаза. Её, казалось, вообще не волновали плотские потребности, и у других она не замечала ничего. Разве только рассказала Айрис, как вести себя в определённые дни месяца. Ричард боялся задавать ей вопросы, поскольку не был уверен, что она ответит. Опять же, с ним вроде бы не происходило ничего плохого. Странного, пугающего - да. Болезненного - нет. Казалось бы, волноваться не о чем, и нужно только подождать, когда досадные недоразумения сами закончатся... Закончились. Но не так, как рассчитывал юноша. Как уже говорилось, в замке были служанки. Их было немного, но они были, и одной из них стало жаль ничего не понимающего юношу. Так Ричард Окделл лишился невинности. Поначалу он даже этого не понял. Просто в один вечер служанка, пришедшая погасить свечу в его комнате, вдруг предложила юному герцогу...себя? Признаться, он не понял, что она имеет в виду, но на всякий случай согласился. И тогда молодая девушка залезла к нему под одеяло, обняла и зашептала горячо на ухо, какой же он невинный, замученный, какие красивые у него глаза. Он не стал её прогонять, ведь так хотелось человеческого тепла и участия, хоть от кого-нибудь, чтобы стало теплее и спокойнее. Как именно он лишился невинности - вопрос другой. Он не запомнил в точности, как это происходило, поскольку был под одеялом, ночью, притом не вполне осознавал происходящее. Да и с чего бы ему понимать, что происходит? Ему никто не говорил о подобном, он даже не целовался никогда. До той ночи. Наверное, девице тоже вполне понравилось. Поскольку перед уходом шепнула, что зайдёт на следующий день. И что уже в положении, так что ему бояться нечего. Последующие несколько ночей он запомнил гораздо лучше. Внутри медленно проявлялось что-то странное, клубок непонятных мыслей и желаний. Постепенно исчезали запреты, медленно растворялась невидимая и почти неощутимая преграда в сознании. Но это Ричард заметил позже, а тогда он просто набирался опыта. Сперва в темноте, под одеялом. Потом при зажжённой свече. Внимательно следя за чужими действиями. Впервые видя вблизи женщину, касаясь, целуя. Постепенно становилось приятнее, постепенно клубок внутри подбирался всё ближе к краю сознания, но пока ещё не являл себя во всей красе, и трудно даже представить, какими окажутся всплывшие желания. Но пока подрастающий юноша просто учился получать и дарить удовольствие. К сожалению, через пару месяцев скрывать беременность служанка уже не могла, и потому Мирабелла дала ей расчёт. А жаль. Ричарда нисколько не смущало, что любовница была беременна от другого, поскольку никто не потрудился объяснить ему, что его должно в этом смущать. Желания к тому времени уже оформились, вступили в законные права, вытеснив добрую треть эсператисткого воспитания. Они требовали радости. Они приносили радость. И если поначалу сдерживать себя получалось, то потом, когда стало совершенно очевидно, что ничего не закончится, Ричард решился на первый шаг, пока ещё можно себя контролировать. Уговорить Айрис оказалось труднее, чем он думал. Сначала она просто прогнала его и пригрозила пожаловаться матери, если брат не отстанет. Но Ричард был твёрд и незыблем в главном, а вот в мелочах смог и уступить, почему нет, если суть будет та же? Он пообещал не лишать её невинности, поскольку за прошедшие месяцы узнал несколько менее очевидных способов доставить удовольствие себе и другому человеку. А не доставлять нельзя: чем приятнее партнёру, тем выше шанс повторения соития, уж до этого он смог дойти в рассуждениях. А что ему ещё оставалось делать, когда делать нечего? Не молиться же, в конце-концов? С сестрой было по-другому. Без проникновения, поскольку тонкая преграда по какому-то странному требованию Айрис должна была остаться до замужества, но и только. Поцелуи, сперва почти невинные, а потом страстные настолько, что от них одних клубок разматывался и посылал импульсы блаженства во все члены молодого тела. Потом поцелуи переместились ниже, теперь уже доводя до исступления Айрис, которая едва могла сдерживать стоны и вскрики, но сдерживала, хотя безумно хотелось разрешить ей выражать свои чувства всеми возможными способами. Но нельзя, нельзя, нужно довольствоваться малым, и с этим клубок тёмных желаний мириться был готов. Тем более, что взамен сестра сперва неохотно, а потом с уместным воодушевлением склонялась над ним и доставляла удовольствие ртом и руками. В Эсператии подобные отношения считались грехом, но грехом меньшим, чем связь с чужой женой или с мужчиной. Ричард, уже нарушивший два запрета, нарушения третьего ждал почти что с нетерпением. В шестнадцать он отправился в Лаик. Дядя, увидевший его впервые за несколько лет, не сразу поверил, что Ричард вырос таким. И ведь нельзя сказать, чтобы он вырос красавцем, он был худым и нескладным, но всё меняли глаза. В них давно уже поселилось нечто иное, что не каждый осмелится взрастить и показать миру. Но правоверные эсператисты не смогли распознать клубок. И Ричарду никто не объяснил, почему нельзя делать то, что приносит радость и удовольствие. Он оставил Айрис и холодный Надор, чтобы отправиться навстречу судьбе. Судьбе? А впрочем, нет, его судьба уже давно пошла по иному пути. И всё из-за какого-то удовольствия. В Лаик он увидел сверстников. Симпатичных сверстников. Валентин Придд был особенно красив, но к нему Ричард подходить с предложениями почему-то не осмелился. Стало стыдно, он ведь не умеет обращаться с мужчинами. Не довелось, не получилось. Что же, значит, нужно практиковаться. И он практиковался. Тренировался со шпагой, пока были силы её держать. Читал, пока глаза не закрывались. Присматривался к окружающим. У него появились друзья - странные люди, к которым не испытываешь влечения, но с которыми хорошо по другой причине. Катершванцы очень смешно разговаривали. Арно с чувством рассказывал о своих братьях и о своих же планах на будущее. Ричард мог быть с любым из них, но отчего-то не решался. И потому оттачивал мастерство фехтования с Эстебаном Колиньяром, невзлюбившим его с первого дня. У Эстебана был талант, были деньги и связи, он был горяч и с удовольствием посещал таверны, откуда возвращался пьяным и удовлетворённым. В одну из таких ночей он пристал к Ричарду с непристойными предложениями. Он был пьян, он не был удовлетворён, он был агрессивен и не вызывал нежных чувств, как Айрис или Валентин, но Ричард всё равно согласился. Ему очень хотелось, а сублимация уже не спасала, клубок тёмных желаний больше не провести тренировками до изнеможения и учёбой. Надо полагать, на самом деле Эстебан не хотел имперской любви. Но когда до него дошло, зачем Ричард привёл его в свою келью, помог раздеться и страстно поцеловал, было уже слишком поздно. Колиньяр не смог вырваться из его рук, ему оставалось лишь уступить и провалиться обратно в алкогольный туман, позволяя Окделлу изучать своё тело. В тот вечер Ричард получил бесценный опыт соития с мужчиной. На месте мягкой женской груди были твёрдые мышцы, а вместо нежного лона - твёрдый орган специфической формы, который едва помещался у Ричарда во рту. Никаких отрицательных эмоций он не испытывал, хотя сестра в первый раз морщилась и старательно отплёвывалась, а уговаривать на повторение пришлось почти три недели. Нет, Ричард решительно не понимал, что в этом странного, почему связи с мужчинами запрещены, почему она морщилась. Да, удовольствия нет, но нет и отвращения, вкус более чем терпимый, семя тёплое и не горчит. Разве что запах характерный, но к нему легко привыкнуть, как показала практика. Но клубок желаний требовал удовольствия, а не только нового опыта. Но как получить удовольствие с мужчиной, если тот явно откажется ответить на ласку лаской, а Эстебан ведь явно откажется, по его красному лицу видно. Но жизнь найдёт способ, и потому Ричард решился на почти что насилие. Они с сестрой как-то пробовали сношение в зад, но ей не понравилось, и не понравилось по вполне объективным причинам, потому больше Ричард не настаивал. Но здесь...скажем прямо: захотелось отомстить Эстебану за издевательства. Алкоголь уберёт часть боли, так что наутро Колиньяру будет больно, обидно, но двигаться он сможет. Впрочем, вышло даже лучше. Подготовка проходила куда легче и быстрее, чем в прошлый раз, Эстебан не ныл от боли, только тяжело дышал и закусывал перчатки, а на поспешное проникновение только выругался и, неожиданно как для Ричарда, так и для самого себя, выгнулся и застонал от явного удовольствия. Что принесло ему такое удовольствие, Ричард не знал, но это было ему только на руку, теперь он не чувствовал себя неуютно, как вначале, ведь он привык к обоюдным ласкам и поцелуям. И потому смог завершить акт обоюдным удовольствием, убрать следы совершённого и проводить дезориентированного Эстебана уже в его келью. Никаких последствий не было. Побоявшись скандала и презрения родных, Колиньяр никому не рассказал об этом инциденте, как, впрочем, и Ричард. Осознав, что повторения не будет, Эстебан успокоился и постарался забыть о случившемся. Нападки не прекратились, но теперь это были редкие случаи, для галочки, и Окделл сосредоточился на Валентине Придде. Ему пришлось потрудиться, чтобы разговорить Спрута. Ему пришлось потрудиться ещё сильнее, чтобы тот подарил ему одну улыбку. И только незадолго до выпуска из Лаик они смогли уединиться на жёсткой кровати. И прошло бы всё именно так, как хотел Ричард, который тщательно спланировал свои действия на ту ночь, если бы Валентин не рассказал ему о случившемся с Джастином Приддом. Узнав, что за связь с мужчиной Валентина могут убить родственники, Ричард, разумеется, проникся чужой бедой и, в целях восстановления исторической справедливости, уступил главенство Спруту. Потому что, по словам Придда, Первый Маршал явно доминировал в этих отношениях, даже если они были добровольными, и было бы справедливо, если бы младший брат пострадавшего получил компенсацию хотя бы со стороны герцога Окделла, раз до Рокэ Алвы не добраться. Опять же, даже если об этой связи кто-нибудь узнает, к Валентину не будет никаких претензий, поскольку имперская любовь постыдна только для принимающей стороны. Логика была не вполне понятна, но спорить не хотелось, клубок желаний советовал согласиться, а Честь...какая Честь? Ричард не знал, что такое Честь, потому что никому и в голову не приходило ему это объяснить. Только давить через неё. И потому он повернулся к графу Васспард спиной, встал в удобную, на свой взгляд, позицию, зажал рот руками и приготовился испытать примерно то, что испытал в своё время Эстебан Колиньяр. Опыт прошёл более чем успешно. Теперь Ричард знал, почему кому-то может подобное нравиться, а в списке его тёмных желаний появился ещё один пункт. И хотя наутро между ног чуть саднило, тёмная сущность внутри Ричарда была довольна. По Валентину сложно судить наверняка, но уже одно то, что он не стал наутро сторониться любовника, а после завтрака подсунул заживляющую мазь, о многом говорило. Увы, долгих, крепких и нежных отношений не получилось. Ричард увидел, как на Валентина смотрит Арно, когда уверен, что никто этого не видит, как краснеет от минутного взгляда прекрасных глаз, а небольшой разговор дал понять: любит. Искренне, всем сердцем. Ричард не мог сказать того же о себе, тёмные желания больше не жгли изнутри, а потому последние дни в Лаик он потратил в том числе на аккуратное сближение Придда и Савиньяка. Валентин оценил благородный порыв Ричарда, а потому расставания не было вовсе. Просто теперь у Ричарда появился ещё один друг, а о мимолётной связи Арно можно просто не рассказывать. Ричард успешно сдал экзамены. Навыки фехтования, полученные в борьбе с собственными желаниями, и точные науки, которые Ричард изучил в процессе сближения с Приддом, вывели Окделла на первое место в выпуске. Но Ричарда это не так волновало. Его интересовало, возьмёт ли кто сына мятежника в оруженосцы. Валентин шепнул было, что поговорил со своим отцом, но в Фабианов День отнюдь не супрем Талига назвал имя Ричарда Окделла. Рокэ Алва. Первый Маршал Талига. Ричард удивился: убийца отца решил разобраться ещё и с сыном? Тогда зачем брать его в оруженосцы, открывая спину, подставляя самого себя? Его ведь первым и обвинят в убийстве, если что случится с Ричардом. В то, что соберано Кэналлоа не понимает, что делает, Ричард просто не верил, оставалось одно: его взяли не для последующего зверского убиения. Ричард дал клятву, потому что не давать её не имел права. Во время этого он внимательно рассматривал очень красивого мужчину, который совсем не выглядел на почти сорок, а выглядел на двадцать пять-тридцать, и в волосах ни одной сединки, и синие глаза смотрят насмешливо. Теперь понятно, что не было никакого принуждения: брат Валентина согласился на имперскую любовь сам, добровольно. Может, теперь его очередь? С другой стороны, внешность Ричарда далеко не так приятна, как у Приддов, а про его похождения знают лишь он сам, Валентин и Эстебан, в чьих интересах помалкивать о случившемся. И Айрис, но ей Ричард доверял безоговорочно. Был разговор с неким Августом Штанцлером, который был другом Эгмонта Окделла. Но Ричард знал, каким должен быть друг. Вальтер Придд едва не взял его к себе, это было видно по его поведению. Никто из друзей отца даже не пошевелился. Но Ричард всё-таки выслушал пожилого человека, который сходу начал пугать его репутацией Алвы, а потом (должно быть, увидев скуку на лице Ричарда) и его любовными похождениями. Штанцлер убеждал Ричарда, что Рокэ Алва его развратит. Ричард ненадолго задумался, но пришёл к выводу, что ничего у сеньора не выйдет. Кто мог - давно уже развратил, а значит, всё будет в порядке. А потом он встретился с Её Величеством, прекрасной Катариной Оллар, и явно ей понравился. Увы, мысль о связи с ней не вызвала у него положительных эмоций, а вот при мысли о Вороне клубок желаний явно пульсировал в сознании Ричарда, подкидывая удивительной красоты картины, одна другой чувственнее, чего не было даже во времена ухаживания за Приддом. Там мысли ограничивались одной-двумя позициями, здесь же Ричард начал опасаться за свою фантазию. Некоторые позы будет сложно исполнить в реальности, а иные и вовсе невозможно. Но он уже не спорил с клубком желаний и тёмных инстинктов - ведь они не предавали его, в отличие от Создателя, они всегда были на стороне Ричарда и давали очень действенные советы, и если собственное тело считает, что Рокэ Алва стоит нежных чувств - пусть будет так. Август Штанцлер врал. Рокэ не соблазнял оруженосца никоим образом: он пил, посещал любовниц, приводил домой друзей, изредка занимался с Ричардом фехтованием и постоянно, невзирая на реальное положение дел, язвил. Ричард почувствовал себя обиженным. Ему обещали закатную тварь, искусителя хуже Леворукого, а он получил пусть порочного, но человека. Но клубок желаний в груди и сознании был сильнее таких минутных вещей, как обида и разочарование. Ричард Окделл возжелал прекрасного Ворона. И раз его не торопятся совращать, он отомстит за Джастина Придда на правах любовника его брата. Так себе права, но лучше уж они, чем мифическая Честь.