Лихорадка проходчиков

На корабле все-таки кормили. Причём гораздо обильнее, чем на курсе интеграции. Поэтому Авель, соблазнившийся горсткой риса с мясом неведомого происхождения и булочкой с джемом, остаток полёта провёл в туалете. Авель телесные муки выносил стойко, но расставаться с едой очередной раз ему было искренне жаль: стоило неделю поесть, как голод вновь стал ощущаться весьма остро — прямо как тогда, когда он с первого планетарного задания вернулся. Значит, вскоре ему придётся есть снова — и снова рисковать пробкой вылететь из-за стола, чтобы не заблевать ковры. Прав был Высший. Соблазны планет оскверняют плоть. Авель осквернён до мозга костей. Даже сейчас, отчаянно блюя, он думал об одном: есть ли на Равенне мясо. Оклемался он как раз к посадке. По пустынным улицам, буквально испаряющимся под жестокими летними лучами, бродили тени закутанных в ткани людей. Не было ни одной открытой руки, ни одного приветливого оголенного лица — словно среди привидений гуляешь. Они и не врезались друг в друга лишь чудом, шагали торопливо, шурша складками. Авель решительно не представлял, как в таком городе искать псиоников. Большая часть людей явно из нор своих носу не кажет, и совершенно разумно — за десятиминутную прогулку Авель успел ощутить, как жжёт неосторожных путников местное светило. Значит, на улице никого не поймать. Вручить полиции аппаратуру и отправить проверять дома, пока они вдруг не найдутся? На Равенне псионики появились неожиданно, как торнадо — как, в общем-то, и везде. Скорее всего, в начале колонизации кто-то проморгал среди осуждённых на ссылку кого-нибудь из низших — их не так уж сложно не заметить, их только аппаратура и отличит от нормальных людей. А от них уже уродились вот это все… Мифы о чудесных излечениях, о забытых горестях и о дарованном великими странниками спокойствии. Пока Авель старательно остывал в холодных внутренностях мелкого магазинчика, один из великих странников как раз решил почтить город визитом. Пыльные босые ноги, бодро шлепая по плитке, вошли в магазин и направились прямиком в стойке. Другие посетители оборачивались на костяной перестук подвесок и сухой шорох кожаной накидки, играющей, видимо, ту же роль, что и обильные ткани других жителей. Авель наблюдал за гостем издалека, облокотившись на морозильник с мороженым. Как он понял, что это псионик? Да очень просто. Местные хоть и варвары, но не дураки, босиком шнырять не будут. А путник сбросил с головы капюшон, открывая взглядам ритуальную живопись на лице и шее — и взгляды посетителей, лишь завидев бело-синие полосы, стремились потупить взгляд. Кто на коробку хлопьев, кто на буханку хлеба, а кто просто в стену. Империя надеялась, что статус изгнанников вразумит всех этих шаманов — кто не предпочтёт кровожадным пустошам гостеприимную цивилизацию и изобилие? Часть псиоников и впрямь на это купилась. Но часть… Шаман-псионик, увешанный с ног до головы ожерельями из клыков и когтей, покосился на Авеля равнодушными рыбьими глазищами. А скан его на пару секунд оплёл Авеля целиком, впитывая эмоции — обычный человек и не почувствовал бы этого фантомного тёплого касания. Приветствие, смешанное с любопытством. Поразительно. Однажды ведь все люди будут такими, как он — будут слышать намерения и мысли… Жаль, что эти способности наследуются так неохотно и приходится идти на крайние меры, чтобы хоть немного приблизиться к могуществу, данному псионикам с рождения. Шаман-псионик задумчиво прошагал по рядам, оглядывая полки, и наконец вернулся к прилавку, чтобы забрать с крутящейся стойки ещё и пачку сигарет — а в денежную ячейку кинуть несколько мятых купюр. И все в полном безмолвии. Все это время продавец читал допотопную бумажную газету, и лишь когда за шаманом закрылись прозрачные двери — он соизволил сгрести деньги, пересчитать их и запихнуть в кассу. Авель задумчиво тронул плоские железные штырьки, торчащие из-под кожи у основания черепа. А потом уверенным, широким шагом приблизился к кассе, откуда на него воззрился такой же сонный от жары ржаво-красный абориген. Цивилизованная белая рубашка на нем выглядела не лучше, чем на обезьяне. — Вы только что продали этому парре хлеба и сигарет, — проговорил Авель на междуязе, раздельно и внушительно, чтобы его точно поняли. — Вы же знаете о запрете торговли с изгнанниками? Продавец сонно моргнул. На мгновение во взгляде его сквознула неприязнь — значит, все же заметил «парре». Безрассудно неуважительный способ обратиться к местному божественному авторитету. — Какой же это изгнанник, господин? — голос продавца остался обманчиво миролюбивым. — Это же шаман. Грех шамана, с добром пришедшего, из дома гнать. — Он пришёл не с добром, а с деньгами, — парировал Авель. — И что вас пугает больше, стать грешником или преступником? — И то, и другое не сахар, господин, — протянул тот, даже с места не поднявшись — не собирался он явно ни полицию на себя вызывать, ни кидаться вдогонку за шаманом. — Вот только имперской полиции ещё дождаться надо, а небеса всегда все видят. И небеса видят — я не продавал ничего изгнаннику. Я даже не разговаривал с ним. Неужели господин видел иначе? Почему-то Авель не сомневался, что полиция скажет ему то же самое. Вот из-за этого тут ещё полно неучтенных псиоников, хотя Империя с каждым годом ужесточает законы и без того строгие… Строже — только при рождении каждому чип вживлять. Вот только мало у кого прям при рождении Силы проявляются. Авель дернул уголком рта. — Вы мне выбора не оставляете. Мне придётся доложить об этом инциденте префекту. Продавец и вовсе рассмеялся, как оказалось, не зря. Ибо префект, самый могущественный человек на всей Равенне, оказался сгорбленным старичком за восемьдесят, совершенно неспособным на диалог. Авель искренне пытался, но тот даже слышал через раз — а, может, просто умело симулировал, чтобы не отвечать на сложные вопросы. Только подливал чаю, от одного запаха которого Авеля манило на родные просторы, в туалет, в объятия белого друга. Поняв, что на тему курящих импортные сигареты псиоников у старикашки ничего не добиться, Авель бросил: — Кстати говоря, что у вас тут с «лихорадкой проходчика»? Глухоту префекту как рукой сняло. — Ужасно, светлейший господин, — вздохнул префект. — Лекарства до сих пор нет, хотя мы сделали все, как приказывали господа из Столицы. — Пробы воздуха и пробы с трупов в анализатор загонялись? Антибиотики широкого спектра? — на всякий случай процитировал Авель. — Все, светлейший господин. Анализатор, конечно, не идеален и работает лишь с известными науке возбудителями, но Авель почему-то был не удивлён, что против таинственной болезни ничего не помогает… — Я хотел бы спуститься в шахты. Это возможно? — Боюсь, что нет. Они закрыты на месяц после прошлой вспышки, так много людей погибло… — Месяц? Вы останавливаете терраформирование так надолго из-за кучки трупов? — Авель нахмурился. — Верно, господин, — невозмутимо ответствовал префект. И в глазах его сверкнуло нечто похожее на то, что сверкнуло в глаза продавца при слове «парре». — Я не могу гарантировать вам проход в подземелья, но могу предоставить информатора. Он сейчас не очень, подружка у него как раз в прошлую вспышку проходчиком заболела, — сочувственно покачал головой префект. — С края бездны от горя бросилась во время очередного спуска… Но он сможет все хорошенько рассказать. Много лет уже под землю ходит. Рэем кличут. Авелю не понравился этот отказ. Месяц… Как раз столько он должен тут находиться, чтобы составить хороший отчёт. Правда ли местные так долго и усердно скорбят по погибшим, или же… Им просто нужно оставить тайны шахт при себе? Рэй оказался мальчишкой лет восемнадцати, пыльно-рыжим, взъерошенным и рыбьеглазым, как и все веронцы. И хотя на нем была настоящая форма проходчика — ободранный свинцовый фартук и громадный плащ, обшитый тяжёлыми пластинами, Авель оглядел его с сомнением: это вот это-то чудо ему предлагали, вместо полноценного исследования «проходчика»? Говорил он тихо, опустив плечи и голову, почти на Авеля не смотрел… Мямлил и мямлил про то, как уколы не помогают и как с больных кожа слезает, аки с жареных цыплят. Авель, конечно, на многое от варваров не надеялся, но слушать детские байки и страшилки, да ещё этим монотонным голосом — это уже слишком. Поэтому, едва Рэй оставил его на ночь в отеле, Авель двинулся к главной шахте. Благо, Ядро благосклонно сообщило ему координаты. Там не было ничего интересного. Авель не стал ходить глубоко — заблудиться не входило в его планы — спустился на лифте на три уровня, хватнул пробу воздуха и вернулся. Формальный жест, на самом деле. Он и так знал, что ничего в этой пробе не найдут. Не представляет «лихорадка проходчиков» эпидемической опасности, потому что это не вирус и не бактерия. Это, скорее всего, нечто из области химии. В крайнем случае — некое излучение. Иначе все население Равенны давно перемерло бы от ужасного, сжигающего изнутри заболевания… Выживаемость менее десяти процентов. Если болезнь имеет отношение к излучению, шаманам хватило бы хорошей бронированной комнаты, чтобы без проблем находиться тут пару месяцев, пока не пройдёт облава. Найти он их сам не найдёт, но для отчета такие догадки важны — Авель мысленно поместил их в очередь. Когда Авель поднимался обратно, первым, что он увидел на поверхности, был Рэй. С огромными глазами, босой и злой. Он кричал, что он своей дурью и охотой на шаманов подвергает опасности весь город, что небо покарает его и что Авель будет гореть, поджариваемый на божьем барбекю, или что-то в этом роде… Авель быстро устал слушать. — Послушай меня, ты, деревенщина, — прошипел Авель. — Это не заразно. — Да откуда ты знаешь, ты здесь без году неделя! — внезапно мощно рявкнул Рэй. Он совсем не был похож на себя днём. Видимо, сбруя из кожи и свинца и легким его не давала расправиться до конца, вот он и был так тих до этого. — Все вещи, побывавшие под землей, полагается прокалить. Или сжечь. В том числе… Незащищенных людей. — Что? — Авель вздрогнул. — Почему… Почему вы не докладывали об этом Столице?.. Рэй сощурился. — Беги скорей, донос пиши. — Рэй, эти люди не заразны. Я не заразен. Я ничем не могу навредить. — Шаманы лучше знают, — очень тихо проговорил тот. — Шаманы?! — Авель буквально вскричал. — Вы сжигаете людей только потому, что так вам сказал какой-то жирный хряк с ожерельем из свиных позвонков?! — А кого нам слушать? Жирного хряка с ожерельем из платины? Авель невольно фыркнул. Какое точное описание министра здравоохранения… — Рэй, это излучение планеты. Ведь заболевают только те, кто спускался под землю, разве нет? Тот неохотно кивнул. Авель продолжил, растолковывая, как ребенку: — Если бы это была заразная болезнь, она давно уже бушевала бы на поверхности. Но болеют только проходчики. Те, кто работают с климат-контролем и гравитаторами. Этих данных достаточно, чтобы все понять. — А если есть что-то еще, что вы упускаете, умный господин? — очень мрачно ответил Рэй. — Единственное, что я упускаю — это почему ваши политики слушают изгнанников-псиоников. Все остальное ясно мне, как день. — Не называйте их изгнанниками… — тяжело проговорил Рэй. — Это вы изгоняете их, не мы. Они носители сил божьих. А вы — безбожные грешники. — Это тоже вам изгнанники наплели? Как же все запущено… И вообще, кто тебе сказал, что я тут? Рэй сверкнул глазами и произнёс: — Шаман сказал, что тобой движут злые духи. Что твои помыслы кто-то сверху дёргает за ниточку. Авель машинально потёр затылок и торчащие из-под кожи импланты. А перед глазами почему-то ясно встал тот самый шаман из магазина… — Вот же сучьи дети эти псионики… Рэй вдруг толкнул его к краю, Авель даже потерял равновесие на секунду. А потом на удивление сильная рука проходчика удержала его, в последний момент, за ворот. Авель рефлекторно схватился за мощный кулак, но потом в голове вдруг прозвучали слова префекта… — А разве твоя подружка не сдохла так, а? — Авель вдруг отпустил кулаки, смявшие его ворот, и расправил руки, словно крылья. В глаза Рэя мелькнул страх. Авель ухмыльнулся. Точно знал — не отпустит. И Рэй не отпустил. Выдернул так мощно, что Авель кубарём покатился, пока в столб не врезался. А пока его святейшество посланник не поднялся, Рэй добавил ему смачный пыльный пинок по заднице. — Вот подонок, — бросил Рэй, прежде чем исчезнуть в ночи. *** Авель нервно засмеялся, хотя смешной эта ситуация перестала быть ещё неделю назад. — О да, это мне положительно нравится, — процедил Авель сквозь фальшивую улыбку, удаляя отвергнутое «в связи с нехваткой суден» заявление и берясь заполнять новое. Шёл второй месяц со дня его визита, хотя Авель совершенно не планировал тут задерживаться. — Ты говоришь, как придурок, — не выдержал Рэй, который так и продолжал бегать за ним хвостиком, словно боясь, что посланник вновь учинить какую-то глупость. Иногда Авель думал, что, если внезапно распахнуть ночью дверь в коридор, Рэй будет за ней, как ядовитый ящер, настойчиво преследующий укушенную добычу. Распахивал. Не было, к счастью. Но смотрел Рэй и впрямь так, будто ожидал, что Авель вот-вот свалится замертво. Они не разговаривали ни о чем, произошедшем в ту ночь, и префекту Рэй явно не жаловался тоже — иначе все пожитки Авеля давно оказались бы в печи. Видимо, боялся признаться, что не уследил за пронырливым гостем. — Правда? — Авель равнодушно куснул стилус. Заявление на очередной вызов корабля из Столицы интересовало его куда больше. Предыдущие как в воду канули. Ему даже ответа не дали, не то что транспорта. А еще… Авель задумчиво почесал затылок и потер пальцами круглые и плоские, как допотопные батарейки, модули связи. Его давно не «коротило». — Никто не говорит «положительно нравится». — А как же я? Я говорю, — парировал Авель, выделяя в заявлении гораздо больше допустимых видов транспорта, чем в прошлый раз. Он был уже готов хоть вплавь в одном скафандре. — Это у вас в Столице так принято, что ли? — У нас, в Столице? — у Авеля вырвался смешок. О, нет, бедный, грязный подземелька. «У нас» — это там, где желудок и поджелудочная норовят атрофироваться оттого, что месяцами не видят нормальной еды. «У нас» — это где вид за окном меняется каждый день, но нормальный человек вряд ли назовёт отличия, ведь нет дураков считать мириады звёзд. «Левиафан». Одинокий корабль-наблюдатель, так и не приземлившийся ни на одну из планет Империи. Пристанище Ядра. Авель поднял голову. Рэй стоял перед ним с таким видом, будто еще слово — и кофе в его руках окажется на белой одежде и такой же белой физиономии Авеля. Но Авелю просто всучили чашку прямо в руки. — Угощайтесь, благородный господин, — едко выплюнул Рэй. Когда за Рэем сомкнулись стеклянные перегородки, Авель на секунду увидел самого себя в голубоватых тонах. Уже не такого бледного… Авель потрогал лицо, будто не веря, что это он за пару месяцев из благородно-бледного, изможденного ответственностью правителя превратился в аборигена, чья рожа краснее толченого кирпича. Да и волосы выгорели… Авель задумчиво погладил тускло-серые волосы. А, может, его сдали? Например, та новенькая, Лотта? Авель поморщился: столичных проныр он никогда не любил. Совершенно распущенный народец, пришли на самую обустроенную планету — и сидят себе, вырезают из дерева рамки для фотографий. Для тех самых фотографий с обложек статей про семейное счастье. Ни о чем и ни о ком, кроме себя, не думающие паразиты. И на их физиономии смотрят, завидуя, тэррианцы, в чьих телах заживо роют норы личинки. И на их столы, полные земной пищи, облизываются равенцы: им в новинку, что отбивные могут быть такими мягкими, что их можно просто кусать, не отпиливая громадным ножом… Ядро ото всех претензий открещивалось тем, что, мол, однажды все законопослушные граждане будут жить в Столице. Все, кто заслужат благосклонность, будут обеспечены и едой, и безупречно чистым воздухом, и медициной, а производства, что строятся сейчас руками потенциальных мятежников, перейдут на автоматику, едва только обслуживающие их уголовники перемрут. Вот только одна проблема: они уже. Даже на Равенне не осталось никого, кто был сослан сюда за грехи — все они уже родились в этом враждебном мире, под этим жгучим солнцем. Даже Рэй. Даже невыносимый Рэй ничем не заслужил умирать в таком месте. Авель поскрёб набухающую шишку на бедре и подумал, что надо у доктора местного совета спросить… *** К доктору он так и не сходил. Лишь увидев, как после пациента окровавленный нож — обыкновенный нож, даже не скальпель — просто суют под кран, споласкивая, Авель вновь возжелал свидания с унитазом. Такое он и сам сделать может. В номер Авель возвращался, раздраженно прихрамывая — шишка так знатно подросла, что терлась теперь о вторую ногу, награждая каждое движение болью. Ну ничего, зато ему наконец пригодится тот самый «самообороной ножик»… Авель перехватил чёрную рукоятку половчее. Он устроился без штанов на диване, в позе крайне неудобной, и с сомнением подступался к шишке с разных сторон, все не решаясь. Нож он продезинфицировал и даже немного прокалил над зажигалкой, чтобы уж точно себе не навредить — оставалось лишь первый шаг сделать… Но его смущал сам вид шишки. Она не походила на обычный подкожный чирей или гнойник — слишком уж большая, твёрдая, будто под кожу ему во сне шарик от пинбола вшили. Авель сжал зубы. Ножик без труда полоснул плоть и добрался до тугой, налитой соками капсулы. Она лопнула без боли, но у Авеля по всему телу мурашки пробежали. Бинтами ему пользоваться было не впервой, и Авель даже остался доволен результатом. А забрызганный кровью и гноем ножик с чувством выполненного долга полил спиртом и сунул обратно в карман. Ранка болела, но уже не так — Авель даже смог отвлечься и посмотреть тупую драму на равеннском. Ни слова не понял, но каким-то образом оказался впечатлён — наверняка потому, что даже придуманные самим Авелем на ходу диалоги были изобретательнее оригинальных. О да, вряд ли сценарист этого дерьма догадался вложить в уста главной героини на мосту томное: «Ах, хватай меня, ах, неси, а то вредно столько на солнце торчать, волосы нарощенные поотпадают». Авель искренне поржал и критично покопался у самого себя в башке, пытаясь измерить объём волос. И тут он ощутил нечто странное. Боль в ранке вновь начала возрастать. Пульсируя, она разлеталась по всему телу, и вместе с ней Авеля бросало в холодный пот. Внутренности стремительно нагревались. Авель упал, рвано дыша. Ужасом стиснуло легкие, а через секунду удушающий жар перекинулся и на них, и полез выше, в голове. Это не походило на нормальную лихорадку, вот ни капли — Авель буквально ощущал, как что-то продвигается по его телу, решительно и неумолимо, как прожигающие землю потоки лавы. Он закричал, как только смог вздохнуть. И ещё. И ещё. Никто не откликался — то был дорого номер, с хорошей звукоизоляцией, да и мало ли чем может заниматься посланник Империи в запертом номере… Почему мало кто рассматривает вариант «стремительно подыхать»? Авель слабеюще приподнялся, схватил с тумбочки коммуникатор и грохнулся обратно, дрожащими от холода и жара пальцами не попадая по кнопкам. — Позови кого-нибудь, кого-нибудь, — умолял он сбивчиво. — Позови Рэя! К счастью, голосовое распознавание никогда не было сильной чертой авелевского коммуникатора, и он без труда подогнал услышанное под «позвони Рэю». Где-то на другом конце города затрезвонил коммуникатор одинокого проходчика. Где-то на другом конце города мольбы посланника не остались без ответа: его тщательно обматерили, а потом под остывающим в закатных лучах улицам кинулась куда-то бегом одинокая тень. Тяжело хватающая воздух ртом и вздрагивающая от боли в ноге, которую умудрился подвернуть на эскалаторе. Когда Рэй вломился в представительский номер, Авель валялся кучей трепещущего мяса на полу, у двери — видать, пытался все же добраться до помощи, но не смог даже дотянуться до ручки двери… Он был без сознания, но с бедра бесчувственного чужака тянулась до самого дивана полоска бинта. Размотав оставшиеся два витка, Рэй невольно вздрогнул и отбросил жёлто-красный бинт. — Плохо, плохо… — Рэй вскочил и кинулся в ванную, старательно отмывая руку. А сверху ещё спирта изнанки с ножом плеснул. Вновь к телу он подступился, лишь обмотав руки чистыми полотенцами. Поднял под руки — и потащил непропорционально длинного столичного, пересчитывая его пятками ступени. Авель то и дело просыпался и бормотал что-то бессвязно, но не успевал Рэй разобрать толком, как тот снова проваливался во тьму и обмякал. Внизу к ним неуверенно подступилась какая-то девушка в белом фартучке, но Рэй остановил ее криком: — Не трогайте его, он… У него проходчик проклюнулся! — Увидев зияющую дыру на бедре полуголого посланника, девушка отступила аж шага на четыре. — Не входите в номер. Вызовите дезинфекторов. Рэй чуть ли не кожей чувствовал, как неведомые вирусы перебирают крохотными лапками по его коже, в поисках пореза, трещинки, чтобы забраться внутрь. Честно говоря, Рэй понятия не имел, как распространяется «проходчик», но почему-то от вида сочащейся раны Авеля по коже щекотаться начинало, будто по нему клопы бегали. Рэй тащил его через весь город, не позволяя своим рукам разжаться. Он тащил его через подступы к пустоши, мимо мумифицированных трупов тех, кого догнали ночью степные сушняки — жмурясь и натужно всхлипывая от ужаса. Рэй тащился в земли смерти ради этого идиота, который теперь висел, бормоча ерунду — не то чтобы он обычно говорил хоть что-то кром ерунды, но все же… Рэй поднял голову и поглядел на ночную тень города, высветившуюся напротив звездного неба. Он выполнил долг гражданина, удалив заражённый труп из черты города. Если Рэй бросит столичного тут — никто не будет его винить… Да и сам Авель вряд ли проснётся, чтобы его осудить. Но руки не разжимались, как Рэй не просил их. Закоченели, наверное. И ноги не переставали взрывать пыль, пока не показались всполохи костра и не послышалось протяжное шаманское пение… В зубы Авелю сунули какой-то рулет из листьев, заставили сжать зубы — внутри рулета что-то лопнуло и потекло Авелю в горло и по щеке. Рэй подумал, что посланник сейчас подавится и точно помрет, но не посмел ничего произнести — шаманы передвигались совершенно бесшумно, передавая друг другу какие-то вещи, не обмениваясь даже взглядами. Для Рэя это походило на ритуал, который нельзя нарушать словами. И, как ни странно, Авель все-таки не помер. Даже наоборот, открыл глаза, задумчиво пожевывая рулетик. Блуждающий туманный взгляд окинул кругом соломенный шалаш, наткнулся на Рэя. Посланник Империи глупо улыбнулся и с набитым ртом проговорил: — И тут же выплюнул мясистые листья в пыль. А к ногам, по внутренней стороне бёдер, вдруг прижалось сплетение веток. Авель с усилием приподнял голову, только чтобы увидеть двух крупных сушняков. Он попытался поджать ноги и отодвинуться, но ноги решительно удержали на месте, и кирпичный громила проговорил: — Господин, не пугайтесь. Они под моим контролем. Они помогут изгнать « проходчика». — Ух, бля, и как? Магию творить будете? — пьяно протянул Авель. Всунутое сквозь зубы обезболивающее действовало на славу, под ним даже перекошенная физиономия Рэя казалась милой и смешной. Авель улыбнулся ему. — Да не бойся, эй. Сказали ж тебе, дрессированные они, эти твари, — он кивнул на сушняков. — Щас цирк будет! А шаман с сигаретой сжал ее кончик губами так, что зажжённый конец бодро задрался к самому носу. Мощные ладони вжались Авелю в грудь, словно импровизированные дефибрилляторы — горячие и потные. Всегда мечтал закончить жизнь вот так — в шалаше посреди пустоши, в агонии лихорадки, и чтоб на животе громадный мощный абориген. Авель заржал от этой мысли, и в тот самый момент иглы сушняков впились в тело глубже — прямо в очаги заразы. Смех превратился в оглушающий вопль. Рэй зажмурился, сильнее сжимая руками колени. Так страшно ему не было даже в тот день, когда в бездну сорвалась Милка — она хотя бы не кричала, и кончилось для неё все быстро, с одним глухим «бух» и треском костей, а Авель… «Проходчик» усердно тянул его за руку в подземный мир, а шаманы — тянули обратно за другую, и от этой разрывающей боли Авель и кричал. Рэй был уверен, что это так. И знал, что, пока крики не стихнут — война не выиграна. Но и не проиграна. И поэтому молился, жмурясь и утыкаясь носом в колени. Сушняки наливались кровью, жирея, пока их усики преследовали под кожей остатки болезни. Авель замолк под утро. Курящий шаман, деливший с ним боль, молча упал на бок рядом с посланником, словно труп, но оба они дышали. *** Иммуностимуляторы держали на удивление хорошо. Офис Авеля давно превратился в небольшой изолятор, а с окружающими он не общался иначе, чем через сопло медицинского респиратора — но он все еще был жив, ходил без сторонней поддержки, и даже ощущение плавящейся плоти отступало на пару часов, стоило принять новую дозу. Врачи обещали придумать что-нибудь посильнее… Еще пару месяцев. Авель кивал, но знал, что уже не доживет. В полной тишине и с опущенными жалюзями префект Авель взялся за инъектор. Навел короткое жало на истыканное предплечье — все в маленьких темных шрамах. Двадцать лет. Двадцать лет он провёл в борьбе с отголосками «проходчика» — инфекция все же проникла глубже, несмотря на усилия шаманов. Авель совершил большую ошибку, вскрыв тот нарыв. И тут в безотчетно густой тишине раздался щелчок, и на затылке мягко щелкнуло зарядом. У Авеля сперло дыхание. «Передатчик А130-918, предоставьте отчет о пребывании на планете Равенна третьего сектора». Авель не отвечал. Мимо окна практически бесшумно пролетела бело-серебристая громада автобуса — только стекло задребезжало немного. Помолчав немного, Ядро повторило: «Предоставьте отчет…» Все те же голоса, почти не стареющие. Авель попытался забыть о боли, выгнувшей спину дугой, и пустил их в свои мысли. Прокрутил перед мысленным взором мясистую пелену крон на пустыре, куда когда-то бросали семена на удачу. Показал вырвавшиеся в небо белые столбы — Опоры, на которых вырастут, как на ветвях, новые уровни. Показал спутник, притянутый на орбиту Равенны буквально волоком… И улицы, грохочущие шагами. Столько детей, скоро им понадобятся новые школы… Кому-то из них суждено трудиться в подземных лабораториях, следя за климат-контролем, кто-то возьмётся усовершенствовать водяные фильтры и научит Равенну дышать полной грудью, когда на той не останется ни клочка живой земли… А кому-то суждено однажды свергнуть на острые скалы тех, кто забрался выше звезд. Кому-то суждено увидеть «Левиафан» в пасти ненасытного огня. Расплатиться за всех, кого отправили сюда вариться заживо, кого кинули на растерзание неведомым зверям, и кого ядовитые перекати-поле жалили за ноги. За тех, кто сгорел в огне «лихорадки проходчиков». Авель жарко дышал сквозь зубы. Он показывал им их. Выпитого степными сушняками странника, груду облезшего, дрожащего мяса, в которую во время очередной вспышки превратился Тревор. Таращился в бежевый потолок — сквозь него, туда, в черноту космоса, где соединял множественные мнения в одно бортовой компьютер «Левиафана». Он даже лекарства не ждал с таким нетерпением, как их ответа. Он ждал, что скажет на все это Император, которому все присягали — но которого никто в глаза не видел. А по внутренностям снова начал разливаться оглушающий жар. Авель на секунду прикрыл глаза, пережидая вспышку… Пальцы, сжавшие подлокотник, медленно обмякли, а голова повисла на грудь. Через пару секунд модуль в затылочной доле мозга вновь издал серию импульсов, и в голове Авеля прозвучал все тот же механический голос: «Благодарим за ожидание, ваш отчёт обработан. Спасибо за сотрудничество, передатчик А130-918». А потом эфир перехватил другой голос — глубже, живее. И он бросил в пустоту: «Покойтесь среди звёзд, Авель». Эфир передатчика А130-918 оборвался навсегда, а координаты его чипа были удалены из систем Левиафана. Через пару минут после официальной смерти командора Авеля по правительственной линии пришло новое сообщение от Столицы. Они хотели забрать тело своего посланника — через двадцать лет после того, как бросили его в этой дыре. Сообщение осталось без ответа, поэтому через сутки над Равенной нависла сизой тенью громада имперского корабля. Но они были готовы. И когда посланник Империи приземлился в космопорте, чтобы снисходительно пересказать волю Императора варварам, которые даже электронную почту проверять не умели, его встретили удивительно спокойно. Из группы встречающих выступил вперед мужчина лет сорока, чью загорелую щеку разрывало ожогом белое пятно — шрам от укусов сушняков. — Префект Авель был заражён лихорадкой проходчиков, — проговорил он ровно, глядя посланнику в глаза. — Его останки были сожжены и дополнительно прокалены под давлением, а прах — развеян над дикими пустошами. Боюсь, нам нечего вам отдать. Посланник слегка изменился в лице, явно потерянный. Но не потому, что возвращаться придётся без разлагающегося от равеннской жары трупом. А из-за той самой штучки, которую достали из мозга префекта. Рэй знал, что дело в ней. Посланник знал тоже. Они стояли и смотрели друг на друга — посланник Ядра, потерявший потребность в пище и воде, и равеннский варвар, исполосованный шрамами от «проходчика». И оба знали, почему Равенна не отправляет больше в Столицу псиоников-шаманов. Вовсе не потому, что они закончились. И оба знали, почему так много молчат между собой посланники Равенны на имперских собраниях. Вовсе не потому, что им нечего друг другу сказать. Оба знали, что в мозгу Рэя сейчас такой же передатчик. И что он узнал о звонке Ядра в ту же секунду, что и сам Авель. Нескоро Равенне простят эту выходку. Но это того стоило. Рэй улыбнулся в лицо Ядру. А потом сказал, устами всей Равенны разом: — Возвращайтесь домой, светлейший господин. Вы не найдёте здесь ничего интересного.