***
POV Женя
Я ранен светлой стрелой — меня не излечат. Я ранен в сердце — чего мне желать еще? Как будто бы ночь нежна, как будто бы есть еще путь — Старый прямой путь нашей любви. /БГ, «Серебро Господа моего»/ На этот концерт любимого «Аквариума» второкурснику КГУ Жене удалось попасть совершенно бесплатно — благодаря воле случая или собственной рассеянности: стоило лишь задержаться после репетиции в зале родного университетского «Уникса», мучительно вспоминая, куда сунул чехол от гитары. Найти его под сценой. Выпрямиться с добычей, зажмуриться от внезапно вспыхнувшего верхнего света… И почти что столкнуться лицом к лицу с Сакмаровым, который, очевидно на правах местного жителя, первым вошел в зал с аккуратным кейсом, в котором лежала флейта. С минуту постоял, осматриваясь, потом неопределенно повертел в воздухе пальцами, что должно было означать колебания между недовольством и одобрением. На стоящего перед сценой пацана с мятым гитарным чехлом в руках флейтист внимания не обратил совершенно, а поздороваться сам парень так и не успел, потому что следом за «Дедом Василием» на дорожке сияющего меж рядов кресел паркета показался Гребенщиков. — Д-добрый вечер! — наконец, выдохнул парень, впервые наблюдая своего кумира столь близко. И готов был умереть от волнения, когда великий БГ повернул голову в его сторону и улыбнулся. — Добрый! Тебя как зовут? — Жее.женя… — голос все никак не хотел слушаться хозяина, вышло некрасивое блеяние. Лицо тут же вспыхнуло жаром. Ну вот, так глупо получилось. — Женя, — словно бы легко соглашаясь с чем-то, кивнул Гребенщиков. — Поможешь аппаратуру перенести из машины? — Конечно! Злополучный чехол полетел на сцену, а безумно гордый поручением парень вихрем пронесся по узкой лесенке служебного входа и выскочил в сырой ноябрьский вечер, где ждал микроавтобус с реквизитом. Желание хоть чем-то оказаться полезным своему кумиру позволило совершенно не отличавшемуся атлетическими способностями Жене быстро перетаскать все эти кофры и ящики в актовый зал. Шевкунов и и Рубекин с умилением любовались на юную джинсово-хвостатую комету, любезно избавившую музыкантов от двух третей нудных погрузочно-разгрузочных работ. Последний ящик Женя не просто внес в зал, а, пыхтя, поднялся с ним на сцену и торжественно сгрузил к ногам солиста. Получилось что-то вроде очень глубокого церемонного поклона ученика перед своим духовным учителем. А выпрямившись и подняв взгляд, Женя встретил голубые глаза Бориса, глядящие на него с нескрываемым доброжелательным интересом и будто немного — с удивлением. — Это, кажется, твое? — спросил БГ, протягивая мятый гитарный чехол, но стоило парню с благодарностями потянуться за вещью, солист «Аквариума», внезапно передумав, отвел руку и добавил: — Давно играешь? — Ну… так, — всегда гордившийся своими музыкальными способностями парень сейчас не мог и слова вымолвить. Только покраснел еще больше. Гребенщиков усмехнулся, всучил ему чехол, который Женя немедленно прижал к груди, и неожиданно приобнял парнишку за плечо. — Ладно. После концерта покажешь, да? Цвет Жениного лица уже выбивался за границы видимого спектра, переходя в устойчивое инфракрасное излучение. Волны жара расходились от него в пространстве как от перегретой лампочки. Проникновенный голос Бориса и нейтральное прикосновение к плечу заставило сердце забиться учащенно, словно бы он все еще продолжал таскать эти чертовы коробки с аппаратурой. Что?! Ему предстоит сыграть на гитаре самому БГ? По его личной просьбе? Вот прямо стоя с ним рядом взять и сыграть…. Мысли неслись в хвостатой голове, перепрыгивая друг через друга, словно теннисные мячики, сталкивались и раскатывались в стороны. Парень поспешно закивал, и собравшись с духом, снова взглянул в голубые глаза своего божества и увидел, что глаза эти смеются, явно — над его смущением и растерянностью. — Вот и договорились, — подвел итог солист, мягко выпроваживая юношу со сцены. — После концерта подходи. И спасибо за помощь, Женя. Уши спускающегося по лесенке парня на прощание полыхнули алым, и музыканты вернулись к своим делам.*** POV Гребень
Губы забыли, как сложиться в улыбку Лицо стушевалось, остались только черты Тут что-то хорошее стало происходить в моем сердце И иногда мне кажется, что это ты Мне кажется, что это ты. /БГ “ Кардиограмма» / Казань, 2000 год, КСК КГУ «Уникс». Полный зал, фанаты «Аквариума» подвывают в нетерпении. И в их толпе так легко затеряться тощему, невзрачному парнишке, чье единственное украшение — юность, да еще байроновские кудри до лопаток. Лопаток, что торчат под джинсовкой как сложенные крылья. Раненному в сердце светлой стрелой музыки и голоса. Невзрачному, но такому милому, какими бывают голенастые котята-подростки. И сейчас, глядя со света в темноту зала, Борис все равно с легкостью различает его среди смазано-белесых пятен человеческих лиц. Или это ему кажется, что различает? Вот там, справа, возле стены. Море белеющих лиц загипнотизированно следит за каждым движением звезды, волнуется и покачивается, идет волнами поднятых рук, но Борис ловит себя на мысли, что сейчас поет для единственного человека в зале. Для того маленького пятнышка отраженного света у стены, что не сводит с него восхищенного и — вот сейчас солист готов поклясться! — влюбленного взгляда. Женя, значит… Тут Гребенщиков чуть улыбается, прикрыв глаза и перебирая струны гитары особенно нежно. И следующая песня получается не просто лирической — голос отравленным шелком струится в зал, обволакивает нервные окончания, и, вводя в транс, заставляет расширяться черные воронки зрачков фанатов. И мальчика Жени… А ведь мальчик-то придет после концерта! Непременно придет и снова будет мило смущаться и краснеть. И все равно будет отчаянно пытаться не отводить глаз, несмотря на смущение. Эта мысль отчего-то дразнит воображение, а в сочетании с энергетикой неистовствующего зала трансформируется в образы — зримые и осязаемые, имеющие аромат и вкус, расходится мучительно-терпким, кислотным жаром по венам. И уж совсем неожиданно — собирается в районе нижней чакры, заставляя удивленно прислушаться к откровениям собственного тела. Ладно, посмотрим. Странный город и искушения в нем странные. Три часа концерта пролетели на одном дыхании, и вот последние аккорды песни «Город золотой» тонут в неистовом реве и свисте человеческого моря, финальный поклон и обещание приехать еще. Вспыхнувший верхний свет и толпа охотников за автографами великого БГ. Усевшись на краю сцены, Борис привычной рукой выводит пожелания и летящие буквы инициалов, снова и снова — в блокнотах, лекционных тетрадях, на вкладышах аудиокассет, и то и вовсе — на сигаретных пачках или даже — на джинсах! Интересно, как теперь эта девочка собирается их стирать? Ну да ладно. О, вот за цветы спасибо! Где же наш мальчик, интересно? Неужели испугался? Поток любителей автографов иссякает, букеты свалены за спиной Бориса темной горкой — шуршащей и благоуханной, из-за кулис жестами призывают поскорее закругляться. Еще один росчерк «БГ» на протянутом скетчбуке, а и еще один… не понял, где? Аааа… Снова на одежде, на этот раз — футболка. Женя появляется в последний момент… Дожидался, пока рассосется толпа. Какой послушный мальчик. Очень скромно и застенчиво, если бы не горящий взгляд, от встречи с которым внутри солиста снова поднимается экстатическая волна понимания, ощущение того, что видишь насквозь это нескладное чудо, влюбленное по самые кончики пылающих ушей. Но нет! Нашел же, чем удивить. Протянутая вверх ладонью тонкая и жилистая рука юноши замирает, пока пальцы второй медленно стягивают манжет водолазки от запястья к локтю, почти эротичным жестом обнажая белое предплечье для автографа. Ох, для автографа ли? Ладно, вызов на поединок соблазнов принят, — улыбается Борис и, крепко зафиксировав локоть протянутой руки, кладет ее себе на колено для удобства. Дышит на маркер нарочно долго и жарко, а потом касается кожи скошенным грифелем, вырисовывает длинное пожелание поверх просвечивающих голубым вен. С восторгом чувствует, как от непривычной ласки кончики пальцев мальчишки вздрагивают, а тыльная сторона кисти сильнее вжимается в его собственное колено. Хм, неужели настолько чувствительная кожа? Борис откладывает маркер и ведет загрубевшей подушечкой указательного вдоль рисунка, словно бы проверяя высыхание. Есть! Тихий-тихий, похожий на выдох, но все же — стон. Счет «один-один». На сцене тем временем, все почти собрано. Стряхнув вниз рукав, Женя невинным голосом вновь предлагает свою помощь в переноске реквизита, но Гребенщиков качает головой: — Никаких тяжестей, тебе играть скоро! Ты же обещал мне показать… — и дождавшись понимания, добавляет: — Пальцы побереги пока! «И голос тоже…» — мысленно ухмыляется солист внезапно выстраивающимся в голове образам. — «Главное, голос побереги, Жень».