Поколение next

Ты ищешь во мне спасение Я же — точно наоборот Всё проходит со временем Со мной ничего никогда не пройдёт Нам нужно всё время трогать Или хотя бы видеть друг друга Не было никогда такого Я напуган. «Не хватает слов». ЩЕНКИ Кошмарный сон без надежды на пробуждение — вот, на что это было похоже. Шань ничего не соображал, перед глазами, только лежащее тело брата на асфальте, не подающее признаков жизни. Кто-то кричал, собрались люди, а Мо словно обесточило, он застыл в чудовищной реальности, которая отнимала мыслительные процессы. Его тряхнули за плечи. — Эй! Ты как? Скорая уже едет! Это твой друг? — мотнули, приближая к Тяню, над которым склонился мужчина. — Брат, — машинально ответил Мо, немеющими губами. Дальше что-то происходило. Резкие звуки сирены скорой помощи, и люди, люди, люди… Его трогали, с ним пытались разговаривать, а рыжий не понимал ничего. Не мог рта раскрыть, не получалось. Разучился. — В шоке, похоже, — раздалось над ухом, — сади его в машину, в больнице разберутся. В зрачки долбануло светом ручного фонарика, заставив дёрнуться в сторону. Перед глазами промелькнула рука в синей медицинской перчатке. — Тише-тише, всё нормально. Как тебя зовут? Мо отвернулся, пытаясь понять, где он. — Коли ему седативное, — отстранённо посоветовал другой голос, — а то проблем не оберёмся. — Так держи его! *** Ноги едва поспевали за порывом всего тела, звон каблуков эхом откатывался от больничного коридора, и кажется, гремел в голове — всё громче и громче, оглушая загнанный ритм обезумевшего сердца. Дэйю неслась вперёд, в ужасе глотая слезы, а недавний звонок из регистратуры скорой помощи, как на репите: «сын… авария… реанимация». Пока вызывала такси на адрес районной больницы при скорой помощи, сорвала голос в крике, в удушающей истерике, потому что, казалось, едет опознавать тело. Дежурный плохо объяснил, или она ничего не поняла, сознание мутно балансировало между обмороком и беспомощным припадком. Дэйю ворвалась в приёмное отделение, и задохнувшись, оттолкнулась назад. Сползла по стене, не в силах отвести взгляд. Закусила кулак, чтобы не завыть, кусая до крови костяшки пальцев. Шань сидел на банкетке, низко опустив голову. Ссутулил плечи, словно они весили тонну, уставившись, не мигая себе под ноги. Он даже не обернулся на грохот от появления женщины, среагировал лишь мед.персонал, пытающийся поднять её с пола, держа наготове всевозможные успокоительные. — Шань! — Дэйю выпуталась из настойчивых рук, и ринулась к сыну, упав перед ним на колени. Схватила за лицо, удерживая ладонями, вглядывалась в глаза, — ты нормально, сынок? Слышишь меня? Рыжий заторможено кивнул. — Это из-за меня всё, — разлепил сухие, потресканные губы, — вдруг он умрёт, мам? — голос надломился, задрожал. Дэйю после секундного облегчения снова оцепенела. Мозг от пережитого шока не мог нормально работать. Когда ей позвонили, и сообщили о трагедии, она сразу подумала о Шане, остальное словно стерлось из покорёженного сознания, но теперь. Сын… авария… реанимация… Тянь. — Он не умрёт, — дрожаще выдохнула, едва вставая на «ватные» ноги, — ни за что, слышишь? Дэйю оглянулась на персонал. — Что с моим сыном? — Сейчас подойдёт хирург. Он вам всё… — медсестра замолчала, когда увидела ещё одного посетителя. Чэн быстрым шагом пересёк коридор, на ходу стянул чёрные кожаные перчатки, убирая их в глубокие карманы длинного тёмно-серого пальто. Бросил мимолётный безразличный взгляд на Дэйю. — К главному врачу проводите, — обратился к молодой медсестре. — Сейчас. — Конечно, — поклонилась та, — идёмте. — Я тоже пойду, — подскочила Дэйю, спешно вытирая мокрые щёки. — Лучше с сыном будь. — Я хочу знать, что с Тянем! — Как своевременно. — Кто бы говорил, — прошипела она. — Сопли сначала утри. Что узнаю, после расскажу. Если тебе ещё актуально будет. — Да как ты!.. — Всё, — Чэн оборвал все возражения разом, и жестом велел мед.работнику вести. Дэйю обессиленно села на банкетку, впиваясь пальцами в волосы. — Всё будет хорошо, — едва слышно прошептала, и новый поток слез словно в пику самой себе. *** — Сынок, будешь чай? По приезду с больницы Дэйю усадила Шаня на кухне, включая чайник. Тишина давила, беспомощность изводила ещё сильнее. После того, как Чэн вернулся от главного врача, он сообщил, что Тянь изрядно пострадал: сотрясение мозга средней тяжести, перелом ключицы, правой руки, рёбер, и правой же ноги. Весь удар пришёлся именно на эту сторону. Но его жизни ничего не угрожает. А так же Чэн велел избавить Тяня от «семейных» визитов. Сложно сказать, мог ли он устроить так, что официальный опекун, то есть Дэйю, не сможет его посещать, но подобная неопределенность натягивала и без того порушенные нервы. К тому же, она так и не увидела сына. Их с Шанем отправили домой, буквально выставили. И Дэйю в тот момент не стала сопротивляться: во-первых, Шань выглядел очень плохо, его нужно было немедленно увозить из чудовищной атмосферы больницы, во-вторых, Тянь находился в руках опытных профессионалов, и её помощи точно не требуется. Ну и в-третьих — она устала. Адски. Даже для слёз не осталось сил. — Будешь? — Нет. Не хочу. Я к себе. Мо поднялся, и пошёл в сторону своей комнаты, но внезапно остановился. — Мы завтра пойдём к нему? — Конечно. Пойдём, — уверенно кивнула она, — но мне завтра на работу. Вечером сходим? Рыжий неопределенно хмыкнул, и больше не произнося ни слова, удалился в свою комнату. Чайник вскипел. За окном медленно рассветало. Серый смог мегаполиса медленно полз по небу, скрывая тусклые лучи раннего утра. Шань перевернулся на другой бок, отворачиваясь к стене. Болело всё, но ни одного физического источника не распознать. Словно наелся пепла, и он внутри начал тлеть, неспешно выжигая органы. Принялся с сердца. Пульс как будто отложился, нехотя отсчитывал ритм для бесполезного тела. Шань едва не убил Тяня. В какой-то момент рыжий просто перестал существовать. Ужас был такой, что он забыл всё на свете. Как говорить, как реагировать, и существует ли вокруг него что-либо, кроме тела брата лежавшего в крови. Сложно сказать, что довело бы до ручки раньше — вина, или жизнь без него. Ведь, как это вообще? Они пытались быть порознь, но это совершенно иное. Решение можно изменить, нет никакого «навсегда», пока один из них дышит. Можно по-разному быть и жить, но жить. А теперь Шань не понимал, ни того, ни другого. Словно часть души вырвали. И, конечно, Чэн сказал, что Тянь поправится, но что будет с рыжим? Ведь он уже не сможет быть прежним. Никак. Утром, словно на леске с обратным натяжением, Мо снова направился в больницу. Понятное дело, он и не рассчитывал, что его пустят в реанимацию, но Шань должен был там быть. Просто чтобы знать, что ничего страшного за ночь не случилось. Мог бы, конечно, позвонить в стол справок при реанимации, но это казалось каким-то кощунством, тем более, что ему необходимо было что-то делать, двигаться, иначе вина дожрала бы ту невеликую часть мозга, что осталась с ночи. Оказалось, что даже если Мо и был ближайшим родственником, по документам, естественно, ему никто не собирался ничего рассказывать, а учитывая возраст, посоветовали прийти с родителями. Последней связующей нитью к информации оставался Чэн. Но он игнорировал все звонки. И рыжий ждал вечера. Дэйю обещала пойти с ним. С ней определённо был шанс выяснить хоть что-то. Общее состояние, процесс восстановления, в сознании ли. — Ты ел сегодня? — она вошла в коридор, закрывая мокрый зонт, и стряхивая на пол дождевые брызги. — Мам, пошли? Ты обещала. — Сначала поешь, ты видел себя вообще? — нахмурилась Дэйю, продолжая снимать верхнюю одежду, — ты сейчас выглядишь, наверное, хуже чем… — она запнулась на полуслове, — давай, хотя бы чай попьём и пойдём. — Чай? — рыжий точно знал, о чем она говорит, но никак не мог вникнуть в смысл. — Послушай, самое страшное уже позади, — Дэйю взяла его за плечи и повела на кухню, — он поправится. Помнишь, Чэн сам так сказал. Ты о себе сейчас должен позаботиться, ну и хоть немного обо мне. «Я не хочу». Именно так билось в голове, стучало в груди. Ничего не было важно. Его тянуло туда, где находился старший брат. Все мысли, чувства — на данный момент только с ним. Но Шань послушно сел за стол, понимая, что на споры нет сил, и в конечном итоге, Дэйю всё равно поступит по-своему. Мо знал, почему и зачем терпел — мама поможет узнать, что сейчас с Тянем. Неделя прошла как во сне, в которой сон, по чьей-то злой шутке, воспроизводился, словно на повторе. Каждый вечер Шань и Дэйю ходили в больницу, и каждый вечер слышали одно и то же: «Состояние стабильное, ухудшений нет, посещения запрещены». Без должных связей до главного врача не добраться. Чэн на звонки не отвечал. Дэйю ездила к нему в офис, но всякий раз день оказывался «неприёмным». Наверное, это месть. Мо так думал. И сложно сказать, что он не достоин подобного. То, что произошло, то, что он сделал, не заслуживало прощения. Пусть даже никакого умысла навредить не было. Это не важно, главное итог. И как итог: рыжий забыл, когда ел, нормально спал и думал о чём-то другом, кроме брата. А Дэйю рядом с ним высыхала и серела, пытаясь при этом вразумить, хоть как-то обнадёжить. Но, чего она могла добиться? Рыжий уже выучил все смены мед.работников в столе справок. Безусловно, отвечали они одно и тоже, повторяя заученные слова, разница была лишь в интонации. Усталость, раздражение, злость, иногда сожаление. Очередная утренняя смена по окончанию второй недели встретила недовольными лицами. Одна женщина закатила глаза и отвернулась к другой, думая, что незаметно прошептала: «достал». Шаню было всё равно. Будь его воля, он бы на ближайшей банкетке ночевал, выбешивая персонал одним своим видом. Но и сегодня, эффект он имел тот же. — Здравствуйте. — Доброе утро, Шань, — ответила та, что не отворачивалась, даже лицо проще сделала. — Я хотел спро… — Его выписали, — не дождавшись ритуального вопроса, перебила на полуслове. — Как?! Когда?! — Ещё вчера. — Но я вчера был и вы ничего не сказали! — А теперь говорю. Хэ Тяня забрал господин Хэ. Всё, иди уже, не мешай работать. Мо буквально вывалился из больницы и в растерянности замер. Понятное дело, что из реанимации выписать не могли — только из обычной палаты, значит, им попросту специально ничего не говорили. Возможно, так велел Чэн, или же это желание самого Тяня, но, блять, кого чёрта?! Шань быстро зашарил по карманам в поисках телефона. Брат на быстром вызове. Однако по истечению долгой минуты и нескончаемых длинных характерных сигналов ясно одно — ни отвечать, ни тем более разговаривать с ним никто не собирался. Мо поджал губы, тяжело выдыхая носом. Если рассуждать логически, Чэн мог забрать Тяня в свой загородный дом, потому что оставлять его одного не только неразумно, но и не гуманно. Рыжий помнил, что брат весь переломан с правой стороны, а для регенерации подобных травм две недели несопоставимо мало. Поэтому позаботиться о себе он точно не в состоянии. Ему необходим круглосуточный уход. Мо нервно накинул капюшон на голову, нетерпеливо направляясь на остановку городского транспорта. Заполошное утро, когда всем необходимо на работу или учёбу уже минуло, поэтому на небольшой крытой лавке никого не оказалось. Вдалеке маячил пустой автобус, но Шань даже не попытался на него попасть. Отвернулся, глядя на прямую дорогу со снующими машинами. Адреса Чэнового дома он не знал, разве что по памяти можно было на своих двоих отправиться, отталкиваясь от знакомых ориентиров. Но это как-то совсем не продуманно. Если ему на телефон никто не отвечал, очень маловероятно, что вообще дверь откроют, кроме того, совсем не факт, что Тянь там. Это лишь догадки. Шань вновь достал телефон, покрутил в руках, и решил, что возможно, следует начать с малого. От больницы до съёмной квартиры Тяня полчаса на автобусе. Городской транспорт никогда не радовал быстрым ходом, но в данный момент это совершенно не раздражало и не расстраивало. Лишнее время подумать, хотя за последние дни, казалось, что он только этим и занимался. Ну и самобичеванием. Не без этого. Свою оплошность осознал, когда встретился с входной дверью, понимая, что ключей у него нет. А если Хэ по какой-то глупой и нелепой случайности дома — ему не откроют не только из-за моральной составляющей, но и из-за физической. Странно, что думал он обо всём и много, но вот об элементарном, типа обычной житейской логике — не приключилось. Но, раз уж пришёл… Он ни на что не рассчитывая, задрал руку, чтобы постучать, как дверь неожиданно резко распахнулась. Рыжего едва не сбила с ног женщина с ярким румянцем на щеках, а вернее, с неравномерными красными пятнами, сползающими на шею. Такое появляется не от смущения. — Я не нанималась работать за унижения! — крикнула она, приняв Шаня за кого-то другого, — эта сволочь не достойна ни хорошего обращения, ни жалости! Даже платно! — продолжила на повышенный тонах, — держу пари, та авария была не случайна, и его намеренно сбили, да я бы руку пожала этому человеку! — заорала она в лицо обалдевшему Мо, и ринулась к лифту. Шань успел поймать закрывающуюся дверь. Что ж. Судя по всему, «больной» дома. На амбулаторном лечении. Мо шагнул в коридор и замер. Сердце заколотилось часто-часто, в секунду разгоняя пульс в критическую отметку. Внутренности сковал страх и вязкая, как смола, неуверенность. Он так пытался, искренне изо всех сил, пытался, узнать, как Хэ, хотя бы мельком его увидеть. Даже был готов идти пешком до загородного дома Чэна, но когда выпал реальный шанс вмиг растерялся. Дрожь пошла по всему телу. Он очень боялся реакции Тяня на собственное появление, и в то время не мог ручаться за свою. В квартире царила тишина, Шань настороженно прислушался, но кроме своего шумного дыхания иных посторонних звуков не обнаружил. Стоять и бездействовать стало невыносимо, поэтому рыжий несмело вышел из коридора. Его тут же оглушило медикаментозным запахом, смеси из чего-то горького и химического, а так же едкого антисептика. Мо уже совершенно ни о чем не думая, завернул в зал и шоке распахнул глаза. Немая боль сковала грудь и сжала диафрагму в корявый, уродливый ком. Слова не срывались с вновь онемевшего языка, остались в горле и осколками вины в измотанном сердце. Тянь лежал на специально купленной медицинской многофункциональной кровати. Габаритная койка стояла вместо того дивана, в котором вечность назад они смотрели сериалы. Его правая нога и рука были схвачены перфорированными пластинами, заменявшие гипс, грудная клетка внахлест с ключицей туго перемотаны эластичным бинтом. Лицо Хэ напоминало искусственную бледную маску, из-за чего синяки под глазами на контрасте казались почти фиолетовыми. Он медленно смерил Мо нечитаемым взглядом. Серые глаза не выражали гнев или обвинения. Лишь едва заметный интерес. Прохладный, словно перед ним не брат, а случайный прохожий, который бестактно потревожил чужой отдых. — Зачем пришёл? — Ты… ты как? — кое-как выдавил из себя Шань. Хэ вздохнул и вяло повёл плечом, насколько позволяло его состояние и вынужденная фиксация бинтами. — Отлично, разве не видно? Тишина снова поглотила зал. — Ну? — упрямо нарушил её Тянь, — или говори, или вали отсюда. Мо не так представлял себе встречу. Вообще. Ему казалось, будут крики, угрозы и возможно истерика с любой из сторон, но в свою он склонялся больше. Тянь разговаривал так, словно они вчера в очередной раз повздорили из-за пустяка, и не произошло ничего непоправимого. Но Мо кожей ощущал, что это напускное, что так не бывает. Не может быть. Выросшая эмоциональная стена слишком огромна и монолитна, через неё не стоит даже пытаться пробиться. Он и раньше-то сложно преодолевал их вечные ментальные преграды, чаще всего разбивая лоб, если Тянь не помогал и не шёл навстречу. Сейчас же он точно не собирался двигаться в сторону примирения. Хэ максимально отстранился, примеряя на себя роль наблюдателя, не позволяя увидеть ничего больше. И самое главное — осталось ли это «больше»? Вдруг на самом деле уже ничего нет, а Шань опять надеялся на ложные химеры своей неизлечимой души. Слово «отчаяние» — хорошее слово, почти гениальное. Оно смогло обрести физическое воплощение. Процессы тела: дыхание, ритм сердца, даже боль. Та, которая стекает невысказанной виной куда-то по горлу в живот, укореняясь и скручиваясь холодной змеёй. — Я пришёл сказать, что сильно волновался за тебя, и я не хотел, чтобы так вышло. — За искуплением пришёл? Я не священник, Шань, и грехи отпускать не умею. Сам с этим справляйся. Рыжий невесело хмыкнул, и наконец-то отмер, сделав несколько неуверенных шагов в зал. — Я не знаю, как. — Начни с того, что я жив и так далее, — Хэ чуть шевельнул пальцами левой руки, мол, продолжай мысль за меня. — Ты больше не хочешь меня видеть? — для человека в отчаянии спрашивать откровенно и напрямик вообще не страшно. Ужас лишь в неведении. — Так важен мой ответ? Если я скажу «нет», ты свалишь? Мо приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, но опять ничего не вышло. — Или, например, я скажу «останься», останешься пока не выгоню? Мо закусил губу, опуская взгляд в пол. Он сам не понимал, согласился ли с утверждением брата, или просто не смог ничего принять из вышесказанного. Гигантский пласт вины, придавливал слишком оглушительно, отсекая внутренний выточенный стержень, который не позволял терпеть новые унижения. Но обстоятельства всегда сильнее, и с собой не договориться. — Ничего не меняется, — саркастично отозвался Хэ. Шань слышал слабый шелест накрахмаленных простыней, как будто брат медленно поменял позу. — Если бы ты хотел быть со мной — был бы. Чисто физически я никак не могу повлиять на это. По крайней мере, сейчас. Рыжий слабо дёрнулся и воззрился на Тяня во все глаза. — Или моё слово для тебя до сих пор закон? Что ж, приятно, — ухмыльнулся Хэ, — тогда, — сделал паузу, — пошёл нахуй отсюда, — почти по слогам. Мо расстроенно улыбнулся. Именно так, с болезненным выдохом. Он понял скрытый посыл слов брата. Его изуверскую сущность, которая нуждалась в нём. Хэ не мог сказать этого вслух. Только позволить находиться рядом. Через тернии обидных реплик, чувств и самолично выдуманного бреда, который нормальные люди назвали узами. Сложно сплетенной паутиной из химической реакции мозга, оказавшейся сильнее стальных канатов. Или измен. Непонимания. Вины. — Сам пошёл нахуй, — вскинул голову и глянул по-другому, — инвалид блядский. Воздух вошел в грудь, и цепное напряжение, которое пережимало нервы и грудь распалось. Оказывается, рыжий почти не дышал всё это время. Не жил и не существовал. А сейчас как будто проснулся от кошмара, произошедшего несколько недель назад. Точка фокуса сместилась с Тяня, и Шань огляделся вокруг. Задернутые шторы, беспорядок на полу в виде перевёрнутой тарелки и остатков супа на дорогом ламинате, а также части простыней. Брызги были даже на бинтах и остались розовыми ожогами на голой груди Хэ. — Ну ты и неудачник, — обрисовал погром и всю ситуацию в целом Шань. Что-то незримо менялось, отсеивая напряжения, как через сито. Словно время скакнуло назад, и вот они снова братья, и снова любят-ненавидят друг друга, облачая привязанность в гадкие словесные извороты. — Я привык только к одной прислуге, на другую не размениваюсь, — в своей сучьей манере доложил Тянь. Как же знакома его желчь, но отчего она перестала отравлять? Может быть потому что никогда не было такой цели? Или только сейчас её не стало, когда после всего в ней не оставалось смысла? — Я сейчас тебе на башку остатки того хрючева надену, усёк? — не нужно далеко ходить, чтобы понять, кого так изящно Хэ назвал своей лучшей прислугой. — Ты сильно не зарывайся, или забыл для чего здесь, и что блеял минуту назад. Тебе же жаль, да? Ну, так искупай вину. И меня. Через пару секунд до рыжего дошло. — Что? — Мне казалось, что это у меня сотряс, — левой рукой Тянь указал себе на голову. — Я тебя в ванну как отнесу, придурок? — совершенно растерялся Шань, — ты весишь тонну. А твой «доспех» и того больше, — нервно хохотнул в конце. — Ты подумай пока, а я вздремну. Разбудишь, как допрёт, то есть пару часов у меня есть. — Ты заебал уже! — рявкнул Мо, — говори нормально, что делать! Хэ закатил глаза. Весь его внешний вид словно олицетворял раздражение и пренебрежение, но Шань чувствовал, что это очередная игра. Тянь на сто процентов получал удовольствие от их положения в данный момент, и даже статус «больного» не мешал ему ощущать превосходство. — В ванной есть набор для мытья. Рыжий закусил губу, очень смутно представляя сам процесс. Но одно он знал точно — будет не просто. Всем. Мо не пришлось искать указанные вещи. Они лежали на подвесной полке в шаговой доступности. Ёмкость для воды, несколько воздушных губок и остальные принадлежности для личной гигиены. Он притащил всё в зал в несколько заходов, выставив собранные вещи на подкатной столик, тоже, по всей видимости, новый. Хэ следил молча, и на том спасибо. — Блин, — шикнул Шань и задрал ногу, чтобы убедиться, что действительно наступил белым носком в какое-то месиво на полу, — как же ты бесишь, — сообщил Тяню. — Можешь пойти домой и быть спокойным там. Как видишь, никто не держит, — Хэ аккуратно придвинул к торсу зафиксированную руку, чуть поморщившись от боли. Шань моментально сдулся. Больше ничего не комментируя, быстро сорвал с себя оба носка и ушлёпал в ванную, кидая пару в барабан стиральной машинки, а после краткой заминки сдёрнул одно из десятков полотенец с горизонтальной вешалки, и намочив его, отправился обратно. Наспех затёр оставшиеся следы супа на полу, и схватив оставшуюся от него тарелку, всем скопом выбросил в ведро. Быстро, продуктивно и не жалко. Вещи-то не его. Оставалось самое… странное. Он никогда ни за кем не ухаживал подобным образом. Слишком личная, можно даже сказать интимная часть жизни другого человека, в которую ему придётся влезть. Мо нервничал. И что хуже — смущался. И если вдруг Тянь заметит столь неуместную реакцию, то лучше провалиться к чёрту, чем вот это всё. А блядкий Хэ заметит. Чтоб ему… поскорее выздороветь. Шань несколько раз намочил губку и вспенил её. Самая главная тактика, которую он для себя выбрал — не смотреть ему в глаза. Делать своё дело, представляя перед собой не обнажённое тело брата, которое нужно вымыть, а некий неодушевленный участок, нуждающийся в чистке. — Ты медитируешь, что ли? Этой сволочи обязательно было испортить настрой. — Заткнись. И… — М? Не смотреть в глаза. — … и заткнись, — Шань сосредоточенно поднес руку к торсу, мягко стирая остатки еды. — Ёмко. Не реагировать. Рыжий прополоскал губку и снова обернулся к брату, заторможено разглядывая, как плавно поднимается и опускается его грудная клетка. Как неосторожно оставленные капли воды стекают по обеим сторонам и впитываются в матрас. На его левой руке: от плеча до локтевого сгиба, появились мурашки, приподнимая темные волоски. — Мог бы воду погорячее сделать, — упрекнул Хэ. — М… — согласился Мо. Мог бы. Конечно, мог. А ещё он бы мог не пялиться так на брата. На крепкий плоский живот и чуть ниже, на скрытое тонкой простыней. Это какое-то извращение. Буквально несколько минут назад он едва в муках совести не умер, не рассчитывая ни на что, кроме злости и презрения. А теперь трёт губкой изувеченное тело Тяня, и не знает, куда деть дикий взгляд, и рыжий был почти уверен, что у него именно такой. — Прекрати возить по одному месту, мне неприятно. — А я тут не для твоего удовольствия, — огрызнулся Мо, энергично начиная мусолить губкой другой бок, к слову, и так чистый, но Шаню было не до того. — Верно, ты здесь, чтобы проделать во мне дыру, — поморщился Хэ, чуть сдвигаясь от неприятного трения. И естественно, следом сползла простынь, открывая всё то, от чего Мо так старательно отводил взгляд. — Да блять, Тянь! Он цыкнул, и подтянул тряпицу обратно. — Это член, у тебя вроде тоже есть, так что нечего так пугаться. Мо сунул губку в воду. — А что, я по-твоему должен радость испытывать, глядя на чужие хуи?! — Не знаю, ты мне скажи, — явный намёк на те фото, на которых Мо… — Даже не начинай, — прошипел рыжий, — не поднимай эту тему, иначе я тебе вторую руку сломаю. — А потом что? Останешься спать у меня на коврике в коридоре? Думаешь, я не знал, что ты таскался ко мне в больницу каждый день? — А сам, что? Обиделся, как девка, и набивал себе цену?! — Первое время, мне было не до этого. А потом стало интересно. В конце концов, ты же мне не так давно доступно объяснил, что я тебе не нужен, хотелось проверить, насколько ты последователен в своих решениях. — В твоей башке одно дерьмо! Ты так ничего и не понял! — Наоборот, у меня было время подумать. Обо всём. Кстати, Хана постигнет та же участь, что и твоего подставного ёбыря, а в остальном — посмотрим. — Что это значит? — честно сказать, рыжему было абсолютно плевать на Хана, особенно после всех его подстав, напрягала лишь неопределенность слов брата. — То и значит. А вообще, из-за тебя я попал в КПЗ и чуть ли не в морг, ты не думаешь, что это слишком много косяков за такой короткий промежуток времени? Мо скривился. — Всё это произошло из-за самого тебя. Никто не просил тебя избивать того парня, да и остальное тоже… Ты вообще помнишь, что мне наговорил? — Я был зол, — очень просто, будто это его оправдывало. — Я тоже. Но это ничего не меняет. — Вот именно. Рыжий тяжело вздохнул. Оставалось лишь догадываться, что снова засело в воспаленном мозгу брата. — Сменю воду, — отстранённо доложил Мо, направляясь в ванную. *** Змей посильнее хлопнул дверью машины, подходя к воротам особняка. Руку он уже успел вытереть от грязи влажными салфетками, но вот за изгвазданное колено даже браться не стал. Настроение планомерно колыхалось где-то между дном и мутным илом, потому как ожидание от сегодняшнего дня совершенно не оправдались. То есть, удочку то он закинул, но результата не мог прощупать ни на миллиметр. От него ничего не зависело, а надеяться на кого-то типа старших, вернее, на определённого человека — крайне бессмысленная затея. Ждать Ли умел. Терпение у него вполне развито, но только при том условии, когда есть понимание, что за чем должно произойти. Видеть определённый ход событий и ждать подходящего момента. Но сейчас он вынужден гадать насколько сильно его наебал Бохай, и наебал ли вообще. Крайне «окрыляющее» занятие. Ли зашёл в холл и навалился спиной на дверь. Как и полагалось, в доме снова никого. Никого видимого, ведь персонал имелся в избытке, но поразительно ловко умел мимикрировать под окружающую среду. Возможно, они даже тени не отбрасывали, как и их хренов хозяин. Исполинская нечисть. Змей оттолкнулся от двери, и слегка передёрнул плечами. Хотелось или напиться или разнести здесь всё вокруг. А то и всего вместе. Возможно, сейчас где-то за десятки километров отсюда, хоронят его мать. Возможно, где-то там, от радости бухает Суон и отец. Проживают свои поганые жизни, ни в чём себе не отказывая. А он… Ли дёрнулся, закусывая губу, не смея даже мысленно продолжить развивать эту мысль. Потому что злит до спазмов гастрита. И, кажется, что даже та грязь, что на джинсах, чище, чем то, что плавится и течёт под кожей. В нём. Если Бохай не поможет, не свяжет с Химиком, Змей пойдёт иным путем. Каким угодно. Потому что уже край. Всего этого фарса — край. Растянулось на слишком долго, то, что должно уйти вспышкой. Ли поднялся по лестнице, едва не врезаясь в грудь Чэна. Глянул на него снизу вверх и отшагнул в сторону, чтобы обойти. Только не сейчас, и только не он. Хочется одиночества, тишины и ледяного душа. В лёд уйти с головой, чтобы болело всё. Физическая боль — нормально. Она позволяет чувствовать, или если уметь — не чувствовать ничего. Чтобы пусто в голове. А не эта мерзкая многоножка, скребущая черепную коробку изнутри. Хэ, был бы не Хэ, если бы позволил Змею поступить, как тому вздумается. Задержал за руку и бесцеремонно схватился за его подбородок, поворачивая голову к себе, лицезрея оцарапанную воспаленную скулу. — Первый день в школе, — резюмировал он. Змей мотнул головой, но вырываться не вышло. — Но заметь, ножевое не у меня. Тень, промелькнувшая на лице Чэна, заставила Ли усмехнуться. — Да ладно, вру я. Как всегда. Всё? Я могу идти? — Ты про правила помнишь? — чуть пихнул его в сторону, и оценил весь внешний вид. По лицу непонятно, что он там подумал, но Змею, как никогда было плевать на это. — Главное, что о них помнишь ты. Если что, растолкуешь потом, что да как. Я в детали не вдавался. — С Суоном тоже не вдавался в детали? — Что? — словно перед взором граната. Хэ не спешил объясниться, только смотрел презрительно, как на мелкое насекомое. — Причём здесь он? — Змей незаметно выдохнул, силясь понять смысл обвинения. — Человек, который пользовался тобой, не имел власти в доме твоего отца. От него ничего не зависело, обычная прислуга. Одного твоего слова отцу было бы достаточно, чтобы этого не происходило. Но ты молчал. Посчитав, что это… детали? Змей онемел, хотя так хотелось по-киношному заорать: «да что ты знаешь об этом?! О моей жизни ТАМ?!» Винить себя он никогда не переставал. За слабость, неумение в эмоции, в хрупкости ментального скелета, который после всего — в дребезги. Лишь режет острыми обломками, пуская чёрную кислую кровь, и подначивая, чтобы больше никогда… И ничего уже не изменить. Времени отмоталось — года, но что в этом толку, если к дополнению к собственному самоедству, образовался ещё один судья, которому «виднее», и он делает выводы. Просто так, идя мимо по коридору. — Как верно ты сказал. Так и было. Специально ли Чэн выворачивал его на эмоции, ковыряясь в самом больном, или же походя указал, что Ли безвольное дерьмо и мазохист — Змей не собирался узнавать, потому что тема на грани, как и он сам. — Я не спрашивал твоего мнения о верности моих слов. В этом нет нужды. К очевидным фактам нет необходимости искать доказательства. — Ты вроде шёл куда-то, если я не ошибаюсь? — до последнего. Ни грамма эмоций. Ли ни за что не собирался покупаться на эти провокации. — Не задерживаю. Можешь на досуге ещё что-нибудь обдумать о моей жизни, ни капли не возражаю. В конце концов, это теперь твоя обязанность, как опекуна. Давай, прояви чудеса фантазии и нерастраченной ласки, а я буду преданно ждать. Мне ведь так не хватает мужской заботы, после Суона никто так и не сподобился, — если бы от слов можно было проблеваться, Змей бы уже опорожнил желудок. Зря Хэ думал, что мог задеть его больше, чем он сам себя. Вывернуть внутренности и показать, что, да, Чэн прав, перед ним безнравственная и безэмоциональная тварь. Та, которая изжила себя, поэтому ей не должно быть больно. Да? Хэ резко схватил его за горло, припечатывая к стене насколько сильно, что захватило дыхание и голова пошла кругом. Ещё бы немного и он откусил себе язык. Невосполнимая потеря для окружающих, и особенно для Чэна. Но оно того стоило, подобная реакция «хозяина». Чэн до слепоты пережал чужое дыхание, второй рукой вдавливая его плечо в дерево косяка. Казалось ещё чуть-чуть и что-нибудь не выдержит — либо декоративная отделка, либо кости пацана. Ли распахнул глаза, очарованно вглядываясь в ярость. Фокус плыл, пестрил пятнами, но Змей боялся пропустить хоть миг. Пить чужие эмоции — единственное, что оставалось. Что угодно, лишь бы унять мерзость, что творилась внутри. — Как тебе моя ласка? Достаточно? — прозвучало слишком близко, обожгло кожу возле уха, и зазмеилось по позвонкам мурашками. — М-мхх… — Ли упёрся ладонями в его грудную клетку, пытаясь отодвинуть от себя. Единственное желание — сделать вдох. Пальцы милостиво разжались, скользнули к затылку, удерживая так, чтобы голова Змея была задрана к чужому лицу. Чэн наклонился, дыша сорванным, сбившимся дыханием мальчишки. — Ну? — ждал ответа, которого получить не мог. Змей вцепился в плечи и сделал рывок вперёд. Опаляя жаром и судорожной одышкой расслабленные губы напротив. Впился, прикусил, с хрипом врываясь языком в рот. На доли секунды он завладел всем — этим мигом, своим телом и мужчиной рядом. Им, который Хозяин. Но не в этот кратчайший промежуток вечности. Горячий, влажный, он был тем лекарством, от которого слабели ноги, и Змей с ещё большим рвением, упоением вылизывал, вторгался в его рот гибким языком, цепляясь пальцами намертво в материал пиджака, каждую секунду ожидая неминуемой боли от удара. Но секунды таяли, а он так и не происходил. Ли ощутил тяжёлый выдох, а затем его сильно вжало в стену. Чувствительный хват за талию, словно в попытке вдавить через кожу пальцы, помечая её синяками, которые точно останутся. Змей выгнулся от боли, зашипев в чужие губы, терзавшие уже в ответ, не дающие воздуха, лишь назидательное превосходство и влажный жар. — Ммм… — единственное, что рвалось из глотки, в отчаянной попытке не задохнуться и не подохнуть от лавины острого адреналина, разогнавшего сердце на сотню ударов в минуту. Чэн нагло втиснул колено между его ног, бедром надавливая на напряжённый пах, оттянул голову за волосы на затылке, запрокидывая её ещё сильнее вверх, и ухватился пятернёй под подбородком, контролируя бешеный пульс. Нежная кожа шеи покрылась красными отметинами, а пацан уже не дышал, хрипел в его руках, но рвался к нему с прежней силой, всасывая язык себе в рот, мокро отвечая на бездумный яростный порыв. Хэ буквально вдавил его в стену собой, ощущая каждую напряжённую мышцу, одуряющий запах и дрожь гибкого тела. Тёмные мысли не желали отпускать и останавливаться. Хотелось разорвать мальчишку на части, от его покорности и нелепой смелости кинуться на взрослого мужчину. Хэ удерживая его за шею, медленно отстранился, глядя, как тяжело и часто дышал Змей. Как облизывал малиновые вспухшие губы, и смотрел томным жёлтым взглядом из-под ресниц. Его скулы окрасились в лихорадку, а на лбу и горле выступила испарина. Сочетание порно и эстетики резало глаза. — Мне не… Змей не успел закончить мысль, Чэн властным движением взялся за его подбородок, а после большой палец с нажимом прочертил по губам, стирая блеск общей слюны, сильнее раздражая чувствительную кожу. Ли неосознанно приоткрыл рот, глядя в ответ в чёрные провалы глаз. Хэ углубился пальцем внутрь, в нежную мягкую глубину, поглаживая грубым пальцем чуть подрагивающий язык. Змей не закрывал рта, с обволакивающей истомой позволяя вопиющее действо, возбуждаясь до боли, до ломоты в пояснице. Резко стало абсолютно на всё плевать. По подбородку потекла слюна, слабо дёрнулся кадык. Чэн медленно водил пальцем по мякоти языка, очерчивал края заостренных клыков и размазывал влагу по губам. Второй рукой заправил белые вихры волос за ухо, задерживая ладонь на затылке. Ли мотнул головой в сторону, облизнулся и потянулся наверх, к его шее. Как давно хотел. Встал на цыпочки, утыкаясь носом в горячую кожу, одуряюще вкусно пахнущую. Под руками острый ворот белой рубахи ощущался как пройденный рубеж, нестерпимо хотелось проникнуть дальше, под материал, раздирая ногтями гладкую кожу груди. Чэн крепко взялся за его плечи и рывком отстранил он себя, а после, как ни в чем не бывало, сделал шаг назад, поправляя на себе одежду и тот самый белый воротник. — Успокойся. Ли с чуть замедленной реакцией воззрился на него. Чэн выглядел так, словно мимо проходил, и между ними не произошло ничего экстраординарного. Ни в мимике, ни в жестах никакой спешки или неловкости. — А помочь мне не хочешь успокоиться? — раздражение росло пропорционально утихающему возбуждению. — Нет, — спокойно ответил он. — Почему? — просто, чтобы знать. — Ничего особенного, чего бы мне хотелось продолжать. — То есть, — Ли пропустил чёлку сквозь пальцы, — эксперимент не удался? — В следующий раз, если сделаешь нечто подобное, последствия для тебя будут удручающие, — проигнорировал его вопрос, вновь устанавливая главенствующую роль в диалоге. — А минуту назад ты совсем не возражал, — улыбаясь, напомнил Змей, — пальцы мне в рот совал. Чэн усмехнулся, глянув сверху вниз. — Было дело. Интересно стало, что ещё ты позволишь. Как выяснилось — всё. А об такую блядь, руки марать не хочется. Видимо, Суон оказался менее чистоплотным, но, я думаю, ты в этом только выиграл, да? Хэ пресёк удар моментально, обхватив кулак ладонью в паре сантиметрах от своего лица, а после оттолкнул Змея так, что тот едва не опрокинулся на спину. — В душ иди и за уроки. Завтра в школу, пацан.