daegu;

Я так скучаю по себе с целым сердцем и нетронутой психикой. Я думал, что будет легче, но теперь, кутаясь в куртку со сбитым пухом (потому что я — идиот, который не умеет правильно стирать хорошие вещи, и вообще сломал стиральную машинку на днях), думаю о том, что не будет. — Самый сложный период в жизни закончился! Наблюдая, как выходят с территории школы бывшие школьники, смотрю на улыбки и, прикуривая уже третью сигарету, думаю о том, что они неправы. Как же они ошибаются, но учиться надо на своих ошибках, правда же. Когда уже почти двадцать шесть лет живу, а все думаю, кем же хочу стать, когда вырасту. Я даже не знаю, кто я, и подаю себе плохой пример, стоя в очереди за новой пачкой сигарет. А паспорт остался дома, и просто хлопаю по карманам, где завалялась мелочь и карта, с безысходностью в глазах, и после молча ухожу из магазина. — Мальчик, ты потерялся? Какая-то сгорбленная старушка подходит и спрашивает, и хочется ответить, что — да, бабушка, потерялся. Не тот возраст, не те уже мысли в голове, когда нагрубить в ответ хочется. Просто устал. Просто внутри уже восемьдесят пять, и хочется просто лечь и не проснуться. — Потерялся, бабушка. Ах, давайте помогу с пакетами. Иногда ещё что-то просыпается внутри из человеческого, но чаще — просто мертв внутри. Внутри — как черная дыра, и нет спасения, но уже так плевать, что в нее так и продолжают падать окурки. Пепельница души. Все вокруг — кровать, точнее — было бы просто отлично. Вздох тяжёлый, когда устраиваюсь на скамейке в парке, опуская руку с тлеющей сигаретой. Последняя, кажется. Взгляд вверх, где пасмурное небо, где просто… Пустота. Такая же — внутри. Такая же, как и вокруг, и кажется, что вокруг людей больше нет. Один на весь мир. — С вами все в порядке? Сигарета давно стлела, из пальцев выпала. Взгляд с потемневшего неба — на незнакомое лицо. — Да, конечно. Приходится сесть, сгорбившись, сжав холодную перекладину скамейки пальцами. На самом деле, ничего не в порядке, но это нормально — притворяться, что все хорошо, а дома кричать от боли, вжимаясь при судорогах в подушку. Хотя… Давно это было. Мертв внутри и не знаю, что с этим делать, но мне уже никак. Одиноко, но никто не нужен. Я не доживу до пенсии, так что… Всему учиться надо на собственных ошибках, и я научился многому. Мой багаж знаний переполнен, но эти знания должен приобрести каждый сам, иначе не поймет. Не поймет, что лучший друг все же телефон с наушниками. Боль причиняют все, даже я это делал, а обещал, что не буду. В новом веке мы любим до тех пор, пока не найдем кого-нибудь получше. Симпатию от любви отделять надо уметь, но тратится на обучение этому жизнь вся, целая вечность. Оплатить обучение можно лишь лучшими годами жизни… Точнее, просто молодостью. Лучшие годы это сейчас, когда уже понял, как все работает, и даже уже не разочаровываешься. Потому что все остальные эмоции — обида, грусть и далее — приносят хоть какие-то краски, а разочарование — лишь пустоту. Разочаровываться нечему, если внутри лишь одна пустота и осталась. «Остановись, ты был другим». «А каким?» «Жизнерадостным». «Я притворялся». «Так зачем?» «Просто». «Будь собой». «Так я уже. Теперь.» Каждый боится быть одиноким. Но когда внутри пустота давит, становится все равно. Может, поехать надо куда-нибудь. Просто сесть на поезд, приехать к морю, побродить по пляжу, сняв обувь. Даже если уже холодно и песок не греет, а лишь будто похоронить хочет своим холодом. А может, давно пора уже. Поездка не спасет. Яркие краски жизни — обман зрения. Уж лучше галлюцинациями жить, накормленным фальшивыми обещаниями, чем вот так. Потому что так уже жить не хочется. Мне нормально. Я в порядке. Смятая пачка сигарет — в кармане, и холодные руки сжимают ее будто с какой-то надеждой. На будущее, может. А будущего нет, любви нет, ничего нет. Обо всей хрени перестаешь думать только тогда, когда рядом есть человек, который ради тебя ото всех отвернулся. Вот только, начиная с самопожертвования, заканчиваешь тем, что начинаешь ненавидеть того, кого любил. Мертвых не спасти, Тэхен. Пальцы ног уже ничего не чувствуют, перебирая холодный песок, где камушки. Ветер забирается под расстегнутую куртку, высокий ворот свитера не спасает. Все учатся на своих ошибках. А я — твоя крупная ошибка. Ты так говорил. Что ж, общаться внутри своей головы с тобой стало нормой. Может, со мной ещё не всё потеряно, если внутри ещё теплятся воспоминания, а может, я просто жалок, жалея, что когда-то оттолкнул. Я сам — своя крупная ошибка. Может, от нее избавиться бы. Осознание темным ядом внутри, и противоядия нет, его не найти, поздно уже. Взгляд вновь на серое небо. Губы дёргаются при кривой улыбке. Обветрились. Кажется, я никем не стану, когда вырасту. Лодыжки ласкают спокойные, безмятежные волны. Я соскучился, но признаваться в этом тебе самому — бессмысленно. Потому что зачем ворошить прошлое и напоминать о себе, если меня больше… нет. Куртка уже не греет, намокла, тянет вниз. Телефон в кармане, утонувший в воде, теперь не жалко, но на языке саднит от укола досады, что теперь точно не смогу набрать нужный номер. Вода холодная. Будто похоронить хочет. Может, пора уже. Холодно.