Цветочный ком в горле

Америке страшно. Вроде как, повода бояться нет, если ты сверхдержава, можешь за себя постоять, да и за словом в карман не лезешь. Но разве это нормально, когда цветы валятся из глотки на чистый белый кафель ванной, воняющий каким-то моющим средством, когда лёгкие словно разрывает от сильной боли, заставляющей пригибаться к полу? Разве это нормально? Наконец припадок прошёл, а США смог приподняться на трясущихся, замотанных бинтами руках, а затем сел. К слову, бинты эти он уже года как два носил лишь для вида, изредка демонстрируя повязки как "последствия боевых ранений". Но теперь никакие бинты бы не помогли. На полу уже традиционно красовалось месиво из красных изломанных лепестков анемоны, измазанных в крови, стремительно засыхающей. Снова придётся вытирать. Ведь эти чёртовы цветы должны остаться в тайне. Об этом будет знать лишь сам Америка, и его бледное отражение в зеркале. Подтерев за "цветочной блевотнёй", как сам США окрестил этот недуг, уголки рта, несчастный принял более - менее устойчивое положение, при котором не хотелось вновь вывернуться наизнанку от желчного, саднящего чувства глубоко в горле. Блондинистая голова парня коснулась холодной зеленоватой плитки, коей были выложены стены, и закрыл глаза. В голове роились не самые радужные мысли, начиная от причин такого состояния, а заканчивая последствиями. Отчего-то, Америка был твёрдо уверен, что если он в скором времени не избавится от прилипшей так некстати заразы, то окажется под землёй, и будут жрать его развороченные цветами лёгкие черви. Настроение резко упало. Примерно тогда же, США вспомнил одну весьма интересную историю. Её ему рассказала Франция, нервно одёргивая руками чёрную юбку. Тогда ещё, Америка не поверил в глупые россказни француженки, решив, что европейцы действительно сплетники, да ещё и отменные выдумщики. Но сейчас очень захотелось поверить. История же была о том, что влюбляться - очень опасно и болезненно. А самое главное - смертоносно. На этом моменте Америка нервно хихикнул, косясь на Францию, какая ещё, к чёрту любовь, смерть из-за любви? Лучше бы она ему про положение дел в Евросоюзе рассказала, если уж так поболтать захотелось. Но сама француженка была другого мнения об этой истории. Она шикнула, и начала свой рассказ. Тогда США не вслушивался в эту тягомотину, тем более, история была о том, что он и сам знал и видел. Об Империи Третьего Рейха. И о болезненном падении его с его же трона. Едкая ухмылка того немца отпечаталась в сознании навсегда, у каждого, кто имел честь её наблюдать. Отталкивающая. Пугающая. Измученная. О последнем пункте Америка как-то обычно не задумывался. Враг - он и есть враг, пусть измученный и избитый, как собака - не жалко. Не жалко окрасить всё его кровью. Никогда не считалось убийство врага постыдным. США действительно считал, что Рейха убили они с тем восточным коммунякой, позднее доставившим американцу немало проблем, но в то же время, практически мальчишечьего азарта. Увы, но точка зрения Франции была несколько другой. Она разглагольствовала о неких цветах, подкосивших моральное и физическое здоровье немца. Именно это послужило одной из причин жестокого поражения, и последующей смерти Рейха. Девушка ничуть не умаляла заслуг СССР и США в своём рассказе, но эти цветы... Эти цветы явно казались Америке чем-то глупым и несерьёзным. Подумать только, сдохнуть из-за цветочков, какая ирония, какая шутка. Вот только теперь это не казалось шуткой ни на грамм. - Да даже если на то пошло, какой с той истории прок? Если этот нацист действительно блевал цветами, прямо как и я, а потом умер, неужели я умру тоже? - шипел США в пустоту, в ненавистную салатовую плитку, от которой уже начинали болеть глаза. - Да и вообще, каковой была причина появления этих цветочных ошмётков в организме? Несчастный закрыл глаза, и до боли сжал зубы. Ротовая полость сильно горчила, явно повлияли лепестки. Горло саднит, как ненормальное, словно что-то дерябает изнутри. А ведь от этого пока что не избавиться, это застряло внутри, не вылезает, не выдавливается. Мразотные ощущения. Америка собрался с силами и поднялся с пола. Впереди ещё большая часть дня, а на столе покоятся горы бумаг, коих не касалась его рука в течении нескольких дней. А также необходимо совершить несколько деловых звонков, правда, американец не был уверен в том, что в таком состоянии можно внятно разговаривать. Но работа есть работа, а потому даже цветочное месиво на полу подождёт. Но перед выходом из ванной, Америка подцепил один из измятых лепестков с пола. Было бы интересно узнать, что за цветы растут внутри, думалось ему. Выйдя из ванной с как можно более адекватной и позитивной рожей, американец направился к себе в кабинет. С грохотом распахнув дверь, он прошествовал вовнутрь комнаты, резко отодвинул стул на колёсиках, и плюхнулся на него, на ногах было тяжело устоять. Дверь со скрипом медленно затворилась, оставляя хозяина кабинета наедине со своими мыслями и проблемами. ~ Не в первый раз России уже приходилось откидывать в угол комнаты покрытое свежей кровью лезвие бритвы, а затем легонько оглаживать порезы на руке. Старые бинты белели на прикроватном столике в полутьме комнаты, а новые, ещё не распакованные, валялись в ногах мрачного парня. Дождь тихонько барабанил по подоконнику небольшой комнатки, в каплях, стекающих по грязному оконному стеклу, отчётливо виделись слёзы. Россия поднёс к лицу исцарапанную бритвой руку и уставился на свежие порезы. Скукота, одним словом. Удовольствия это не причиняло никакого, боли было тоже маловато, чтобы топить в ней свои душевные переживания, а без бинтов тонкие запястья выглядели как-то голо и беззащитно. Однако было во всей этой ситуации что-то глубокое, что-то, что заставляло Россию во время каждого осеннего дождя браться за бритву и наносить себе хотя бы один, хотя бы самый жалкий порез. Словно что-то внутри ехидно ухмылялось несчастному, призывая к не особо и полезным действиям. Срываться на других было чем-то вроде табу. Нельзя было позволить кому-бы то ни было углядеть в себе отвратительное и бесхребетное, что таит в себе его душа, которую он всеми силами презирал. В последнее время действительно становилось только хуже, сотни, тысячи людей, десятки стран презирали его, и от этого было не отвернуться. Было бы гораздо проще пережить это с родственником или другом, но... Отчего-то не хотелось. Беларусь действительно сильно волновался, звал в гости, но Россия вежливо отклонял эти самые предложения. Не хватало ещё, чтобы любимый брат увидел его таким. Таким жалким и не способным постоять не то, что за других, а даже за себя. Единственное, что утешало, это то, что таким Россия был лишь для себя, лишь для маленькой тесной квартирки, так и не ставшей за долгие годы в ней проживания родной. Россия научился сносить собственные пристрастия к самоповреждению относительно спокойно. С крыши ему пока что броситься не хотелось, перед этим смачно врезав Америке и европейцам. Даже последнего он умудрился не желать, злым он себя никогда не называл. А оттого, на своих руках он видел лишь свою кровь. Другого ему не дано.