Полумрак подступающего скорого вечера окутал стены и затаился в углах, выглядывая из этих бездонных и непроходимых глубин своими чернильно-черными глазами, будто стрелы, впившиеся в меня со всех сторон, тараня голову и грудь, которая тяжело вздымалась и опадала, а взгляд был намертво прикован к белоснежному свадебному платью, словно по случайности повешенному на высокий стул, приняв форму женского тела и издалека, да еще в полутьме казалось, что кто-то сидит там, неподвижно, небрежно… Прямо напротив.
Рваный выдох сорвался с губ, выпуская наружу застоявшееся напряжение, которым дом и так был забит под завязку. Непослушная прядка спала с плеча на грудь, коснувшись лица, и я вздрогнула, а ненависть в глубине души заклокотала с новой силой. Тонко поджав губы, я мысленно отчеканила: не хочу… Я НЕ ХОЧУ этого!
Стиснув ладонь в кулак, я поддалась гневу и со всей злости отшвырнула рядом стоящий кувшин, разбив его вдребезги об деревянный пол. Молоко медленно расплылось белым пятном, напоминая цвет моего свадебного платья…
Я нервно сглотнула, будто завороженная наблюдая, как это пятно растет и ширится, и чувствовала себя захваченной в его плен, не способной ни вырваться, ни освободиться, только захлебнуться…
Словно ничего не могла с собой поделать, я вновь бездумно уставилась на платье немигающим взглядом, застыв так, будто отлитая живьем статуя, превращенная в камень злым, жаждущим мести существом, решившим за что-то поквитаться со мной…
Как оказалось, пока я самовольничала и бездельничала во время домашнего ареста, слоняясь по деревне и тайком убегала в лес уже после «освобождения», беспокоясь за Дреки и ее малышей, моя мачеха с сестрицей и еще несколько женщин шили его днями напролет, заодно подготавливая приданное и все это происходило у меня за спиной. Они попросту ничего не сказали мне, оставили в неведении, нарочно, чтобы я ничего не испортила и не сорвала.
Взгляд соскользнул к бусинам, что блестели даже в полумраке комнаты.
Нет, они просто поставили меня перед фактом: через три дня состоится помолвка, а еще через неделю — свадьба.
Это случилось позавчера, в полдень, сразу после того как я вернулась с нашей первой и пока последней охоты с малышами, в течение которой я вдоволь настреляла дичи и постаралась научить их охотиться самим, внимательно наблюдая за попытками детенышей и безмерно радуясь успехам, будто они и вправду мои дети… И хоть таковыми они являлись лишь на словах, это не помешало мне испытывать за них материнскую гордость и уверенность в их дальнейшем будущем, ведь если уже сейчас у них все неплохо получается, то дальше будет становиться только лучше и лучше…
Поэтому, обнадеженная и довольная, я вернула их матери, которая уже проснулась и отправилась нас искать, выйдя навстречу, явно обеспокоенная нашим долгим отсутствием. Передав дракончиков, что называется «из рук в руки», я оставила им настрелянной дичи на вечер, на тот случай, если у Дреки не найдется сил выйти на охоту самой, и преспокойненько отчалила домой, лишь взяв себе пару-тройку тушек, чтобы прикрыть ими свое отсутствие. По дороге я распевала задорные песенки и весело махала птичками, держа их безжизненные тушки за тонкие шейки, а в голове скакали мысли одна ярче другой. Иными словами, я была в прекрасном расположении духа и никак не ожидала такой напасти, обрушившейся мне на голову прямо с порога, буквально выбив почву из-под ног.
Я, конечно, знала, что свадьба — это не народ в одном месте собрать и требует времени, усилий и подготовки, но не думала, что этот день настанет так быстро! Чересчур быстро.
Ошарашенная услышанным, я никак не могла поверить своим ушам, не могла осознать, что мои глаза меня не обманывают и платье — свадебное платье — уже лежит в моем доме, в моей комнате, на моей кровати дожидаясь заветного дня.
Как? Как этот день мог так быстро наступить? Неужели… Неужели назначенный срок уже истек? Но когда? Когда он только успел? Ведь… Ведь даже месяца еще не прошло…
Спина ныла от неудобной позы, в которой я просидела долгое время и не давала мне сосредоточиться, думать и думать, ища выход из этого положения, в котором я оказалась просто по какой-то нелепой шутке богов, но никак не по своей воле, и не могла его найти, как бы сильно не старалась и иногда, нет-нет, но проскальзывала мысль, что никакого выхода на самом деле и не было, а мои попытки все изменить и исправить попросту невозможны и, более того, глупы… Выпрямившись и переместившись в сторонку, я снова ушла в воспоминания с головой, все еще силясь осознать происходящее, неизбежную реальность, с которой не желала мириться ни за что и никогда. Но моего мнения никто не спрашивал.
Моего мнения ВООБЩЕ никто не спрашивал.
Отец просто сказал мне это, вынес как приговор и все смирились с его решением, приняли как данность, даже не помыслив возразить или усомниться, потому что — на минуточку, — мне всего четырнадцать, я еще ребенок, у которого шило из одного места не вышло, и, к слову, мы только что перебрались на новый остров, заново отстраиваем свой потерянный дом и забываем жуткие кошмары, прекращая вздрагивать каждый раз, когда слышим резкий звук или порыв ледяного ветра, напоминающий вой Морского Дракона, не признаваясь в своих страхах потому что мы — викинги и не боимся смерти, в каком бы обличье она не предстала.
И на самом деле… Если быть уж совсем откровенной… Я совсем не против свадьбы.
Правда, честное слово я не возражаю и никогда не возражала, поскольку понимала, что как будущий вождь и дочь вождя и как, в первую очередь, обычная девушка, я когда-нибудь стану чьей-то женой, чтобы продолжить род Белокуров, взять под свою ответственность клан и нести это бремя — бремя вождя, и я была готова к этому, всегда готова: обучалась и с охотой принимала знания, перенимала вековые традиции и зубрила законы, которым следовали мои предки, но… В четырнадцать лет? И за того, кого искренне и всей душой ненавижу? Это слишком. Для МЕНЯ это слишком.
О чем папа вообще думал, замыслив такое?.. Или это Хитролисы замыслили? Но даже если и так, неужели отец так устал от своей доли и ноши вождя, что уступил их уговорам? Неужели он… и в самом деле мог сделать подобное? Его же не зря назвали Твердолобом: он упрям, горд и всегда стоит на своем, уступая только в том случае, если видит, что действительно не прав… Так в чем здесь его неправота? Я ее попросту не вижу! Я совсем, совсем его не понимаю…
Задавая себе эти непростые вопросы раз за разом, я слышала в воздухе лишь его слова в тот самый роковой день, когда стала нареченной невестой и помнила измученное лицо, испещренное тяготами и обреченностью, всплывающее перед глазами. Он сказал мне:
Я уже не молод… Но что он имел ввиду, говоря это? Что он больше не хочет быть вождем и перекладывает свои обязанности на меня? Что он действительно устал?
Но он не выглядит ни больным ни раненным, чтобы сложить свой плащ — символ власти, — и прекрасно знает, что я еще слишком юна для правления, во мне больше, чем в ком-то другом бушует детство и бурлит кровь, и так же он знает, что этого у меня не отнять ни через год и ни даже через два. Тогда почему? Почему он пошел на такой шаг? Что его заставило? Что смогло сломить моего непоколебимого отца?
И я не верю, категорически отказываюсь верить, что всему виной усталость и давление. Даже Хитролисы, как бы жадны они до власти ни были, не смогли бы провернуть такое. Нет, это что-то другое… Но что?
Сморщив нос, я запустила пальцы в распущенные волосы и хорошенько их растормошила, превратив в птичье гнездо, и тормошила до тех пор, пока меня хорошенько так не ударило током, приводя в чувство. Встряхнувшись, я спрыгнула со стола и, поежившись от холода, искоса поглядев на потушенный очаг, принялась расхаживать по комнате из стороны в сторону, думая и размышляя, пытаясь найти ответы на свои вопросы и намеки, которые упустила или не заметила, но несмотря на все приложенные усилия, так и не смогла ни додуматься, ни заметить, ни отыскать — глухо, полный ноль, ни-че-го.
Была, конечно, мысль, что это проделки мачехи, но какой ей в этом резон? Я — единственная, кто портит ее мирную жизнь и она будет только рада сбагрить меня куда подальше, даже если это будет означать, что я стану вождем и буду главенствовать над ней, отдавая приказы, в том числе и исполнить таки свое заветное желание — избавиться от нее. Насколько я успела ее узнать, она хотела покоя и тишины, власть ей была без надобности, иначе бы проявляла свое недовольство моим замужеством, разве нет? И что не менее важно: я почти на все свои десять пальцев уверена, что свадьба — это как раз таки ее затея… Так может, в этом все дело? Может, она и уговорила отца, убедила его принять такое решение? Да и я сама ведь подобное подозревала…
Насколько бы сильно она мне не нравилась, как бы отчаянно я не хотела, чтобы ее в нашей жизни вообще никогда не было, отец ее любил и с этим я ничего не могла поделать. Мне оставалось только смириться с его выбором, признать в ней мачеху, но не мать и выражать свое недовольство ворчанием и шипением в спокойные дни, а в крайние случаи криками и воплями, часто заканчивающиеся побегами. И, пожалуй, она и есть то самое давление, под напором которого папа может не устоять.
Я длинно и резко выдохнула, упирая руки в бока и перебрасывая волосы за спину. И это все? Так просто? Просьба мачехи — вся причина? Задрав подбородок к потолку, я глухо застонала. А сказать мне об этом сразу было нельзя?
И тут же поняла, что да, нельзя. Я бы загрызла ее там же, собственными зубами, прямо на глазах у отца и не подумала бы о последствиях, которые не заставили бы себя ждать. О, Боги Валгаллы, ну прекрасно! Просто замечательно! И как я вообще оказалась во все это втянута? Что мне теперь делать, когда до свадьбы — всего неделя, а сорвать ее у меня не получается ну прям никак? Смириться с тем, что Утэр — мой жених и покорно принять бразды правления, которые папа так хитро решил мне передать? Это в мои-то четырнадцать лет?
Неожиданно я зло расхохоталась, уставившись в потолок и приложив ладошку к губам, будто бы это могло хоть немного снизить мой просто оглушительный смех, который наверняка слышали все в деревне, но благоразумно обходили дом стороной. Потрясающе! И где были мои мозги все это время? Во власти чувств?
Я прекратила смеяться так же резко, как и начала. И ведь правда: я очень вспыльчивая, упрямая, своенравная и быстро выхожу из себя; легко поддаюсь чувствам, в минуты особой злости становлюсь жутко агрессивной и не хочу уступать с тем же бараньим упрямством, что и мой отец. И опять-таки, мне всего четырнадцать. Папа всерьез готов пойти на такой риск? Не лучше ли подождать хотя бы пару лет и все мне рассказать, а не держать в тайне и вводить в заблуждение?
Может попробовать поговорить с ним об этом?
И вдруг меня осенило. Притормозив, я уставилась перед собой, а в голове роились нежданные мысли и складывались в четко сформулированный план и я наконец поняла, как мне точно нужно поступить, чтобы сорвать свадьбу, не прибегая к грязным методам, которые совсем недавно применила на Утэре и, кстати, безуспешно, судя по реакции моего ненавистного жениха, хоть бы у него все волосы облезли, гад недоделанный, любитель подкрадываться со спины. Угх, одно воспоминание уже заставляет меня дрожать от злости!
Ну ничего, он свое еще получит. Теперь-то я знаю, в чем тут соль и уже придумала, как все исправить. Меня удивляет только, что я раньше об этом не додумалась, а все мое упрямство, пропади оно пропадом, взыграло когда не нужно. И в конце-то концов, не одна мачеха имеет влияние на отца, дочь я ему все-таки или кто? А остальное пойдет как по маслу, главное, чтобы все получилось и не сорвалось в самый ответственный момент, как это иногда случается, к моему большому сожалению.
С облегчением выдохнув, я подпрыгнула на месте от переполняющего меня возбуждения, а затем ухватилась за гребень и принялась приводить свои космы в порядок, улыбаясь во весь рот такой широкой улыбкой, от которой становилось больно. И когда с волосами было покончено, я вытерла лужу, нацепила жилетку, прихватила лук со стрелами и замерев на мгновение, повинуясь какому-то внезапному и сильному чувству, шагнула к комнате бабушки, осторожно заглянув внутрь.
Она спала, погрузившись в глубокий сон. Ее грудь едва заметно поднималась и так же едва заметно опускалась, зарождая в моем сердце ощущение тревоги и всевозрастающего беспокойства. Почему-то, всего на долю секунды, мне почудилось, что я вижу ее в последний раз…
Мотнув головой, отгоняя прочь это пугающее чувство, я прикрыла штору и хмурясь, вышла из дома через заднюю дверь, намереваясь ускользнуть незамеченной, снедаемая беспокойством уже по совсем другому поводу. С бабушкой все будет хорошо, — сказала я себе, будто убеждая. И пусть каждый прекрасно знает, что ей осталось немного, но именно сегодня смерть ее не настигнет и не потому, что она сама не хочет, а просто потому, что время еще не пришло. Я в этом уверена.
Но мое предчувствие это не обмануло, наоборот, оно лишь росло и крепло, заставляя меня нервничать и гадать, что бы оно значило и почему появилось именно сейчас, просто на равном месте.
Остановившись у кромки леса, я бросила взгляд на Большой Зал, а затем и на саму деревню. И то и другое уже были почти полностью достроены, остались только незначительные детали и вскоре долгая стройка, начавшаяся с самого первого дня пребывания на острове, окончательно завершится.
И как же все вовремя — прямо перед свадьбой.
При воспоминании об этом я закисла, но тут же заставила себя приободриться и торопливо скрылась в тени деревьев, пока меня не хватились, всем свои существом устремившись к вулкану, где, скрытые от всех, меня ждут Дреки и ее малыши, ставшие мне почти что детьми или может, правильнее будет сказать, братьями и сестрами, которых у меня никогда не было… Флика не в счет. Хоть отец и удочерил ее, я никогда не смогу принять эту трусливую и робкую девицу с оленьими глазами как родную и ее мачеху тоже, какие бы нежные чувства папа к ней не питал.
И это загадочное, а порой даже бессмысленное чувство отторжения я иногда тоже не могу понять и объяснить даже самой себе, и что страшнее всего — оно было равносильно предчувствию, точно такому, какое посетило меня недавно, о бабушке.
С усилием мотнув головой, отгоняя куда подальше эти странные, зудящие под кожей чувства и мысли, что никак не хотели уходить, я сменила шаг на бег, окинув потускневшее солнце коротким взглядом и напомнив себе, что времени у меня в обрез, поспешила оказаться в пещерах как можно быстрее, просто чтобы проверить, все ли у них хорошо, а потом вернуться домой, пока меня и вправду не хватились.
Вчера, увы, я не смогла улизнуть с утра пораньше, как делала это всегда — папа уже не спал, словно поджидал этот момент и ухватив меня за шкирку как нерадивого котенка, застуканного за крынкой хозяйского молока и отняв лук со стрелами и мешок с вещами, велел вернуться в свою комнату и больше не покидать ее до свадьбы. Естественно, я начала возражать, имея на то веские причины, о которых не собиралась ему рассказывать и это опять-таки переросло в ссору, очевидно, перебудившую пол деревни, раз уж на шум пришел сам Утэр, невольно напомнив мне, как не позже, чем вчера, сделал тоже самое, то есть, бодрствовал ранним утром. И с каких это пор, интересно? Складывается впечатление, что он меня выслеживает и это предположение очень похоже на правду. Иначе, как же он тогда узнал, что я в библиотеке, а не дома, если не следил за мной? И самое главное: зачем ему это? Хотел выяснить, какую подлянку я выкину в следующий раз? Очень на него похоже.
В любом случае, это уже не важно. Я поклялась себе, что сорву нашу свадьбу чего бы мне это не стоило и сдержу ее. По крайне мере, попытаюсь.
Но сейчас я должна сдержать другую свою клятву, данную с таким же жаром и охотой, как и предыдущую.
Устало выдохнув, я потерла разболевшийся от мыслей лоб и подумала: как же все стало сложно и запутанно в последнее время. Лишь бы не заблудиться в этом лабиринте жизни…
***
Пыль посыпалась мне на голову, я отряхнула ее с себя и шагнула в просторную пещеру, почти полностью сокрытую мраком и скованную холодом. Безмолвие тяжело повисло в воздухе. Подняв факел повыше, я настороженно вгляделась в полутьму и тихо позвала:
— Дреки, ты здесь? — Тишина. — Дреки? Это я, Рапика… — Снова молчание.
Всеми силами стараясь держать себя в руках и не поддаваться грызущему меня изнутри страху, я осторожно прошла дальше, почему-то отметив, как громко шуршат под ногами каменные крошки и очень скоро увидела неподвижное тело драконицы, распростершееся на камнях, почти слившись с окружающим ее пространством.
Слишком неподвижное.
Тут страх взял надо мной вверх, напрочь лишив всякого рассудка и я рванула к ней со всех ног, слыша как гулко бьется мое сердце, ударяясь о грудную клетку, а в голове набатом бьется всего одна фраза:
только не это, только не это, только не это…
Рухнув перед ней на колени, отбросив факел за ненадобностью, я обхватила ее голову руками и с трудом приподняв, всмотрелась в плотно закрытые веки, тщетно ожидая, когда они откроются, и прерывисто выдохнула, почувствовав, что ее кожа все еще горячая. Губы стянула слабая, но счастливая улыбка. Она жива, просто спит... Всего лишь спит.
Прижавшись к ней лбом, я прикрыла глаза и прошептала:
— Ты меня напугала… — Затем выпрямилась и аккуратно опустив ее голову обратно, ласково провела рукой по шершавой и грубой чешуе, наслаждаясь родным и давно подзабытым теплом. — Прости, что не смогла прийти вчера, я… — Оборвав себя на полуслове, закусила губу. Что еще я могу ей сказать? Только
прости… Она не поймет человеческих проблем. Мне и вправду сложно в последнее время, слишком много всего навалилось… Как мне с этим справляться? Как соединить одно с другим? Я даже не знаю за что хвататься: то ли срывать свадьбу, то ли заботиться о малышах и еще побеспокоиться о том, чтобы о моей тайне никто не узнал… И все это одновременно… Хотя, может, я преувеличиваю? Может, на самом деле, все не так уж и плохо, а мне просто кажется?
— Ладно, сосредоточимся пока на одном, — сказала я самой себе вторя сумбурным мыслям, поднимаясь на ноги и озираясь вокруг в поисках малышей, которых нашла свернувшимися в клубок из хвостов и крыльев, тесно прижавшись к друг другу, укрытыми вялым крылом драконицы. Завидев меня, они тут же с гвалтом кинулись мне в ноги и окружили со всех сторон, глядя своими большими, просящими глазами, а их животы красноречиво заурчали. Ох, так они голодны… И возможно, даже ничего не ели сегодня…
Бросив обеспокоенный взгляд на драконицу, я вдруг отчетливо осознала, что ей осталось совсем немного и даже сам ее вид кричал об этом: она выглядела как обтянутый кожей скелет, исхудавший и измученный, из ноздрей не валил пар при выдохе как обычно, а позвонки уже не светились голубоватым светом. Как же быстро она угасла…
Мне придется задержаться сегодня… Но это не важно. Главное сейчас — позаботиться о малышах, а с остальным я разберусь чуточку попозже, но только не сейчас, не сейчас.
— Так, малыши, — заговорила я, наклоняясь к ним. — Пусть ваша мама отдыхает, а мы с вами пойдем на охоту, хорошо? Следуйте за мной и пожалуйста, больше не убегайте как в прошлый раз, ладно? — Прекрасно зная, что они не поняли ни слова, я уже двинулась было к выходу, но тут мой взгляд наткнулся на одинокое яйцо, выглядывающее из темноты словно бледная луна из-под облаков. Быстро подойдя к нему, я приложила к скорлупе ладонь и вздрогнула. Оно было холодным, даже ледяным.
Я свела брови у переносицы. Неужели Дреки больше не в состоянии его греть? Неужели… Я сглотнула ставший в горле ком, боясь даже допускать подобную мысль. Неужели она больше не может выдыхать огонь? Это… Это плохо. Очень, очень плохо.
Не совсем понимая, зачем это делаю, я торопливо положила яйцо в сумку, поплотнее завернув в оставшиеся там после первого раза вещи и сгрудив возле себя дракончиков, повела их наружу, в лес, где водится достаточно живности, чтобы насытить эту голодную ораву и настрелять хоть немного до завтрашнего дня. Слава Тору, у них уже режутся клыки. Все-таки детеныши Теневиков действительно очень быстро развиваются… Но если это действительно так, то им нужно вдвое больше пищи чтобы прокормиться и расти, разве нет?
Если да, тогда это объясняет, почему Дреки так скоро ослабела.
Стоило нам оказаться вне пещер, как малыши, — чего я и боялась, — вмиг разбежались, погнавшись каждый за своей добычей и если сначала я не на шутку перепугалась и разозлилась, вопя им, чтобы немедленно вернулись, то потом успокоилась, увидев, что они хоть и разбрелись кто куда, держатся друг друга и не уходят с поля зрения, мелькая то тут то там, выныривая из одного куста и тут же прыгая в другой. Может, Дреки стоило выводить их на охоту, а не делать все самой? Вон как самый крупный из них разделался с зайцем и пытается его проглотить, визжа от беспомощности. И где только умудрился его достать? А главное, когда?
А впрочем, может это она и делала… Я же не все время провожу с ними, а только когда могу.
Внимательно следя за детенышами, стараясь не потерять ни одного из виду, я положила ладонь поверх сумки, на круглый бок яйца и озадаченно почесала затылок, усиленно работая над еще одной, немаловажной задачей, вставшей передо мной прямо сейчас. Что же мне с ним делать? Как согреть? Этот малыш ведь тоже еще жив, но для поддержания температуры ему нужен постоянный источник тепла, а где его достать? Зажечь костер? Нет, туда надо подкидывать хворост и сидеть рядом с ним сутками напролет я не смогу. У меня свадьба на носу, хоть бы она в Хельхейм провалилась, о Молнии Тора…
Да и возле лавы его не положить, та бурлит глубоко под землей, в самом жерле вулкана, а сунуться туда равносильно самоубийству, и к тому же, нет никакой гарантии, что яйцо тогда попросту не сварится. Не-ет, тут нужно что-то другое… Что-то горячее, но не настолько горячее как лава, а именно как пламя дракона… Секундочку, а почему бы… О, нет, это безумие! Это же даже хуже, чем бросить яйцо в вулкан!..
Но другого выхода я не вижу, только этот.
— Чтоб тебя… — выругалась я, в досаде притопнув ногой. Риск и вправду слишком велик. Однако, ничего другого мне в голову не приходит, а я поклялась позаботиться о ее малышах. О ВСЕХ малышах. Значит, придется рискнуть.
Я спятила. Я совершенно, абсолютно точно спятила.
Проведя рукой по лицу, широко растопырив пальцы, я обоперлась щекой о ладонь, не сводя глаз с трех пронырливых морд, что-то безуспешно и жадно жующих, и отказывалась верить в то, что собираюсь сделать. Подобный поступок попахивает сумасбродством и опасность следует за ним по пятам, не говоря уже о том, чем все может кончиться. И я всерьез намерена его совершить?
Меня утешало только одно: это временная мера. Потом я обязательно что-нибудь придумаю.
***
Тихонько толкнув дверь библиотеки, я просунула голову внутрь и убедившись, что она пуста, поспешно вошла так же осторожно прикрывая дверь одной рукой, другой прижимая к себе мешок с яйцом. Мой взгляд устремился к вечно горящему здесь пламени в очаге, который неизменно поддерживал Книгочей в заботе о своих дражайших фолиантах, и вот кто бы подумал, что его не беспричинная скрупулезность сыграет мне на руку и окажет такую неоценимую помощь. При встрече нужно будет обязательно отблагодарить его, хотя я уверена, он и не поймет за что. Но будет лучше, если эта встреча произойдет только завтра ближе к полудню, когда он, обычно, здесь и появляется. От греха подальше.
К моему счастью, но не к его, у нашего библиотекаря после «морского путешествия» совсем отнялись ноги и он почти не ходит, отныне работая с книгами в основном дома, однако это не мешает ему приходить в свою святая святых каждый день на костылях и проверять,
«не растащили ли его детища по домам, жадные воришки».
Впрочем, мне нужно не так уж и много, всего лишь оставшиеся часы до утра. С рассветом я заберу яйцо и верну их Дреки. Думаю, ему хватит ночи, чтобы достаточно прогреться и дотянуть до следующей, а там уж… Додумаюсь до чего-нибудь.
Вынув яйцо из сумки, я бережно положила его в огонь и пододвинула кочергой поленья так, чтобы они закрывали его собой. Надолго такого прикрытия, конечно, не хватит, но это все же лучше, чем ничего. Но опять-таки, это временная мера.
Вздохнув, я села на скамью и снова оперевшись щекой о ладонь, бездумно уставилась в огонь, слушая как он пожирает дерево, превращая его в пепел, осыпающийся яркими искорками. На меня навалилась усталость. До этого момента я и не знала, насколько сильно вымоталась во время охоты с малышами и еще сильнее после изнурительных попыток затащить этих расшалившихся, сытых и довольных проказников обратно в пещеры, куда им совсем не хотелось возвращаться после столь увлекательной прогулки. Надеюсь, Дреки уже проснулась и утихомирит своих детенышей. А я на сегодня свой долг выполнила. Сделала все, что в моих силах, выжала из себя все соки…
И теперь мне хочется только одного — спать…
— А, вот ты где, — раздался чей-то голос за моей спиной. — Так и думал, что найду тебя здесь.
Вздрогнув, я разлепила веки и обернулась, встретившись взглядом с Утэром. Сладкая дрема тут же слетела с меня, сменившись недоумением и уже знакомым раздражением. Он-то что тут забыл? И на кой-вообще заявился?! Знает же, что я терпеть его не могу! И даром, что мы почти что помолвлены! Я все еще намерена сорвать свадьбу, особенно теперь, когда точно знаю, что делать.
— Ты чего тут…
— Тебя искал, — ответил он, бесцеремонно перебив, и присел рядом, внимательно приглядываясь ко мне, будто пытаясь что-то прочесть по моему лицу. Ну и чего он уставился? У меня что, прыщ на носу вылез? — Тебя все ищут, — сказал он, продолжая меня разглядывать, очень пристально. Мне это не нравилось. — Что ты здесь делаешь?
— Какая тебе разница? — вяло огрызнулась я, поднимаясь, слишком уставшая, чтобы спорить. — Где я и с кем я тебя не касается.
— Касается, — ответил он неожиданно жестко, вызвав у меня удивление, а затем схватил за руку и рывком развернул к себе. Я с изумлением уставилась на него, совершенно не ожидая такого. Что это с ним? Какого он себе позволяет и что…
— Я все-таки твой жених, не забыла? — продолжал он, не дав мне возмутиться вслух и потребовал внезапно серьезно, впервые за долгое время без своей привычной полуулыбки, которую я ненавидела даже больше, чем его самого: — Ты ничего не хочешь объяснить?
— Что объяснить? — нахмурилась я, скрипя зубами и пытаясь выдернуть руку. Но нет, этот гад держал крепко, не выкрутиться.
— Ты все время где-то пропадаешь, — заговорил он, прищурив глаза. — Убегаешь в лес по утрам, будто боишься, что кто-то остановит… Сидишь в библиотеке часами, хотя раньше никогда этого не делала и читаешь книги о драконах… Что ты задумала? И не говори, что сорвать нашу свадьбу, это я и так знаю, — ответил он за меня, едва я открыла рот и указал на свою макушку. — То ведро тому доказательство... В чем дело, Рапика? Что ты прячешь в тех пещерах?
Вот тут я удивилась так сильно, что ненадолго потеряла дар речи. Что… Что он сказал?
— В пещерах?
— Да, в пещерах под вулканом.
— Откуда ты…
— Следил за тобой, — легко признался он.
— Следил?! — опешила я, вытаращив глаза и тут, как по заказу, в память врезалось воспоминание о тени, которую я заметила во время охоты, слишком подозрительной, чтобы быть случайной.
— А что еще мне было делать? — воскликнул он, словно оправдываясь, но тем не менее, ничуть не стесняясь своего проступка. — Ты явно что-то задумала и я должен был понять, что именно. — Тут он снова усмехнулся и покачал головой. — Зато теперь я знаю твою тайну… Вот уж не думал, что ты связалась с драконами, да еще с Теневиком… Ничему тебя жизнь не учит, да?
Вдоль спины пробежал холодок, забираясь ледяными пальцами глубоко под кожу и замораживая в подступающем ужасе сердце. Нервно сглотнув, я дернула ладонь, инстинктивно пытаясь освободится, ноги сами сделали шаг назад, а в голове что-то противно зазвенело, превратив мысли в кашу. Он… все это время… Все это время следил за мной… Не могу… в это поверить… Сволочь… Какая же он сволочь!
Неожиданно Утэр отпустил меня и произнес уже спокойным тоном, вернув свою раздражающую до одури полуулыбку и напускную безмятежность.
— Должен признать, на самом деле я совсем не против драконов, хотя ты можешь мне и не верить… Но у меня есть условие. — Его взгляд прожигал меня насквозь. — Прекрати строить козни против нашей свадьбы и я никому не расскажу твой секрет.
— Ты шантажируешь меня? — воскликнула я, осознав, что он мне предлагает.
— Верно, — кивнул он просто, чем окончательно выбил весь воздух из легких. — Подумай, хорошо? — вкрадчиво произнес над моим ухом и гораздо мягче ухватив за локоть, повел за собой. — Идем, твой папа тебя ищет, уже всю деревню на уши поставил. Не стоит его злить, особенно сейчас. — Очередная ухмылка украсила его губы. — Но не бойся, я тебя прикрою… И буду хранить твой секрет, не забывай об этом.
Слишком обескураженная произошедшим, я позволила себя увести на негнущихся ногах, а его слова звучали в воздухе, преследуя меня и давя своей тяжестью. Но громче всех билась всего одна, единственная мысль.
Как? Как такое могло произойти? Где я ошиблась?
