Побочный эффект

Костенко почти нажал уже курок автомата, но в последний момент спохватился — если сейчас он застрелит себя молодого, что станет с ним нынешним? — и резко бросил дуло вниз. Очередь прошила высокую траву, молодой рухнул с коротким вскриком. Ноги нынешнего Костенко, и без того дырявые как решето, обожгло огнем. Ничего, жить будет. — Паша, стреляй уже! Двое гбшников подбежали к валявшемуся в траве молодому и потащили из-под обстрела. Костенко наблюдал за ними вполглаза, потому как трое других заходили с фланга, а остальные открыли огонь из-за машин, чтобы отвлечь внимание. Ситуация начинала осложняться. Костенко подстрелил одного, не успел снять второго — тот нырнул в темноту, черт знает теперь, где появится. Ноги держали плохо, того и гляди, совсем рухнет. Времени уже не оставалось. Он задрал голову, чтобы рявкнуть на Пашу, и как раз успел увидеть ровный полет ракеты и особенно яркий в ночи взрыв. Стрельба сама собой прекратилась, все смотрели, как труба четвертого энергоблока медленно валится на бок. Костенко опомнился первым: — Сдаёмся! — крикнул он хрипло в темноту, бросил автомат в сторону и с поднятыми руками сполз на землю. Ноги больше не слушались и горели болью, но Костенко не обращал на это внимания. Он хохотал. *** При аресте не церемонились, да он и не рассчитывал. Какое ещё может быть обхождение с террористом? К тому же, он-таки уложил несколько человек. Пашу упаковали в служебную машину и увезли первым, Костенко немногим позже на скорой, в наручниках и под ненавидящим взглядом конвойного. Он успел зацепить краем глаза, как его молодую копию грузят в другую скорую. В ослепительно-ярких огнях спецмашин и прожекторов трудно было что-то разглядеть, но раз нынешний Костенко живёт и почти даже здравствует, тот тоже оклемается. Будет представлен к награде за задержание особо опасных. Ещё одну получит за ранение. Продвинется по службе, займет хорошую должность. Может, даже до генерала дослужится. И не узнает, что когда-то был обвинен в измене Родине. Однозначно, когда нынешний Костенко вернётся в своё время, его там будет ждать совсем другая жизнь. *** Доставили его не в госпиталь и даже не в медблок изолятора, а непосредственно в управление КГБ. Решили допрашивать безотлагательно, это понятно. По дороге, прямо в скорой, хмурый фельдшер перевязал ему ноги, вогнал укол обезболивающего и этим по приказу конвойного ограничился. Костенко криво усмехнулся: всё верно, минимальная медпомощь оказана, чтобы на допросе не сдох, а дальше как попрёт. Он прикидывал, сколько ещё осталось до возвращения в своё время. В какой момент он пропадёт отсюда? Будет ли это при свидетелях или незаметно, кто понесёт ответственность за его исчезновение? Кого-то обязательно осудят. Главное, что не молодого Костенко, тот всю катавасию проваляется в больнице. Допрашивать начали быстро и жёстко. Для острастки били по лицу. Поначалу он в ответ на все вопросы повторял имя и звание, вписанные в его кгбшное удостоверение, но потом даже посочувствовал дознавателям. Он скоро исчезнет, а им расхлёбывать. И сказал доверительным голосом, что он де гипнотической силой обладает, и в любой момент, когда захочет, может всё управление в транс ввести и уйти отсюда на своих двоих, потому что ранение его не настоящее, да и вообще его тут на самом деле нет. На полуслове переместился обратно в будущее. *** Стул исчез из-под задницы, падение на твёрдый пол получилось чувствительное. Костенко выругался сквозь зубы и огляделся. В зарешеченное окно уже вовсю лился дневной свет. Стены допросной выглядели даже свежее, чем в восемьдесят шестом, а значит, ему удалось — аварии не было, Припять жива. В этом новом мире Сергей Костенко если не герой, то уж точно не предатель. Как объясниться перед нынешними служащими управления (теперь уже видимо ФСБ), он придумает потом. Сейчас важно найти людей, поехать в больничку да посмотреть, наконец, этот дивный новый мир, который он своими руками спас. Фельдшерские бинты остались в прошлом. Ползти и волочить за собой оголённые ноги было чертовски больно. Костенко порадовался было, что дверь допросной не заперта, но этим хорошие новости ограничились. В коридоре не оказалось ни души, и, судя по умиротворённой тишине, так было во всём здании. Костенко снова выругался. *** До выхода он добрался на одной силе воли. Перед глазами плясали черные точки, но он упорно полз вперёд, матерясь сквозь зубы и оставляя за собой кровавый след от открывшихся снова ран. Яркое солнце ослепило. Воздух живой Припяти был наполнен летними ароматами, будто совсем не изменился с восемьдесят шестого. Костенко так и замер, распластанный на пороге Управления. — Батюшки! — внезапный перепуганный голос по левую руку заставил его дёрнуться. — Ещё один! На краю сознания проскочила мысль, что Паша, сучонок, уже выбрался и не подумал ему помочь. — Ой, а крови-то!.. Вы ранены, товарищ? Скорую? Костенко прищурился, пытаясь против света разглядеть обладателя голоса, а тот уже торопливо возился с мобильным телефоном, причитая что-то про свою смену в музее. Опоздать на неё боялся, что ли. — Скорая! Тут человек раненый в музее КГБ! Мужчина… В сознании… — он отнял трубку от уха и обратился к Костенко: — Куда ранены? — Ноги. Огнестрел, — коротко ответил Костенко. Музей КГБ? Вот интересно. Глаза привыкли к свету, и он разглядывал прохожего в картузе и улицу перед управлением. Очень зелено. Зелено и чисто, как во времена его молодости. Видать, хороший здесь музей сделали. — Как вас звать, товарищ? — снова обратился к нему прохожий, отодвинув телефон от лица. Костенко назвался. Теперь-то зачем скрываться. Прохожий выпучил глаза и будто только теперь разглядел его хорошенько. — Г-говорит, что он Сергей Костенко… — запинаясь, передал прохожий в трубку. Из трубки его несколько раз переспросили, а потом пообещали прислать экипаж в течение нескольких минут. Костенко не сдержал самодовольной улыбки: значит, в этом новом мире его знает каждая собака. Потом поплыл и отрубился.