Побочный эффект

Дорогу он почти не запомнил. Больничные коридоры пронеслись смазанным пятном. Без конца в разных вариациях произносили его фамилию, а там и операция, наркоз. Когда он пришёл в себя, за окном уже стемнело. Голова была как чугунная, тело — ватное; руки едва слушались, а что там с ногами и вообще непонятно. Видимо, где-то вне палаты сработал сигнал о его пробуждении, потому что сразу появился врач, деловито проверил состояние, расспросил о самочувствии. Язык еле ворочался, Костенко ответил, как смог. Доктор удовлетворено кивнул, сделал какие-то отметки в карте и будничным тоном сообщил, что к Костенко посетитель. Не вдаваясь больше в подробности, врач вышел, посетитель зашёл. Даже после наркоза и при тусклом вечернем освещении палаты невозможно было перепутать: это был он сам, только другой. Костенко выпучив глаза смотрел, как двойник неспешно пересекает палату, переставляет стул и усаживается у его койки. Моложавый, аккуратный, с едва заметным шрамом на щеке. Морщин у него было на порядок меньше, дорогой синий костюм сидел идеально, а глаза смотрели твёрдо и спокойно, с осознанием собственного превосходства. Что-то внутри Костенко оборвалось. Его место в этом новом мире уже было занято копией. Копия получила его награды, копия сделала карьеру. Её не трепала жизнь, не ломала система, копия не видела всего того дерьма, через которое он прошёл. Несмотря на послеоперационную вату в голове, Костенко ощутил жгучую злобу. Двойник, в свою очередь, спокойно разглядывал его и будто даже не удивлялся их внешнему сходству. Мелькнула вялая мысль, что недавний допрос мог изменить его лицо сильнее, чем ощущалось. Но первая же сказанная двойником фраза расставила всё по местам: — Я до конца не верил, что мы снова встретимся, — внимательный взгляд на секунду задержался на отмеченной шрамом щеке Костенко. — Но сегодня мне сообщили, что раненый человек в Припяти назвался моим именем, и теперь я вижу, что всё правда. — Что правда? — угрюмо спросил Костенко. — Путешествия во времени. Ведь именно это ты сделал — переместился в восемьдесят шестой? Костенко скрипнул зубами и отвернулся в сторону. Он не имел никакого желания разговаривать с копией, которая украла его заработанную тяжким трудом счастливую жизнь. Молодой двойник усмехнулся: — Это не то, на что ты рассчитывал, да? Костенко скривился, как от зубной боли, и спросил нехотя, с трудом ворочая языком: — И как же ты догадался? Двойник улыбнулся шире. — Не сразу. Это была сложная задачка. Костенко кивнул сам себе. Он хорошо помнил, сколько времени провёл за загадкой своей поломанной жизни. — Фотографии? — Фотографии, — охотно подтвердил двойник. — Снимки ваших вещей заставили поломать голову. Когда изобрели первые мобильники, картинка начала складываться. Потом в соответствующие даты родились трое детей, и назвали их именно так, как было указано в тех паспортах… Я тогда образцово потух. — Чего? — недоуменно переспросил Костенко. — Был ошарашен, — внятно пояснил двойник. — Пришлось привыкнуть к мысли, что даже отечественная наука ещё не всё знает о мире. Костенко слабо хмыкнул. — Единственной недостающей частью конструктора оставался ты, — уже серьезно продолжил двойник. — Тебя не было с детьми в первое их появление, от тебя не осталось фотографий. Я много лет ничего не мог о тебе узнать, пока однажды, уже когда облысел, не посмотрел в зеркало после бессонной ночи. — Что, потух? — осклабился Костенко. — Ещё бы. Совсем как ты, когда я сейчас зашёл, — легко отбрил его двойник. Ухмылка сама собой сползла с лица. — Получается, это я устроил диверсию на станции, убил четверых сослуживцев и сам себя ранил. Я из будущего, который вернулся в прошлое. Вопрос: зачем? — Так я тебе и сказал, — пробормотал Костенко, прикрыв утомленные глаза. Судя по звуку, двойник довольно усмехнулся. Он был очевидно рад возможности наконец поделиться с кем-то результами своих долгих измышлений. — Самым странным казался мне твой план, — продолжал он. — Ты вроде бы всё продумал, подготовился, легко проник в арсенал. Но взял одну-единственную «Муху», которая даже в упор не способна нанести станции серьезного урона, ты не мог этого не знать. Так в чём была твоя настоящая цель? Как бы ни был неприятен этот самодовольный хер, в уме ему не откажешь. А значит, надо держать ухо востро. Сейчас он жаждет узнать ответ на загадку тридцатилетней давности, но как поступит потом, когда второй перестанет быть нужен, а то и вовсе окажется опасным компроматом, было не понятно. Костенко не знал даже, как поступил бы сам на его месте. — Может, это просто был плохой план?.. — усмехнулся Костенко, искоса взглянув на двойника. — Ты на пятом десятке сошёл с ума и отправился в прошлое взрывать атомные станции… Двойник вздернул подбородок и мотнул головой в таком знакомом жесте, что аж засвербело в зубах. — Не ёрничай. Это не в твоих интересах. — А что в моих интересах? — Костенко посмотрел ему прямо в лицо. — Что ты сделаешь, когда всё узнаешь? Двойник некоторое время разглядывал его оценивающе, затем кивнул на костенковские ноги, скрытые под тонким больничным одеялом. — Ты всадил мне пять пуль. Сам получил ещё шесть. Всего в тебе одиннадцать дырок, раздроблены оба колена. Врачи дали шестьдесят процентов вероятности, что ты не сможешь ходить. «Врёшь», — молнией пронеслась мысль, но от накатившего страха всё равно похолодело нутро. — Я-то как-нибудь переживу, — продолжал двойник, — а вот как ты объяснишься перед следственными органами, мне даже представить трудно. Они точно не поверят в перемещения во времени. Костенко решился быстро. Он не для того жизнь положил на предотвращение чернобыльской катастрофы, чтобы в итоге остаться нищим, бездомным и безымянным калекой. — Предлагаю сделку. Я рассказываю, что случилось в восемьдесят шестом, а ты обеспечиваешь мне место в этом твоём мире. Двойник хмыкнул понимающе — наверняка сам поступил бы так же — и ответил: — Допустим. Рассказывай. И Костенко рассказал свою историю, второй раз за минувшие сутки. Станция взорвалась — впоследствии выяснилось, из-за неудачного эксперимента. Пострадали десятки тысяч человек. Его, Костенко, обвинили в измене за то, что упустил подозреваемых. Для двойника он подробно остановился на том, как шло следствие и суд, как чудом избежал расстрела и отделался позорным увольнением. Фотографии, развал Союза, паспорта, невероятное открытие. Вскользь упомянул, как смог отправить детей в прошлое и наконец вернулся сам, чтобы всё исправить. Внезапный приход молодого двойника на квартиру не входило в планы, пришлось импровизировать (тут они одновременно дёрнули щеками с одинаковыми шрамами). Ранить тоже не хотел, но пришлось, иначе убил бы обоих. И уж конечно не рассчитывал, что по возвращении в своё время обнаружит копию себя. Когда он закончил, двойник помолчал некоторое время, затем поднялся, держась за спинку стула, и принялся неторопливо расхаживать по палате, обдумывая услышанное. Костенко с возрастающим беспокойством смотрел, как он прихрамывает после долгого сидения — если старые раны доставляют двойнику заметные трудности, неужели Костенко, получивший вдвое больше, действительно останется инвалидом?.. Такая перспектива откровенно пугала. — Мальчишки тоже говорили о взрыве на станции, — наконец задумчиво произнес двойник. — Но я не думал, что всё так серьезно… Выходит, я многим тебе обязан. «Всем обязан», — сварливо подумал Костенко. — И не только я. Вся страна в долгу перед тобой. Двойник вернулся к своему стулу, но не сел, а остался стоять, держась за спинку. — Чем ты занимался после увольнения? — По-разному. Тем, этим… Крутился. Потом открыл частное охранное предприятие. — Это что? — Оказание населению услуг по обеспечению безопасности, — проговорил Костенко заученную фразу и добавил после короткой паузы: — Рэкет. Бандитом я был. Двойник кивнул задумчиво. Видимо, представлял ту жизнь, которой ему посчастливилось избежать. — Эй… — Костенко не придумал, как половчее подобраться к волнующей его теме, и спросил, как есть: — Про то, что я не смогу ходить — это правда? — Так сказали здешние врачи. Но сначала нужно показаться московским специалистам. Мне тоже в своё время обещали, что буду всю жизнь ходить с тростью. Звучало обнадеживающе, но особой радости Костенко не испытывал. Он со всеми своими потрохами сейчас был во власти двойника, от которого всё ещё можно было ожидать чего угодно. — Я свою часть сделки выполнил, твоя очередь. Прежде чем заговорить, двойник окинул его оценивающим взглядом. — Разумеется, никто больше не должен знать о нас с тобой и произошедшем в восемьдесят шестом. Считай это государственной тайной. Хотя ты бесспорно совершил подвиг, на Золотую звезду можешь не рассчитывать. Костенко криво усмехнулся. — В остальном помогу и без всякой сделки. На лечение устрою тебя в гвардейский госпиталь Титаренко, там работают лучшие хирурги страны. Сделаю документы и биографию. Потом вплотную займёмся твоей реабилитацией в современных реалиях. Двойник распоряжался так уверенно, что высокое звание было заметно и без погон. Его слова звучали маняще хорошо, но опыт научил Костенко не доверять красивым обещаниями. — После госпиталя будешь жить у меня, — деловито продолжал двойник, вытащив из кармана пиджака тонкий телефон и параллельно что-то в нём записывая. — В первое время, по крайней мере, это будет безопаснее. Когда освоишься, посмотрим, что делать дальше. — Какие гарантии, что ты меня не кинешь? — хмуро спросил Костенко. — Гарантии? — двойник оторвал взгляд от телефона. — Какие тебе гарантии, контракт с поддержкой госарбитража?.. Я единственный в этом мире, кто может тебе помочь. И я тебе должен. Даю слово офицера, довольно? — Разошёлся, — буркнул Костенко. — Ты в каком звании-то? — Генерал-лейтенант. — Дослужился-таки… — усмехнулся примирительно. — Что, большой начальник? Двойник ткнул в экран ещё пару раз, убрал телефон и ответил: — Достаточно большой, чтобы решить твои проблемы. Замначальника 2-го Управления КГБ. — Чего?.. — Костенко решил, что ослышался. Потрясения последних суток и остаточное действие наркоза очевидно играли шутки с его восприятием. Двойник сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил красную корочку и, подойдя вплотную, раскрыл перед лицом Костенко. «2-е Главное Управление КГБ СССР. Заместитель начальника». Фотография, имя, звание — всё, как сказал двойник. — Какое нахрен КГБ?.. — выдавил Костенко. — Какой СССР? — Я же сказал: вся страна в долгу перед тобой, — с короткой улыбкой произнёс двойник, убирая удостоверение. — Правильно я понимаю, в твоём времени Союза нет? — Развалился в девяносто первом… — Здесь не развалился. Добро пожаловать обратно. Костенко ошалело огляделся, будто пытаясь разглядеть Советский Союз вокруг себя. Только теперь он вспомнил плакаты в коридорах больницы, вспомнил музей КГБ и сторожа, который называл его «товарищем». Это не могло быть розыгрышем, но в реальность происходящего верилось с трудом. Костенко был так ошарашен, что чуть не пропустил последние инструкции двойника: — Свою фамилию больше не называй. Я записал тебя Игнатьевым. Помнится, так ты представлялся на допросе? Вот мой прямой номер, — он бросил на прикроватную тумбочку визитку с именем и цифрами. — Скажешь персоналу, что хочешь позвонить, тебе дадут телефон. Через пару дней я свяжусь с тобой. А пока лечись. Он замолчал и смотрел на растерянного Костенко, ожидая реакции. — Понял, — взяв себя в руки, отозвался тот. — Тогда всё. До встречи. Двойник быстрым шагом направился к выходу, но у двери обернулся. — Не дрейфь. Я с тобой, — сказал он напоследок и улыбнулся. Костенко показалось, что вполне искренне.

***

Уже едучи в служебной черной Волге на аэродром, генерал-лейтенант госбезопасности набрал один из недавних номеров. — Сергей Гордеевич, это Костенко. Как дела? Уже в Москве?.. Замечательно. Разместите его у себя в Институте. Я через час вылетаю, сразу к вам. И будьте внимательны — Паша парень шустрый. Добро. Костенко отключился, убрал телефон и стал смотреть в окно на проносящиеся огни Припяти. Он не скрывал довольной улыбки. Отечественная наука ещё не всё знает о мире. Но это ненадолго.