I've never meant to start a fire, I've never meant to make you bleed. I'll be a better mean today. I'll be good, I'll be good I'll be good — Jaymes Young
Чёрт Кацуки заворачивает за угол и смотрит на запястья, брови, как всегда, сведены к переносице, он начинает хрипло шипеть, чувствуя, как начинает зудеть и жжечь шею и запястья. И внутри разрастается что-то большое и горячее оттуда, где сердце, давит на грудь изнутри и стучит оглушительно громко, посылая кровь по всему телу, и Бакугоу больно и хорошо. Первый признак симпатии — жжение и зуд на коже шеи и запястий. Дерьмо. Кацуки резко останавливается, смотрит на небо, взгляд у него тоскливый, просящий о помощи. Чтобы кто-то вроде Кацуки просил о помощи — звучит как неудачная шутка. Героям нельзя любить — это непозволительная роскошь. Сегодня ты есть, Завтра тебя нет. А может, он слишком много об этом думает. Кацуки злобно сжимает одной рукой запястье и сгибается, садится на корточки. Людей, на удивление, нет, так что сейчас на какого-то Бакугоу Кацуки, который сгибается от осознания неизбежного, всем плевать. А осознание приходит неожиданно резко, словно ему в грудную клетку воткнули нож. Ломаются ребра, ломается позвоночник, и он сам весь ломается целиком и чувствует, как в горле сжимается ком — ему нечем дышать, он сжимает запястье. Этот задрот… Вот надо же было тебе на меня посмотреть таким взглядом! К тому же вряд ли это у него из-за меня растут маки… Как только Кацуки вспоминает тот взгляд, у него стекленеют глаза, разрывается сердце, зудят запястья и шея, предупреждая о неизбежном, дрожат губы, но в глазах стоит нежная тоска. «Вот как я буквально за пару минут смог влюбиться в того, кто всегда был в моей тени? Я же ведь упорно работал ради достижения своих целей, а в итоге оказался в тени кого-то, кто, кажется, достигнет всего быстрее, чем я когда-либо смогу! Даже несмотря на то, что этот дерьмоед любит, он…» Кацуки трясёт, он всё также сжимает запястье, сидит на корточках, зрачки сужены. «Он всё равно продолжает упорно идти вперёд, всё равно, несмотря на это хочет опередить меня, хочет победить меня!» «Вот надо же было посмотреть тем взглядом на меня! Зачем ты решил мне показать всю свою боль? Нет, ты врать не умеешь…» Кацуки выпрямляется медленно, будто каждое движение отдается в голове ударом. Отпускает запястье, кладёт руки в карманы и медленно идёт домой. Нет. Я ему не скажу. В любом случае Кацуки чувствует горечь во рту, а перед глазами всё ещё мерещатся бутоны маков, нелепо торчащих из-под пластырей Деку. Всё будто в тумане. В любом случае, я ему не нравлюсь. Любить — непозволительная роскошь для героя. Я не дам росткам ход. Да и может быть, это просто сыпь. Он мне не нравится! Я ведь мог его ненавидеть, значит, и дальше смогу! Обманывать себя не было чертой Кацуки. Когда она успела появиться?***
Изуку просыпается, и ничего не меняется, перед ним всё те же маки, он вспоминает события вчерашней давности, и его пробирает дрожь. Он сел и просто пустым взглядом прожигал бутоны. «Больно, я устал уже их срывать.» В какой-то момент уже становится слишком больно их срывать, всё равно он уже всё знает. Теперь просто нет смысла срывать и оставлять на шее и запястьях очередные шрамы, что потом будут ещё как минимум час напоминать о себе ноющей болью. Нет смысла, да и был ли он когда-то? Изуку надевает форму, из рукавов и воротника виднеются стебли и алые, почти полностью раскрывшиеся бутоны. Жалкое зрелище Изуку смотрит на них так тоскливо, что щемит в груди, потом опускает взгляд и проводит плечами. Хочется сорвать всё, хочется вырвать вены, хочется вырвать чувства, лишь бы они перестали его душить, просто он уже задыхается, просто ему уже не вдохнуть, просто перед глазами тот потерянный взгляд, тот, который Изуку у Кач-чана никогда не видел. Кажется, хотя нет, не кажется, ему плохо. Хотя нет, даже не так, сейчас хочется кричать от безысходности. Но смирение со своими чувствами — это то, что Изуку познал, на удивление, быстро, так что он лишь отпускает стебель и впервые за два года решает не заматывать всё пластырями и бинтами. Он же ведь всё равно всё знает, так есть ли в этом смысл? В классе была пара ребят, что тоже были с цветами на запястьях и шее. У Урараки и Асуи росли примуллы, они всегда старались их не показывать, но никогда не срывали. Красиво. Изуку было приятно смотреть на такое, но вот только больно немного. «А от чего ж у меня не так всё сложилось?» У Тоору на шее и запястьях распускались белые розы, это красиво смотрится и отчасти забавно. В классе больше ни у кого не росли розы, но в принципе никто и не спрашивал её, такое не спрашивают — это личное. Изуку выходит из дома и впервые за долгое время он не скован бинтами. Впервые за столь долгое время его шеи касается лёгкий ветер. И лепестки мака покачиваются на стеблях, их ласкают лучи восходящего солнца. Изуку поднимает глаза к небу и протягивает к нему руку. Лучи восходящего солнца обжигают цветы своей яркостью, а Изуку смотрит на руку, протянутую к небу. Отчасти ему уже просто всё равно, что произойдёт с ним. Глупо Изуку тянет руку выше, встаёт на носочки, и забытые ощущения и воспоминания резко всплывают в памяти. И сердце тоже глупое, рвётся от чего-то в груди. Если так хочешь стать героем — прыгни с крыши и надейся, что тебе повезет и в следующей жизни ты родишься с причудой. Прям как тогда на крыше. Ветер и солнце ласкает цветы, а у Изуку чувство свободы. В такие моменты кажется, что всё не так уж и плохо. Он и вправду желает моей смерти? — Ну и какого хрена ты не прыгнул? Изуку опускает руку, бросает на маки усталый взгляд, и ему не нужно долго думать, чтобы найти ответ на этот вопрос.***
Он медленно открывает дверь, и Кацуки не нужно долго думать, чтобы понять, кто это. Кацуки не нужно этого знать. Кацуки лишь засунет руки в карманы брюк и отведёт глаза в сторону окна. Но что-то заставляет посмотреть на Деку, и, кажется, что-то охает глубоко в груди от вида алых цветов, вразнобой торчащих из-под рукавов и воротника рубашки. Но Деку все равно, Деку лишь смотрит в пол и молча подходит к парте позади Кацуки и садится. И Кацуки хочется что-то сказать, но, кажется, жжение в запястьях лишает голоса, и он теряется. Теряется перед Деку. Не знает, что делать. Звучит как какой-то бред. Но Кацуки уже поворачивает голову в его сторону, и начинается урок. Что-то горькое остаётся в горле Кацуки, наверное не сказанные вовремя слова. Кацуки думает только: «Он мне не нравится». Смотрит с тоскливой нежностью, и у него щемит в груди. Он ему не нравится. — Сегодняшняя тренировка пройдёт под присмотром троих учителей: меня, Всемогущего и ещё одного. В Кацуки слишком много гордыни, а на запястьях и шее Изуку слишком много шрамов и маков.***
Ярко Бакугоу зажмуривает глаза и чувствует, как его лоб стягивают бинты. Он поднимает руку, чтобы закрыться от солнца, но, видя, как левая рука перемотана бинтом и из запястья торчит капельница, он замирает. Изучает взглядом помещение. Больничная палата. Кацуки поворачивает голову вправо и видит: рядом, в паре шагов от него такая же больничная кровать, только вот на ней никого. Скомканная простынь разве что свидетельствует о том, что на ней кто-то был и всё. Он замечает рядом с собой тумбу и одиноко лежащий свёрнутый в несколько раз листок. Кацуки тянет правую руку, единственную не перебинтованную, бережно едва гнущимися пальцами берёт лист и сглатывает ком. Точно, Альянс Злодеев! У Кацуки начинают проясняться воспоминания сегодняшнего урока на USJ и появляется плохое предчувствие. От вида перебинтованного левого запястья и капельницы, от этого аккуратно-свёрнутого листка и от пустой кровати рядом. Он кладёт лист на колени и не решается открыть. Смотрит в окно. Яркое уходящее солнце проникает своими лучами в палату и скользит по лицу Кацуки яркими пятнами. Небо окрашено в оттенки оранжевого и как будто говорит: «Всё хорошо. Это всего лишь ещё один закат.» Окно слегка приоткрыто, наверное, для проветривания, но стойкий запах медикаментов всё равно бьёт в нос, не позволяя нормально вдохнуть недостающий воздух. Кацуки откидывается спиной к стене и разворачивает листок. Солнце заходит за горизонт и сжигает город до тла. ≪Если бы я ничего не желал, то и не страдал бы потом. Если бы я ни на что не надеялся, то и не терял бы надежду. Но даже так ты протягиваешь мне руку. Именно поэтому восхвали мои шрамы. Это моя давняя жажда надежд.
Дорогой Кач-чан, Если ты это сейчас читаешь, то ты не представляешь, как я благодарен судьбе. Читаешь ли ты это сразу после того, как очнулся или же тебе его отдали после? Я, к сожалению, не узнаю этого. И прежде чем я перейду к самой сути, я хочу тебе кое-что напомнить. Ты, наверное, помнишь, как мы были детьми, верно? Если честно, я всегда хотел, чтобы мы снова как-нибудь просто погуляли и могли нормально поговорить как раньше. Жалко, это уже никогда не произойдет. Я всегда следовал за тобой… Я старался стать лучше, чтобы догнать тебя, но я не хотел, чтобы ты оставлял меня… Я хотел идти вперёд… Вместе с тобой… Жалко, ты этого никогда не понимал. А ещё не знаю, понял ли ты, но я люблю тебя. Да-да-да, я люблю тебя, Кач-чан. Сейчас ты наверняка спалишь это письмо взрывом или скомкаешь и выкинешь его куда подальше. И это будет правильно. Помнишь, как ты схватил меня за руку вчера? Наверняка помнишь, возможно мне показалось, но у тебя был очень потерянный взгляд. И я тогда показал слишком много. Я не успел закрыться, показал боль, которую ты вызывал. Нельзя было, не надо было. В твоих глазах читалась дикая смесь удивления, сочувствия, сожаления и страха. Знаешь эти маки… Я вырывал их каждый день на протяжении двух лет, и у меня теперь есть многочисленные шрамы. Но знаешь… Они мне нравятся. Я люблю тебя и эти шрамы, что я сам наносил себе. Возможно, мне не стоило их срывать, но просто… Мне было больно смотреть на них и понимать, что такие я никогда не увижу на твоих запястьях и шее. Кажется, мне даже были противны эти цветы. Помнишь тот момент, когда ты увидел меня на крыше? Я не собирался тогда прыгать. Я не хотел прыгать. Я… Хотел жить. Но помнишь, как ты сказал: «Ну и какого хрена ты не прыгнул?» Это, правда, было неприятно, Кач-чан. Это… Было обидней, чем что ты обычно мне говоришь. В тот момент маки начали снова прорываться сквозь кожу из-за боли, а не любви. Хотя в принципе — это одно и тоже. Но несмотря на всё, я никогда не пожалел, что полюбил тебя, Кач-чан. Сегодня на USJ, помнишь, как нас окружили злодеи? Тот парень, Ному, помнишь, как он схватил Всемогущего, а я, не раздумывая, кинулся к нему. Тогда передо мной появился Чёрный туман, и я неизбежно летел прямо в него. Я подумал, что это конец, но ты был там! Ты кинулся на него со взрывами и спас меня. Я думал, тебе абсолютно плевать на мою жизнь, но ты тогда спас меня. Спасибо. Ты прижал его к полу и не давал вырваться, однако мы недооценили наших врагов. Помнишь, как Ному выбрался из-зо льда Тодороки и Шигараки приказал ему атаковать тебя? Это произошло в доли секунд, и никто, даже Всемогущий, не успели тебя спасти. Тебя впечатало в стену, она обрушилась, и ты уже лежал в груде бетонных обломков. Я рванул к тебе. Всемогущий кинулся на Ному, другие ребята — на Шигараки и Чёрный туман, а я кинулся к тебе. В тот момент мне было, если честно, абсолютно плевать на своё тело, я активировал причуду на ноги, они сломались, но зато я в мгновение оказался возле тебя. Ты лежал в луже собственной крови, лицом впечатанный в пол под обломками. Мне было страшно видеть тебя таким. Я начал быстро скидывать с тебя обломки, и, если честно, у меня до сих пор перед глазами мерещатся мои маки, окрашенные в цвет твоей крови. Я шептал, еле шевеля губами: «Кач-чан, пожалуйста, дыши! Кач-чан, не оставляй меня! Кач-чан, пожалуйста, увидь, как я стану классным героем!» Когда я смог сбросить большую часть обломков, я увидел, что часть вонзилась себе в спину, и то, что раны слишком глубоки, чтобы я мог хоть что-то сделать. Я слегка перевернул тебя, чтобы посмотреть, дышишь ли ты. Кажется, у меня появилась настоящая улыбка, когда я понял, что ты жив. Ты приоткрыл глаза и прохрипел: — Деку… Ты идиот. После этого ты отключился. Кажется, это был первый раз, когда ты назвал меня идиотом, и это прозвучало как комплимент. Возможно, мне показалось, но в твоём голосе прозвучала скорбь. Скорее всего, мне показалось, но в уголках твоих глаз в тот момент появились слёзы. Жалко, я никогда не узнаю, показалось ли мне. Я знал, что у меня не было времени на панику, но когда мои руки и маки были в твоей крови, я, правда, возненавидел себя. Если бы я тогда не кинулся бездумно к Олмайту, то тебе бы не пришлось спасать меня, и, возможно, тогда бы ты не стал одной из целей Шигараки. Прости меня за это. Я открыл рот, чтобы крикнуть Олмайту, что ты отключился, но тут я почувствовал удар в спину. Кажется, это был Ному, боль пронзила моё тело, и я отключился, наверное. Я так слаб, Кач-чан. Даже не смог тебя защитить. Потом я очнулся в больничной палате. Первое, о чём я подумал — это где ты сейчас находишься. Но, увидев рядом с собой больничную кровать и твоё полностью перемотанное лицо, я успокоился, а потом меня охватил ужас. Вокруг тебя было множество аппаратов и пищащих устройств. Я был в замешательстве. Через пару минут в палату вошёл врач, и то, что он сказал… Кач-чан, мне хотелось его заткнуть. Это было, мягко говоря, неприятно. Оказывается, ты был на грани смерти. Множественные переломы и повреждённые органы жизни. У тебя было отвратное состояние. В тот момент во мне погибла надежда. — Ему понадобятся органы. Он может умереть, доноров… Нет Надежда возродилась так же быстро, как и погибла. — Тогда им стану я. Я стану лучше, я полюблю этот мир, как и должен был. Не знаю почему, но вспомнились эти слова. Врач в этот момент кинул короткий взгляд на мои цветы и коротко и решительно кивнул. Я принял это решение, не колебаясь ни секунды и ни секунды не жалея. Все считали нас врагами или же давними друзьями детства, верно? Никто никогда бы и не подумал, что я к тебе что-то испытываю. Врач посмотрел на меня в растерянности и сказал, что есть час до начала операции, и я попросил у него листок и ручку. Он дал их мне и вышел из палаты. Тот час, что я сидел и писал это — я улыбался. Я и сейчас пишу это. Когда я понимаю, что ты будешь жить, я улыбаюсь. Ведь это конец только для меня, а для тебя это только начало, ведь верно? Я ведь всё сделал правильно? Я думаю, да. Сейчас я допишу письмо и положу его на тумбу. Я сделал один опрометчивый шаг. Я… Ну… Теперь ты точно это письмо испепелишь. Я взял тебя за мизинец, и твой палец был таким холодным, если честно, я правда испугался в тот момент, но я ещё мог слышать твоё тихое дыхание — это придало мне уверенности. Я поклялся, что всегда буду смотреть на тебя с улыбкой. Я знаю, насколько глупо это звучит, не надо напоминать. Я знаю, тебе не приятно читать, но, пожалуйста, дочитай до конца, ладно? Я не сдержался, прости. В тот момент я почувствовал себя на удивление спокойно и удовлетворённо. И кажется, у меня распустилось ещё несколько бутонов на шее и запястьях. Несколько цветков всё так же были в твоей крови, но она была почти незаметна. Сейчас я положу письмо на тумбу, и врач зайдёт и отведёт меня в операционную. Но знаешь, я улыбаюсь! Взглянув на тебя, я нахожу ещё больше и больше причин для улыбок. Пожалуйста скажи Урараке и Ииде, чтобы они не расстраивались слишком сильно из-за этого, и, пожалуйста, скажи Олмайту, что мне жаль, что я его разочарую, ты, наверно, сейчас подумаешь, почему Олмайт должен быть разочарован во мне, но, пожалуйста, просто скажи, что мне жаль. Скажи моей маме, чтобы она тебя ни в чём не винила, ты ни в чём не виноват. Ты, наоборот, пытался спасти меня. Для тех, кто смеётся в последний момент, В качестве трофея может быть счастливый конец. Ты будешь жив, Кач-чан, значит, я точно обязан улыбнуться! И я улыбаюсь. Кач-чан, я поклялся, что всегда буду смотреть на тебя с улыбкой, поэтому можешь мне тоже пообещать одну вещь? Пообещай, что станешь героем номер один, это последнее, что я попрошу. Я рад, что ты последний, кого я увижу. Ведь именно поэтому цветы, распустившиеся на моём теле, даруют мне долгожданную надежду. Это моя давняя жажда надежд!Я всегда буду Смотреть на тебя с улыбкой. Я никогда не забуду клятву, Что я тебе дал. Я всегда буду любить тебя И никогда больше не сорву цветы! Ведь они распустились на бездне отчаяния.
С любовью, Деку ≫ Солнце давно уже сожгло город. Кацуки сворачивает листок, дрожащей рукой кладёт его на тумбу и краем глаза замечает на левой руке красный бутон мака. Кацуки видит, но не верит. Кацуки понимает, но не хочет. Солнце давно уже сожгло город, а Кацуки давно сожгла его давняя ненависть. Под его грудью — слой нагретого воздуха, пахнущего медикаментами, такой густой, что его тяжело вдыхать. Он проводит самыми кончиками пальцев по лепестку мака так нежно, что у Кацуки в груди затягивается тугой пугающий узел. Глупый Деку А теперь что? А теперь из груди не уйдёт эта тяжесть? Она теперь будет всегда такая, давящая на лёгкие, даже когда он будет на них просто смотреть? Зачем ты оставил меня? Всё плывёт в глазах и выглядит так сюрреалистично, словно кадры из фильма, героем которого он никогда не должен был стать. Он кладёт руки на лицо и выпускает всё наружу. И вся больница слышит раздирающий душу крик. Медсестры врываются в палату, вкалывают успокоительное прижимают Бакугоу к кровати, но он просто не понимает, что происходит. Слёзы текут по щекам, пропитывают бинты, и крик заглушает мысли и воспоминания. Даже крика не хватает Бакугоу, не хватает цветов и чувств, чтобы выпустить всё наружу. Он пытается кричать, но голос сел окончательно, и слышно лишь сдавленные крики, перед глазами темнеет, и успокоительное начинает действовать.***
Кацуки резко размыкает глаза и пытается хоть что-то увидеть. Сейчас, наверно, около двух часов ночи. Он смотрит в окно. Полнолуние. Небо усыпано миллиардом звёзд, и Бакугоу смотрит на запястья. Смотрит и чувствует, как берёт горло вдруг выросший тугой ком. Это сон Нос начинает привычно жжечь. Сейчас я проснусь, пойду в класс, покажу Деку маки, и он наверняка расплачется от счастья Кацуки закусывает губу. Я скажу, что никогда их не сорву и буду кланяться в ноги, чтобы он хоть как-то простил мне всё дерьмо, что я натворил. Лёгкий запах маков ударяет в нос, Кацуки убирает руки от лица и расфокусированным взглядом смотрит на несколько бутонов, оплетающих руку. А во взгляде какая-то нежная тоска. Это не сон Бакугоу закусывает губу, и кровь стекает вниз к шее. Деку Он тянет руку к шее, чтобы стереть кровь, но пальцы касаются стеблей, и его бьёт током. Я такой слабак, Деку Он проводит пальцем по бутонам, и слёзы всё же стекают по щекам. Горячие и непрошенные. Бакугоу хочется кричать, но, кажется, у него пропал голос. Кричать от обиды на себя и свою слабость. Если бы я был сильнее, то смог бы увернуться от Ному, и ты бы сейчас… Ты бы лежал на соседней кровати и спал, а я бы всю ночь пялился на тебя, придурка, думая, что цветы, прорастающие на наших запястьях и шее, очень красивы. Он приподнимается на локтях, садится и смотрит на мизинец правой руки. У Бакугоу что-то в груди сильно бьётся и разбивает его изнутри, что-то заставляет его улыбнуться сквозь слёзы грустной улыбкой. Его захлёбывается чувство вины, и он стонет сквозь зубы зло и отчаянно. Ночь сегодня слишком красивая, как-то это неправильно Кацуки приподнимает уголки рта, и слёзы стекают, попадая в рот, на шею и просто стекают вниз. В груди тянет, ему больно, ему чертовски больно, и внутри всё тот же узел и всё те же маки распускаются на теле, и всё нормально, даже если и больно. Прости меня, Деку, но ты такой идиот.***
Ground Zero — имя героя в топе стоит на первом месте, и Кацуки смотрит и уже привычно трёт мизинец. — Глупый мой Деку, — вдруг говорит он, и в его глазах — эта вечная нежная тоска. И из груди не ушла эта тяжесть, и цветы распускаются всё также, Кацуки смотрит на них, и в груди всё та же тяжесть. У Кацуки в волосах путаются солнце и руки, раскалённые и нагретые солнцем, которыми он касается маков. Ему больно, всё так же чертовски больно, и в груди всё тот же узел, которому некуда деться, от которого Кацуки не избавиться. Кацуки думает, что сдержал обещание и всё нормально, даже если и больно. Но это ладно, это пусть, лишь бы Деку продолжал смотреть на него с улыбкой, лишь бы цветы, распустившиеся на бездне отчаяния, стали оружием, лишь бы солнце путалось в волосах, лишь бы ни один цветок не помчался и напоминал о нём, лишь бы то письмо в кармане не потрепалось слишком сильно и лишь бы в груди слой нагретого воздуха, такой густой, что его тяжело вдыхать, всё так же оставался с ним. И Деку смотрит и улыбается.Oh, don't leave me here alone Don't tell me that we've grown for having loved little while Oh, i don't want be alone The Oh Hellos — Hello, my old heart