Прорыв

      Сквозь старую поношенную шубу Дарек Рубиш ощущал морозное дыхание гор. Но ещё сильнее партизан чувствовал невыносимую боль в желудке, которая стала для него настолько привычной, словно он всегда с нею жил. Дарек уже и забыл, когда в последний раз ел: «Кажись, дня три назад. Или пять? Или неделю?» Усталость сковала движения Рубиша, однако он из последних сил рвался вперёд, вдыхая тяжёлый горный воздух. От морозного ветра, бившего прямо в лицо, ему хотелось отвернуться в сторону.       И хотя сегодня показалось солнце, его оранжевое свечение ни сколько не согревало измученных партизан, надолго забывших о тепле и сне. «Заснёшь тут — утром уже не проснёшься», — вспомнили Дареку слова командира. Домашний комфорт и уют теперь казались Рубишу чем-то призрачным и несуществующим на самом деле, как мираж или сказка.       — Сейчас привал, сын, — сказал Дареку отец. Бертольд Рубиш, уже немолодой крестьянин и ветеран Первой мировой войны, намного проще переносил тяготы и невзгоды партизанской жизни, чем Дарек. — Потом мы будем прорываться.       — А мы сможем? — спросил Рубиш-сын, остановившись. Он не представлял себе того, как можно было наступать на заслон правительственных войск в таких тяжёлых условиях, совсем не веря в свои силы.       — Куда деваться? Нам нужно прорваться. Иначе нас догонят солдаты, основные силы.       Вот уже третью неделю противник держал партизан в кольце окружения. Военные загнали их в капкан, пружины которого заржавели, отчего ловушка никак не могла убить свою жертву. Но никто из партизан не стал отрицать тот факт, что она всё-таки сработала. С конца ноября 1944 года регулярная армия блокировала их в районе горного перевала Вуличека на севере страны, перекрыв пути к бегству. И с каждым днём кольцо окружения сжималось всё сильнее. Правительственные войска шли по следу беглецов, намереваясь раздавить их, как тараканов. Партизаны же шутили, что «золотопогонники» играли с ними в догонялки: «Они хотят нас выдворить отсюда. Сами толкают на прорыв, мы не виноваты. Могли бы просто держать нас в котле».       — Мы ведь уже проиграли, — пессимистично отметил Дарек.       — Нет, ты не прав. Мы ещё можем вырваться отсюда. И следи за языком. С паникёрами тут разговор короткий, — ответил Бертольд. На его простоватом лице овальной формы с близко посаженными глазами читалось беспокойство за судьбу сына. За себя он не волновался.       — Я знаю. Просто…       — Они нас зажали, но мы-то с тобой ещё живы. Нас не возьмёшь!       — Но многие погибли, — ответил Дарек, осматривая партизан.       Они называли себя бригадой имени Желе Вучека, народного героя, возглавившего общенациональное восстание против гнёта Габсбургов в семнадцатом веке. Хотя сейчас из них было бы сложно сформировать от силы только один полк. Несколько сотен измученных боями и невзгодами человек в потрёпанной одежде остановились в узкой долине, усыпанной снегом, готовясь к тяжёлой битве. С двух сторон партизан окружали высокие горы, помнившие ещё Тридцатилетнюю войну, когда как раз и вспыхнуло восстание Вучека. Пройти через них удалось бы только хорошо подготовленным альпинистам, но никак не маленькому воинству из крестьян, городских интеллигентов, шахтёров и заводских рабочих под руководством коммунистической партии Словании. С началом войны в СССР она, словно по команде, вышла из тени после пятнадцатилетней спячки.       — Ничего не поделаешь, сын, — если Дарек всё ещё воспринимал массовую гибель людей как трагедию, полную ужаса, то для его отца она давно стала обыденностью. — Мы должны победить, сынок. И выжить. Ради нашего будущего, ради нашей жизни. Мы победим и тогда заживём!       Дарек порой поражался оптимизму отца, который даже в самой ужасной переделке продолжал верить в лучшее. Уж если кого он и видел в числе победителей, так это людей, близких Бертольду по духу. Но к кому относить себя Рубиш-сын так и не определил.       — Я очень сильно хочу победы, — ответил он. — Но верю в неё с трудом.       — А ты поверь. Я хотел для вас с Яном хорошей жизни. И мы её добьёмся, вернём всё, что раньше было.       Рубишей никто и никогда не назвал бы убеждёнными коммунистами или людьми, сочувствующими их делу, до войны они и сами не питали к «красным» сильной любви. Но сейчас компартия развернула мощную борьбу с марионеточным режимом генерала Почереску, по чьей прихоти слованская армия воевала в СССР на стороне Германии. Да и уровень жизни после 22 июня 1941 года начал стремительно падать, в сравнении с довоенным. Война, зашедшая в тупик выжимала из небольшой страны слишком много.       Рубиши слышали, что на юге Словании действовала Армия национального Сопротивления, подчинённая буржуазному правительству в изгнании. Но партизаны Народной армии Словании (НАС), чьим наиболее крупным формированием была бригада имени Вучека, делали для освобождения страны намного больше и привлекали в свои ряды местных крестьян, как уверяли отца и сына агитаторы. Вдобавок, Народная армия действовала в тех местах, где жили Бертольд и Дарек.       — Ты слушай отца, Дарек. Он плохого не скажет, — к ним подошёл Иштван Андрени, бывший надпоручик слованской армии. Месяца три назад чернявый офицер небольшого роста перешёл на сторону НАС и обучил её бойцов многим тактическим приёмам. Именно он командовал отрядом, в котором состояли Рубиши. — Не нужно бояться наших. Армия не в восторге от борьбы с нами. Солдаты должны воевать с солдатами, а не с крестьянами.       Андрени неплохо знал о настроениях, царивших в армейских частях, что командование бросило против партизан. Воевать со своим народом не нравилось ни солдатам, ни офицерам. Особенно, за интересы Германии — до января 1940 года Слования оставалась верна союзу с Францией и Великобританией. Лишь под большим давлением она присоединилась к антикоминтерновскому пакту, чтобы избежать разгрома в схватке с Германией, Венгрией и Словакией. Слованцы понимали, что правительство приняло не слишком верное решение. Сказалась довоенная ментальность и вера в прежнюю демократическую республику, чья кровь была пролита в ходе «Январского переворота».       Некоторые коммунисты в открытую называли Иштвана «представителем реакционного офицерства» и тихо презирали его. Но они не отрицали того, что проворный надпоручик, отлично чувствовавший себя под пулями и приспособленный к любым условиям, принёс НАС огромную пользу. Без него многие партизаны бы попались своими жизнями из-за ошибок неумелых красных командиров.       Надпоручик, узкое лицо которого за недели скитаний в горах поросло чёрной, как смола, щетиной ненадолго отошёл к другим бойцам и потом вернулся.       — Идите ко всем. Сейчас Стойчев будет выступать, — сказал он Рубишам.       Внутри партизанских порядков возник пустой квадрат, откуда ко всем бойцам НАС обратился генеральный секретарь нелегального ЦК компартии Владо Стойчев. Враги попытались уничтожить главный штаб Народной армии Словании, однако её руководство сумело прорваться из окружения и вскоре объединиться с бригадой имени Вучека.       Сквозь съехавшую на лоб шапку Дарек следил за его выступлением, приподнявшись над чужими спинами, благо рост позволял. В центре стоял среднего роста мужчина в возрасте пятидесяти лет. Даже на морозе с пустым желудком и сильным недосыпом Стойчев сохранял аристократическую осанку и выглядел довольно бодро. Взглянув на Владо, Дарек никогда бы не подумал, что тот делил все невзгоды вместе с ними. Армейская шинель с сорванными погонами и треугольными петлицами золотого цвета органично сидела на коммунистическом вожде. Стойчев не раз говорил, что пока он не мог носить погоны армии-союзницы Гитлера в силу отсутствия военного образования. Андрени же был готов убить за них, ведь погоны для него значили намного больше, чем его собственная жизнь жизнь.       — Я знаю, вы измотаны и измучены боями. И я тоже, ведь мы вместе прошли этот нелёгкий путь, — начал Стойчев, обратившись к партизанам. — Многие наши товарищи сложили свои головы ради свободы отчизны. Не просто товарищи, а наши отцы, сыновья, братья, матери, сёстры, друзья и знакомые. Каждый из нас испытал горечь утрат.       Рубиши, к счастью, не познали горечь потери родственников. Но они, вдохновившись речью Стойчева, как и остальные бойцы НАС, невольно похлопали ему. В то же время Ион, друг Дарека, погиб от пуль солдат горных войск две недели назад. «Как давно! Прошла целая вечность», — промелькнуло в голове у Рубиша-сына.       — И мы не можем предать их память, — продолжил говорить Владо. — Мы не имеем права на поражение, ни о какой капитуляции не может идти и речи! Наши близкие требуют отмщения! Они никогда бы не простили нам нашу слабость! Мы с вами ни в коем случае не можем допустить, чтобы их великая жертва во имя отечества была принесена напрасно!       И хотя Стойчев ещё в молодости вступил в компартию, он редко говорил со своими бойцами о «мировой революции», «реакции», «империализме» и других социально-политических явлениях. В общении с простыми крестьянами, далёкими от учения Маркса и Энгельса, Владо старался донести до них свои мысли на понятном сердцу каждого человека, независимо от его убеждений, языке. В этом и крылся талант и феномен Стойчева.       Слова вождя вновь вызвали овации.       — Нашу страну несправедливо втянули против воли нашего народа, высшего источника власти, в войну с Россией! Наших братьев, сыновей и отцов отправили туда воевать за интересы Гитлера! И они погибли там по прихоти этого безвольного труса Почереску! Он предал наш народ и теперь до последнего цепляется за свою власть! Но она с каждым днём она становится всё слабее и слабее, а Красная армия неумолимо приближается к нашим границам! Чтобы задобрить Гитлера, Почереску выжал из нашей страны всё, что только можно: нашу нефть, нашу пшеницу и, главное, он обрёк на страдания наших людей! Уже скоро настанет тот день, когда он ответит за всё! Наша победа неизбежна, как восход солнца!       Широкое прямоугольное лицо Стойчева было полно эмоций. Его круглые глаза чёрного цвета горели, и каждое слово вождя звучало настолько искренне, что оно пронизывало изнутри каждого партизана. Широкие тонкие губы Владо стали куда более опасным оружием, чем пушки или пулемёты. Пули и снаряды били по телу, причиняя боль, а речи предводителя коммунистических партизан попадали в саму душу, вдохновляя людей на подвиги.       — Враги думают, что загнали нас в угол! И пусть они думают так дальше! Сегодня вы вырвемся из окружения и рассеемся, одержав победу! Именно этого и боятся наши враги. Они загнали отряды нашей бригады в ловушку, надеясь убить нас всех одним махом! Но у них ничего не вышло! Сегодня кошмары наших врагов станут явью! У нас нет сил, мы устали и валимся с ног. Но мы должны собраться и победить! Иначе мы погибнем. А вместе с нами погибнет и наша страна, наш общий дом. И будущие поколения проклянут нас! Я призываю вас собраться духом и совершить рывок ради светлого будущего!       Когда Стойчев повернулся в профиль, Дарек заметил его острый орлиный нос с изогнутым к низу кончиком. Смуглая кожа, характерные черты лица, чёрные, как воронье крыло, всколоченные волосы делали его похожим на жителя юга Европы. Андрени сравнил Стойчева с античным полководцем, произносившим речь перед афинскими или римскими войсками за минуты до начала битвы.       — Вперёд, товарищи, к победе и светлому будущему! — сказал напоследок Владо, после чего партизанская рать, окрылённая словами своего командующего, устремилась вперёд.       Дарек шёл вместе со всеми. Каждый шаг давался ему с трудом, но Рубиш-сын старался победить себя. «Когда мы прорвёмся, то сможем передохнуть. Согреться в доме, поесть, поспать. Выжить бы только! И победить», — в будущем Дарек увидел блаженные мгновения из совсем другой жизни. Представлять же поражение партизан и собственную гибель он не стал. Перспектива лечь замертво в суровых снегах пугала его.       — Держись меня, сын. Мы с тобой победим только вместе. Никак иначе, только так, — сказал ему по дороге Бертольд, сражавшийся в разы лучше сына, несмотря на возраст.       — Хорошо.       — И не вздумай бежать назад. Там тебя будет легко убить.       Партизаны приближались к «Чёртовым вратам», как их прозвали местные. Именно там находился южный выход из перевала Вуличека и начинались леса, где беглецы могли буквально раствориться, затерявшись среди деревьев. Впереди Дарек видел небольшой холм, зажатый с двух сторон скалистыми горами. Обойти через высоту, занятую врагом, через них было нельзя, и всякая попытка покорить их вершину сулила беглецам лишь мучительную смерть на морозе.       Приблизившись к заснеженному холм, партизаны приготовили трофейные миномёты, ценившиеся сейчас не меньше, чем сама жизнь.       — Сейчас начнётся, — с тревожным видом сказал Рубиш-отец. — Делай так, как мы с Андрени тебе говорили.       — Да. Почему мы не можем отсюда их расстрелять, а потом перейти через трупы? — спросил Дерек.       — Мы можем попасть в них. Они могут. Понял? — озвучил простую истину Бертольд, щелкнув затвором винтовки Эсзет обр. 25, что представляла собой укороченную слованскую модификацию немецкой винтовки Маузер 98.       Миномётчики открыли огонь по холму, после чего округу сотряс грохот взрывов. Далее заговорили пулемёты Эсзет Лп обр. 29 и винтовки групп поддержки. Дарек ощутил по отношению к их бойцам жгучую зависть, ведь ему предстояло штурмовать холм: «Они тут отсиживаться будут! А мы там погибать!» Когда с холма ответили солдаты, его охватила уже настоящая ненависть. С опозданием военные всё-таки начали стрелять, и их окопы озарились оружейными вспышками. Засвистели пули, взвыли сражённые ими люди.       — В атаку! Останетесь здесь — умрёте! Выжить можно только там! — командовал Андрени, указывая на холм. Попутно он поправил фуражку с золотым околышем.       — Бей их! Вперёд!       — Смерть угнетателям!       Дарек побежал вперёд, испытывая сильную боль. Молодой партизан мог вот-вот упасть в снег в полном бессилии и больше никогда не встать. Но он пересилил себя и понёсся вперёд, пока вражеские пулемёты щедро осыпали долину свинцом. Бертольд бежал впереди, и сыну пришлось ускориться, чтобы нагнать его. Рядом начал отстреливаться бывший жандарм в причудливом шлеме с плюмажем, главным атрибутом его униформы. Некоторые стреляли на бегу, но Дарек со своим двухствольным ружьём спешил к холму.       Миномётчикам НАС почти удалось подавить вражеские орудия, однако одна пушка врага всё-таки сделала несколько выстрелов. В воздухе запахло гарью и обожжённой человеческой плотью. Послышались крики раненых. Двигаясь бегом к холму, Рубиш-сын увидел развороченные взрывами тела партизан, вид чьего кровавого месива вызвал у него отвращение. Красная кровь обагрила белый снег.       Также Дареку встретились и бойцы, оставшиеся после огня пушек без ног или рук. Для них такое ужасное ранение и дикий до безумия шок значили только верную смерть, так как с медицинским обеспечением в НАС дела обстояли очень плохо. «Они умрут в муках за их страдания!» — злобно подумал Дарек, проникнувшись к противнику животной ненавистью. На удивление, она придала измученному партизану сил, благодаря чему он нагнал отца.       Холм сотрясла череда новых взрывов — миномёты накрыли артиллерийские позиции, и вражеские орудия вроде бы замолчали навечно. Бойцы НАС, ставшие смертниками, приближались к подножию высоты, не смотря на потери от огня солдат. Партизан уже нельзя было остановить, они не дрогнули и собирались дойти до конца. Речь шла не только о судьбе отечества. Они сражались и за спасение собственных жизней. Правда, их ряды стремительно быстро пустели: пулемёты противника не смолкали и разили партизан одного за другим. Каждый метр долины оказался устелен человеческими телами или их оторванными кусками, наводившими ужас одним только своим безобразным видом.       У подножия холма Дарек окончательно догнал отца, чуть позже к ним подбежал Андрени с жандармом, который принялся стрелять по солдатам, упав в снег.       — Атака захлебнулась, — сказал Иштван, готовя маленькие французские гранаты для прорыва.       — Не совсем, — ответил Бертольд.       Они остановились на том единственном клочке слованской земли, что не простреливался противником. С вершины холма его не было видно, поэтому Дарек смог тут отдышаться.       Миномётчики усилили огонь — по плану Стойчева они должны были расстрелять весь боезапас. А затем оставить миномёты, уничтожить их и присоединиться к остальным бойцам НАС. Во время бегства в лесу тяжёлые орудия замедлили бы партизан, а основной расчёт в их операции строился на молниеносности. Если бы они увязли на холме, то тогда к ним бы точно подобрались силы преследования, шедшие за беглецами след в след. Против костяка вражеских войск у обескровленной Народной армии не оставалось шансов на победу. Суть её наступления сводилась к быстрому штурму и рассеиванию по лесам.       Дарек обернулся и заметил, что долину плотно усеяли трупы и раненые. Ради спасения всего движения Стойчеву пришлось принести в жертву немало людей. Но в то же время немало бойцов под прикрытием миномётов и группы прикрытия добрались до подножия холма. Часть прикрывавших стрелков и пулемётчиков ринулись в атаку. Стоял сильный гул. Рубиш-сын почувствовал, как каждый шумный выстрел отдавался у него в мозгу, вызывая головную боль. А стреляли все очень часто, поэтому грохот сражения не стихал ни на секунду.       — Как бы нас свои не убили! — высказал свои опасения Бертольд. Они вместе с Андрени понимали, что партизаны при штурме высоты имели шансы попасть под убийственный огонь со стороны миномётов.       — Не убьют! Ещё немного, и им будет нечем стрелять! — ответил надпоручик.       Те, кто добрался до подножия холма, не торопились бежать дальше, хотя и находились редкие смельчаки. Они, не обращая внимания на окрики своих командиров, рвались вперёд. Спустя секунды одни погибали, другие все в крови, но ещё живые, падали назад, а самые удачливые залегали в снегу. Перед началом штурма бойцам НАС по плану Стойчева надлежало перегруппироваться.       Каждый выстрел и взрыв Дарек сравнивал с ударом молота войны по наковальне, отчего его передёргивало от боли. Прошло ещё немного времени, и миномётный обстрел в одночасье, будто по воле богов, прекратился — у расчётов кончился боезапас. Взрывы стихли, стало тише.       — Они отстрелялись! — сказал Иштван. Далее он обратился к партизанам, служившим под его началом. — Сначала бросайте гранаты в окоп, закидайте их! И лишь потом вперёд!       Ради прорыва из окружения и спасения партизаны не жалели патронов и гранат. Они решили создать высокую плотность огня и задействовать всё то немногое, что у них было, для достижения максимальной мощи. Сейчас их куда больше волновал прорыв из «котла», чем экономия ресурсов. Как сказал вчера Владо Стойчев; «Ими мы можем потом снова разжиться! Но если вы будем скупиться на пули завтра, то останемся здесь надолго». Выход из окружения стал их основной задачей, залогом выживания и настолько тяжёлой целью, что даже дальнейший поиск боеприпасов выглядел на её фоне лёгкой прогулкой в песочницу.       Дарек не знал, сколько прошло времени. Ему думалось, будто прошла целая вечность. Спроси он у Андрени об этом, тот ответил бы, что прошло всего лишь несколько минут. «В бою каждая секунда тянется долго. Пройдёт час, но на деле — минута», — говорил обычно Иштван Рубишу-сыну. Дарек поймал себя на таких суждениях в десятый раз, если не в двадцатый.       — Не потеряй голову, сын! — предостерёг его Бертольд. — Следи за мной, а я пригляжу за тобой. В четыре глаза мы их увидим быстрее!       — Да, папа!       — Пора! — крикнул надпоручик. — Вперёд, на штурм!       Партизаны после позиционных перестрелок перешли в наступление на изрытую воронками взрывов мин линию обороны. Ошалевшие под огнём миномётов противники стреляли теперь реже и сражались они хуже. Поэтому потери НАС сократились, и многим партизанам удалось дойти до вершины. По пути к ним присоединились горячие головы, которые ранее залегли в снегу. Теперь они поднялись и ринулись в бой.       — Гранатами их! — скомандовал Андрени.       Бойцы закидали окопы гранатами, после чего поднялся ужасный шум. В ушах Рубиша-сына теперь стоял противный звон, частично заглушавший другие звуки. Головная боль теперь оказалась необычайно сильной. Также партизан почувствовал головокружение, и в глазах у него потемнело, словно от измождения он начал слепнуть.       «Как же тяжело! Я сейчас упаду! Не могу больше!» — думал Дарек, с большим трудом сохраняя равновесие.       — Не отставай! Беги к нам, сынок! — позвал его отец, бежавший впереди.       «Нужно бежать к ним. Я обещал», — решил Дарек и ринулся к окопам, нелепо ковыляя в разные стороны.       Грохот боя стал тише — как оказалось, противник начал отступать.       — Андрени говорит, они уже успели доложить по рации, — сообщил сыну плохую новость Бертольд.       — Мы проиграли? — выдавил из себя слова Дарек.       — Нет. Идём, нельзя останавливаться.       Вместе они пошли к остальным.