Прорыв

      Когда Дарек проходил через первую линию окопов, развороченных взрывами, он увидел огромное множество мёртвых тел. Партизан в обносках на вершине холма лежало намного меньше, так как большая их часть погибла в долине и на подъёме. Гораздо чаще Раубишу-сыну встречались разорванные минами и опалёнными огнём трупы солдат и офицеров слованской армии. Их лица ничем не отличались от партизанских, такие же где-то простые, где-то добрые, где-то аристократичные.       Они были слованцами и жили в одной стране с теми, кто их убил. «Один народ», — подумал Дарек, осматривая павших в бою военных. Шинели цвета хаки украшали золотые погоны, пуговицы и петлицы, теперь окраплённые кровью и испачканные мелкими ошмётками человеческой плоти. За такую яркую форму партизаны и прозвали солдат с офицерами «золотопогонниками». После того, как Дарек увидел погибших солдат, у него пропала ненависть к ним. Он, сам того не ведая, ощутил жалость к ним. Даже в прошлой мировой войне слованский народ не воевал с самим собой.       — Будь бы тут немцы, мне бы стало легче на душе, — с тяжестью в голосе сказал Бертольд, которому убийства своих соотечественников дались с огромным, если не титаническим, трудом. Дареку даже показалось, что его отец был готов зарыдать над телами смешанных с землёй и снегом солдат. — Они ведь наши, понимаешь, сын?       — Понимаю, отец, — ответил Рубиш-сын.       — Лучше такое вообще не понимать. Хотя не буду лукавить, немцев мне тоже жалко было в прошлую войну. Они хоть и не наши, но тоже ж люди.       Стрельба продолжала греметь на другом конце холма, куда шли отец и сын. Их путь пролегал рядом с разрушенной огнём миномётов артиллерийской позицией и перевернувшимся на бок орудием. Про погибший расчёт Дареку хотелось говорить меньше всего, ибо разрывы мин изуродовали его бойцов до неузнаваемости.       За последние три недели блужданий по горному перевалу Рубиши участвовали во многих столкновениях со слованской армией. Чаще всего они толком и не видели противника: перед глазами партизан возникали блеклые фигуры, лишь отдалённо напоминавшие людей. Друг от друга их отделяли сотни метров, поэтому Дарек до сих пор точно не знал, сколько именно человек он убил из старой винтовки со склада мобилизационного резерва, которая потом пришла в негодность, отчего он вооружился ружьём. Сейчас же молодой крестьянин впервые увидел поверженных слованских военных так близко. «И-за них мы тут уже третий месяц бегаем. Без еды и тепла», — вспомнил также Дарек, после чего его жалость к убитым врагам разбавилась гневом.       Попав в окружение на перевале Вуличека, бойцы НАС старались как можно реже вступать с противником в ближний бой. Чаще партизаны стремились вообще избегать столкновений с военными, дабы не выдать им местонахождение своих убежищ и позиций. И уж если дело доходило до стычки с силами противника, то они предпочитали быстрое отступление под прикрытием огня винтовок. Каждая секунда промедления могла стоить НАС многих жизней и привести к её разгрому. Поэтому воины из народа чаще отступали, чем сражались, но не из-за трусости. В первую очередь, их командиры опасались попасть в локальное окружение уже внутри перевала.       Однако ими также двигало желание сохранить жизни всем своим людям и стремление избежать ненужных потерь. Для Стойчева куда важнее было ускользнуть от преследователей, найти лазейку и вырваться из кольца смерти, чтобы соединиться с другими партизанскими подразделениями.       Уцелевшие под обстрелом пути сообщений вели к центру холма, где находился обвалившийся блиндаж. Мины сровняли его с землёй, наглухо запечатав выходы.       — У них там штаб был, — сказал Бертольд.       — Верно, — согласился с ним Андрени, чья фигура резко возникла перед Рубишами.       Последние выстрелы на холме смолкли. Наступила тишина, возвестившая о победе партизан. На душе Дареку стало немного легче.       — Мы угробили бы четыре часа на то, чтобы раскопать блиндаж, — добавил Иштван. — Там было бы чем поживиться. Но нам, кажется, пора уносить ноги.       — Их офицеры там ели от пуза, да? — спросил Дарек. Мысли о еде вызвали у него ещё большую боль в желудке, к которой он привык не до конца.       — С питанием у них у них всяко получше, чем у нас. Пора идти дальше.       На холм поднялись остатки групп поддержки вместе с Владо Стойчевым, которого, словно средневекового короля, сопровождала целая свита, куда входили не только слованские коммунисты, но и советские офицеры. Их забросили в Слованию для организации партизанских отрядов НАС и руководства ими. Теперь позади бойцов Народной армии остались только тяжелораненые. Дареку было даже страшно подумать об их судьбе.       Если тех, кто легко отделался, взваливали на плечи или на импровизированные носилки, то людей, находившихся на грани жизни и смерти, просто бросали умирать на морозе. Без лекарств, медицинских препаратов и оборудования им никто не мог помочь. Вдобавок, тяжелораненые замедляли движение, чего беглецы, ещё недавно делившиеся с ними последнее, никак не могли позволить. Принять такое холодное, как зимний горный воздух, и безжалостное, точно расчёт карательного механизма тоталитарной системы, решение мог принять либо очень ответственный человек, либо кровожадный тиран.       — Нам нужно думать о судьбе тех, кого ещё можно спасти, — послышался громкий голос Владо Стойчева. — Мы загубим ещё больше жизней, если остановимся. Поймите меня правильно, товарищ Дэнула.       — Но мы не можем их здесь бросить! Это же наши люди! Они поверили нам и пошли за нами до конца! А мы их бросили, как никчёмные трусы! — озвучил мысли Дарека один из командиров Народной армии в поношенном плаще. С ног до головы он был укутан разными тряпками, отчего его голова скрывалась в тени самодельного капюшона.       — Они поймут нас.       — Как говорится, сам спасай, а товарища выручай!       — Сейчас другая ситуация. Нам им уже не помочь. Мы лишь потеряем время. Сейчас каждая секунда промедления может нам дорого стоить.       Когда издалека донеслись измученные стоны брошенных на мучительную гибель партизан, Дарек почувствовал, как его обдало ледяным дыханием смерти. Парня передёрнуло. Ему оставалось только поблагодарить Бога за то, что они с отцом вышли из боя без единой царапины, и помолиться за судьбу тех несчастных, навсегда оставшихся позади. От пережитого Рубишу захотелось поговорить со священником. Но потом он вспомнил, что отец Кароль остался в их родной деревне.       Вместе с Владо Стойчевым на вершину пропахшего дымом, гарью и порохом холма поднялось и знамя НАС. В центре флага с двумя горизонтальными полосами справа, белой наверху и синей внизу, и зелёно-салатовым равнобедренным треугольником слева размещалась красная пятиконечная звезда. Подъём знамени возвестил о безоговорочной победе партизан.       — А ты не верил, что мы прорвёмся, — сказал, ободряя сына, Бертольд, пока мимо них проходили десятки людей в обносках. — Прорвались же!       — Да. Мне слабо верилось. Но нам ведь в лесах будет непросто. До весны ещё чуть ли не два месяца, — задумался вслух о будущем Дарек.       — По крайней мере, там нас не будут пытаться схватить за пятки солдаты. Идём. Нечего тут задерживаться.       Среди погибших партизан Рубиш-сын встретил жандарма-перебежчика со смешными усами и в причудливой шлеме с плюмажем. Он погиб вроде бы недавно, но его тело уже почти окоченело, будто оно пролежало на вершине холма почти сутки. Вместе с жизнью из жандарма вышло тепло. То же касалось и остальных мертвецов. Их раны словно оледенели и стали едва заметными. «Победа победой, а легче нам не стало. Некоторые её вообще не увидели — столько народу полегло», — с горечью подумал Рубиш-сын, идя вперёд.       — Если бы не мороз, то я бы взял эту каску. А так у меня рука к ней примёрзнет, — обратил внимание на слованскую копию немецкого стального шлема Бертольд. — Голове защита бы не помешала. У немцев в прошлую войну такие же были во Франции. Только серые. Как помню, стоял я точно так же над немецким пареньком. Мёртвым. Большой, красавец был. И ведь жалко мне его стало, очень жалко. Я будто мальчишку из соседнего дома убил.       В Первую мировую войну Бертольд сдался в плен итальянским войскам в первом же бою. Узнав вскоре, что во Франции сражались слованские воинские части, сформированные из австро-венгерских военнопленных и эмигрантов, он тут же изъявил желание сражаться в их рядах. Итальянцы в ту пору ещё только задумывались о создании аналогичных подразделений в составе своей армии и потому не стали чинить ему препятствий. Во Франции Бертольд Рубиш угодил прямиком в ад нескончаемой траншейной войны.       — Ладно, пойдём, сын, — сказал Бертольд, в чьём голосе слышалась боль. — Некогда прошлое вспоминать.       После трёх недель изнурительной и нечеловечески безжалостной погони в горах, партизаны перешли границу перевала Вуличека, спустившись с злосчастного холма. Им всё-таки удалось вырваться из смертельно опасной ловушки. Однако вместе со страхом преследования позади остались и верные друзья, отцы, братья, сёстры, сыновья и дочери многих бойцов НАС. Их жизни стали той жестокой платой за то, чтобы остальные смогли спастись от неминуемой гибели.       «Чёртовы врата», две страшные горы, наводившие ужас своим видом в темноте, вскоре оказались уже далеко. Впереди виднелась заснеженная поляна, за которой начинались мистически притягательные на вид и полные готической красоты слованские леса. Даже издалека Дарек сумел разглядеть высокие деревья с изогнутыми в разные стороны самым необычным образом ветвями.       — Там, кажись, обитают те твари из сказок, — с долей юмора сказал Рубиш-сын.       — Какие именно? — спросил Бертольд.       — Те… у них голова, как у волка. А тело на наше похоже.       — А, они. В горах тоже всякая нечисть должна обитать. Так сказки говорят. Но ты сам всё видел. Страшнее человека там никого не оказалось. Разве что лавина.       Партизаны вышли к дороге. Слева от них послышался странный шум.       — Там враг! — крикнул Андрени. — На холме успели о нас доложить!       Дарек повернулся влево и увидел нечто такое, от чьего появления у него отнялся дар речи. По дороге, что пролегала меж рядами усыпанных снегов деревьев, показалась серая стальная машина. Некоторые бойцы Народной армии выстрелили по ней, но их пули просто отскочили в сторону, словно брошенные ребёнком камни.       — Не стрелять! — приказал надпоручик, который понимал, с каким монстром столкнулись его люди. — Вам её не пробить! Она бронированная, как дредноут!       — Что за дредноут?! — спросил один из партизан.       — Огромный корабль с кучей пушек!       Издалека Дарек увидел колёса машины, однако она издавала гусеничный лязг, как настоящий танк. Углы её брони, что в лобовой, что в бортовой проекции находились под наклоном. Стальное чудовище серого цвета напомнило Рубишу-сыну грузовик, но какой-то очень странной конструкции. У него ещё и на месте водителя стояли не стёкла, а изогнутые под углом тридцать градусов стальные листы.       — Что это за чертовщина?! — с разинутым ртом спросил Дарек. Ему ещё не доводилось видеть вражескую технику, поэтом необычный бронетранспортёр поразил его своим суровым дизайном.       — Бежим вперёд, сынок! Давай быстрее, по нам сейчас будут стрелять! — подгонял сына охваченный животный страхом Бертольд. — Беги за мной! Не останавливайся и не смотри туда! Беги в лес!       — Но что это, папа?! — спросил на бегу Дарек.       В сотне метров от них затарахтел пулемётный стрекот — над корпусом бронированной машины высилась треугольная стена, изрыгавшая огонь. Нескольких партизан сразило сразу, после чего их изорванные мощными пулями тела упали в снег.       — Бегом в лес! Не останавливаться! Иначе все тут сдохнете! — кричал Андрени.       Краем глаза Рубиш-сын заметил, как слева от него вражеская очередь вспахала снег. «Чёрт! Нужно бежать! В лес! Там спасение!» — оказавшись перед лицом смерти, Дарек наконец-то понял, почему его отец при виде страшного бронетранспортёра не на шутку испугался, словно в их сторону ехал бронепоезд с целой дюжиной пушек и сотней пулемётов. Закованный в сталь монстр ехал дальше, попутно изрыгая свинцовый ураган в сторону противника. Слова Андрени о том, что его было невозможно уничтожить, вселили в сердце Дарека неподдельный ужас.       Гул пулемётной стрельбы не смолкал. Рубишам удалось добежать до леса и скрыться там от вражеского огня. Гусеничный лязг становился слышнее, и серое нечто продолжало неумолимо приближаться к бойцам НАС, разя их пулями на расстоянии.       — У нас нет ничего нет, чтобы взорвать их проклятый броневик, — ворчал Андрени, вместе с остатками своего отряда нагнавший Дарека и Бертольда.       Тяжёлый горный воздух остался далеко позади. В лесу всюду чувствовались холодные дуновения лесного ветра, и теперь Дареку стало легче дышать.       — А гранатой его не взять? — спросил Рубиш-отец.       — Можно взять. Но ведь надо ещё к нему подобраться. Попробуйте попасть в то, что движется. Там ведь не только броневик. Кажется, за ним грузовики плетутся.       — С солдатами?       — Вряд ли с чёртовой тушёнкой.       Какую бы высокую плотность огня ни создал пулемётчик, он не смог накрыть весь район целиком. Некоторые бойцы НАС проскочили через «мёртвые зоны», другие залегли перед дорогой. Врагу удалось разделить их, однако стрельба на время затихла — по всей видимости, у стрелка с пулемётом кончились патроны. Пока он перезаряжался, партизаны, повинуясь зову инстинктов, побежали в лес. Потом затрещали винтовки, и спустя секунды показалась пехота противника. Ухо Дарека услышало вдалеке голоса слованских солдат.       Дарек увидел, как винтовочным выстрелом ранило знаменосца. Он начал падать, но не выпустил стяг. Бежавший рядом с ним боец подхватил знамя, взявшись за него свободной от оружия рукой. Третий партизан на глазах Рубиша-сына потащил в лес раненого.       — Нужно избавиться от них! — быстро принял решение Андрени. — За мной!       Дарек не понимал, что задумал надпоручик, но побежал за ним вместе с остальными. Они направились в сторону противника, прикрываясь зарослями. Иштван задумал ударить по военным с фланга, пока те пытались отрезать других слованцев из НАС от путей к бегству.       — Смотри под ноги! — напомнил сыну Бертольд.       На последнем издыхании отряд Андрени приблизился к остановившейся колонне. Дарек и отдышаться не успел, как увидел стального зверя в профиль. Впереди у него стояли два колеса, но в задней части были установлены гусеницы с траками, которые издавали чудовищный лязг. Из верхней части бронетраспортёра торчал пулемётчик, защищённый в лобовой проекции серой стенкой, от которой отскакивали пули. Однако от атаки с фланга и тыла она не защищала, чем и воспользовался один из партизан. В порыве ненависти бородатый старичок в съехавшей шапке выстрелил из винтовки по пулемётчику, стоило ему только завидеть солдата. Подстреленного противника, отнявшего жизни многих слованцев, отбросило в сторону, после чего он упал вниз, в «стальное чрево» «Ханомага».       — Там крыша открыта! Гранату мне быстро! — приказал Иштван, и Бертольд быстро выполнил его приказ. — Прикройте меня!       Надпоручик резко выбежал из зарослей, подобрался к БТР и бросил гранату в отверстие. Грянул взрыв, от которого Дарек вздрогнул. Затем Иштван устремился обратно в лес, пока его бойцы расстреливали грузовик «Тадра». Вражеская пехота наступала на зажатых у дороги партизан, потому колонна осталась без сопровождения.       Но один солдат противника в шинели и изящном шлеме всё-таки показался. Он явно собирался убить Андрени. К счастью для офицера, Дарек опередил врага и выстрелил первым сразу из двух стволов. Впрочем, в «золотопогонника» он всё равно не попал, однако не дал ему ранить Иштвана. Андрени убежал в лес, а солдат скрылся за грузовиком.       — Ты отвратительный стрелок, сын! — усмехнулся отец.       — Я… я не хотел, — ответил Дарек, сам не понимая, что именно он хотел ответить Бертольду.       В чём-то, Рубиш-сын, увидев за сегодня столько мёртвых людей, попусту не хотел убивать крепкого солдата с могучими плечами. То ли у Дарека просто дрогнула рука, то ли старое ружьё доживало свои последние дни. То ли всё сразу.       — Отступаем! — приказал Андрени, вернувшись назад. Издалека послышались выкрики военных, перемешавшиеся с хрустом снега. — Они отвлеклись на нас! Пора бежать!       Перед тем, как повиноваться воле командира, Дарек взглянул в последний раз на поверженного монстра. Со стороны он выглядел брошенным экипажем, но никак не разрушенным, пусть и в его чрево забросили гранату. Она взорвалась внутри монстра, поразив его сердце.       Не придав значения тому, почему надпоручик приказал отступать, Дарек подчинился его приказу без лишних раздумий. Он уже давно усвоил, что не стоило идти наперекор командам Иштвана. Их было лучше выполнять. Бойцы, ослушавшиеся Андрени или не придававшие значения его приказам, обычно погибали. Советы и наставления надпоручика действительно помогали выжить. Даже Бертольд Рубиш, имевший боевой опыт прошлой мировой войны, внимательно слушал Иштвана и хорошо о нём отзывался.       — Там полоса только одна, — говорил на ходу Андрени, ведя своих людей за собой. — По ней можно ехать лишь в одну сторону.       — И что? — спросил бородатый старик в нелепой шапке.       — Броневик встал. Вы отстрелялись по грузовику. Двигатель, колёса — всё как я учил.       — И?       — Мы дорогу перекрыли, диду. Понимаешь? Они если захотят проехать, так им ещё путь расчищать придётся. Убирать повреждённые машины. Они потратят время, а мы успеем убраться отсюда подальше.       — Неплохая задумка, сынку. А чего мы бежим-то? Могли бы взгреть всю колонну тогда.       — Я думаю, диду, что их там многовато было. Мы бы их всех не одолели. А так мы отвлекли врагов, и наши под шумок смогли пробиться. Ты смотришь на парня спереди, но вдруг тебя резко бьёт по спине второй сорванец. Ты отвлекаешься на него, диду.       — Ну да, ещё бы. Проучить надо гадёныша, чтоб неповадно было.       — В этом и суть, диду.       Пальба стихла. Партизанам удалось прорваться и ускользнуть в лес. Военных же приехало в разы меньше, поэтому они не стали идти в дебри, где за каждым деревом мог прятаться партизан НАС. Вдобавок, солдаты не знали точной численности противника, чтобы гнаться за беглецами.       — Ну, погибли бы. Зато забрали этих супостатов с собой. Чего убегать-то? — спросил старик.       — Диду, если мы все умрём, то кто ж тогда воевать будет? — ответил ему Андрени, старавшийся говорить так, чтобы далёкие от военного дела крестьяне понимали его. Раньше Иштван слишком часто сыпал армейскими терминами, которые знали или помнили только единицы. А ведь Андрени хотел, чтобы его хорошо понимали десятки и даже сотни партизан. — Сейчас, диду, за Родину не погибать надо. Выживать за неё надо. Иначе воевать…       — Некому будет, сынку.       — Именно, диду.       Через час блужданий по мрачному и полному мистики лесу партизаны объединились и продолжили идти на юг, отрываясь от противника на ещё большее расстояние. Они планировали разделиться и устремиться в разные стороны ближе к вечеру. Пейзаж хоть и изменился, но зато положение беглецов особо не изменилось — голод, холод, усталость, страх и чувство тревоги остались на своём прежнем месте. Разве что теперь они вырвались из кольца окружения и могли скрыться от противника, чтобы передохнуть, а не выжидать его атаки. А там и советские самолёты могли сбросить припасов.       — Я не представляю, что здесь будет ночью, — высказался Дарек. — Темнота. Тут сгинуть можно.       — Потому солдаты сюда не ходят, — с позитивом ответил Бертольд. — Я рад, что мы с тобой вырвались из «котла». Я боялся за тебя.       — Я тоже. Пулями тебя не взять.       Отец и сын обнялись, ощутив живительное тепло своих тел.       — Выжили там, выживем и здесь, сын, — добавил Бертольд, чьё лицо стало нежнее. — Не того я хотел для тебя. Мне хотелось, чтобы ты не видел войны.       — Я сам пошёл с тобой в партизаны. Ты забыл?       — Не забыл. Дело не в этом. Мы могли остаться дома, но всё равно столкнулись бы с войной. Эх, я не думал, что всё так погано сложится. Того, что сделано, уже не воротить. Нужно только победить и выжить. Вот тогда мы заживём, как прежде!       — Да, папа.       — Ты ружьё-то заряди. Оно ведь у тебя разряжено. Мало ли что.       Из потёртой и залатанной в нескольких местах сумки Дарек достал два патрона, которые он медленно зарядил замотанными в тряпки ладонями в ружьё.       — Я поверить не могу. Мы наших раненых бросили, — вспомнил и ужаснулся Рубиш-сын. Брошенные на смерть товарищи и соотечественники заняли его голову намного больше, чем радость от победы. Молодой партизан стал задумываться о её кровавой цене.       — Тяжело. Ничего не поделаешь, сын. Здесь они бы не выжили. Думай лучше о том, что мы победили, — попытался сменить настрой Дарека Бертольд, понимавший то, насколько тяжелой оказалась их борьба. — Такие вещи обсуждают уже после войны       — Ты старше, тебе виднее. Но я не могу забыть о них.       — Помни. Только не думай о них сейчас. У нас с тобой полно других забот.       Вечером партизаны разделились на несколько отрядов. Им удалось одержать победу в ключевом сражении и вырваться из окружения. Однако до полной победы оставалось ещё пять мучительно долгих месяцев, полных не только невзгод и потерь, но и истинных доблести, героизма и славы.