Живой мертвый дом

Домагою было откровенно страшно идти к машине одному. Несмотря на солнечное утро, ему все время казалось, что рядом прячется нечто темное и зловещее, готовое напасть в любую секунду. Вся эта история начиналась как жутковатая, но интересная игра, однако теперь все стало очень серьезно, и Вида уже сильно сомневался в благополучном исходе для Модрича. Вокруг зеленел лес, пели птицы, по сторонам заросшей дороги то тут, то там виднелись мелкие желтые цветочки на длинных стебельках, но эта мирная картина только усугубляла отвратительное и взвинченное состояние мужчины. Хотелось все бросить и сбежать, однако Вида не мог так поступить с товарищами. Наконец, он добрался до машины и сел за руль. И только сейчас задумался о том, почему, собственно говоря, едет за письмами сам. В незнакомой стране, не зная языка, и на чужом автомобиле. Да, Катя хорошо владела английским, и с языком проблем не возникнет, но как быть с отсутствием документов на джип, если его по каким-либо причинам остановят на дороге полицейские? Конечно, у него были с собой водительские права, вот только достаточно ли этого в России, Домагой не знал. Когда Игорь отдавал ему ключи, никто об этом не подумал. Хотя, по логике вещей, ехать должен был именно Акинфеев. Так почему же сам Вида не остался Модричем? Потому что привык все контролировать и забыл, что он не у себя дома, или же просто испугался оставаться в том мертвом, или наоборот, живом доме? Домагой с силой сжал руль, вспоминая ребят. Как Игорь заступался за Луку, когда он назвал своего капитана идиотом, как поддерживал его, как выводил из дома, с какой готовностью остался с ним на руинах особняка, не желая оставлять. И такое самоотверженное поведение несколько сбивало с толка. Откуда это участие к малознакомому человеку? Напрашивались довольно необычные выводы по поводу весьма специфических наклонностей вратаря. По всему выходило, что Игорь уже давно не равнодушен к Луке. Вида усмехнулся. Объяснение было логичным, хоть и неожиданным. Однако, возможно, что он все-таки ошибался. На секунду Домагою показалось, что на заднем сидении кто-то есть, и он в ужасе выскочил из машины, но почти сразу споткнулся о тонкий ствол поваленной сосны и рухнул в сухой белый мох, моментально исцарапав руки о мелкие острые ветки валежника. Подгоняемый страхом, мужчина быстро перевернулся, уже приготовившись встретиться лицом к лицу с чем-то неведомым, но к счастью, ничего не увидел, и нападения не последовало. С трудом поднявшись на ноги, он осторожно заглянул в салон и, убедившись, что там никого нет, опять забрался в машину. Ладони саднило, и пришлось задержаться еще на пару минут, чтобы вытащить сухие еловые иголки, вонзившиеся в пальцы, и стряхнуть мелкий мусор, а потом без зазрения совести вытереть руки о штаны. Наконец, Домагой завел машину и поехал в сторону трассы, но легкая паника не ослабевала, а наоборот, возрастала. Колеи лесной дороги едва угадывались в траве, и мужчине начало казаться, что он едет не в ту сторону и вскоре окончательно заблудится. С бешено бьющемся сердцем Вида несколько раз выходил из автомобиля и чуть ли не на ощупь искал проклятые колеи и находил. Но тут в голову пришла очередная отвратительная мысль - а что если заброшенных дорог тут несколько? Да пусть не несколько, а всего две? Вдруг он где-то пропустил развилку? Лес вокруг был редким, таким, что джип мог проехать почти везде, и совершенно одинаковым, куда ни посмотри. Вида был сугубо городским человеком и абсолютно не ориентировался в лесу, который представлялся ему враждебной и чужеродной средой. Кое-как подавив панику и решив, что дорога к заброшенной усадьбе здесь все-таки только одна, он вернулся в машину и продолжил путь. Постепенно лес стал гуще, и колеи обозначились четче. А еще через несколько минут между деревьями показался просвет, и автомобиль почти уперся в асфальт. Перед ним проехала фура, за ней две легковушки, и Домагой, уронив голову на руль, расплакался от облегчения. Однако расслабляться было рано, и мужчина вырулил на трассу. До музея удалось добраться без происшествий, вот перед ним уже небольшое приземистое здание, выкрашенное в светло-голубой цвет. Внутри было душно и так же, как и вчера, абсолютно безлюдно, если не считать пожилую женщину-билетера за маленьким столиком у самого входа. Вида уже начал соображать, как с ней объясняться и где найти Катю, но тут ему повезло, и рядом с одним из стеллажей в первом зале, взгляд выхватил хрупкую фигурку девушки. - Катя! - позвал мужчина, перед этим вежливо кивнув билетерше. - Этот тот иностранец, который интересуется усадебной культурой, я про него говорила, - сразу же пояснила подошедшая девушка своей коллеге. - Вчера он с друзьями поздно приехал, и поэтому мы договорились об экскурсии сегодня. - Ах, да, экскурсия. Билет в музей - пятьдесят рублей, а экскурсия - двести, так что всего двести пятьдесят рублей, - произнесла женщина, отрывая полоску билета при помощи линейки, но тут же спохватилась и, написав на бумажке ''250'', показала ее Домагою, прибавив слово ''рублей''. Сначала мужчина не понял, о какой экскурсии идет речь, но быстро сообразил, что, скорее всего, это прикрытие, так как письма из запасника ему наверняка покажут ''неофициально'' в тайне от руководства и, приняв правила игры, достал бумажник, где были только крупные купюры, и положил на стол тысячу рублей. - Ой, а у меня же сдачи не будет, - покачала головой билетерша, доставая из кассы пятисотку. - Катя, сбегай к Анечке в продуктовый, разменяй. - Не нужно! - почти взмолился Домагой, поняв, в чем дело. - Катя, скажите ей, что сдача для меня не принципиальна. Давайте быстрее начнем экскурсию. - Тогда возьмите три магнитика, - перевела девушка слова коллеги, когда та выставила на стол небольшой лоток с сувенирными магнитами. - Выбирайте. Не став спорить, Вида почти не глядя, взял три магнита, часть сдачи и билет, и пошел следом за Катей в тот зал, где вчера вечером они рассматривали рисунок и фотографии усадьбы. Девушка остановилось рядом со старинным шкафом, иллюстрирующим обстановку того времени и достала оттуда самую обычную офисную папку. - Можно смело разговаривать. Антонина Петровна не знает английского языка. - Понятно. - Ваши друзья уже уехали? - между делом спросила девушка. - Пока нет. Они сейчас осматривают руины усадьбы, а меня послали сюда. Просто времени мало, все сразу не успеваем, но перед отъездом еще постараемся заглянуть, - улыбнувшись, зачем-то добавил Вида. - Так в письмах есть что-нибудь интересное? - Смотря, что вам кажется интересным. Непосредственно об усадьбе Зареченского говорится только в одном письме, но оно немного необычное, и даже не знаю, стоит ли включать его в серьезную исследовательскую работу, - немного смутилась Катя. - Дело в том, что Павел Петрович говорит там очень странные вещи. Хотя нет никаких данных о каких-либо умственных расстройствах у него. - Что же там такого? Прочитайте мне. - Сейчас, - девушка открыла папку и нашла нужное письмо. Всего пара листов пожелтевшей от времени бумаги, исписанных мелким красивым почерком. Она начала читать, и чем дальше читала, тем мрачнее становился Домагой, тем безнадежнее складывалась картина. Открывалась страшная правда. То, чего мужчина не мог даже предположить. Нет, Павел Петрович не был безумен, но сейчас Вида многое бы отдал за то, чтобы друг Зареченского оказался просто выжившим из ума стариком. С каждой строчкой появлялись все новые подробности, и становилось очевидно, что у Луки практически нет шансов покинуть особняк. Почти в прострации Домагой поблагодарил удивленную его озабоченным видом девушку и покинул краеведческий музей. Погода резко испортилась, небо затянуло серыми тучами, и началась противная морось. Неожиданно вспомнив о том, что ни ребята ни он сам не ели и не пили со вчерашнего вечера, Вида зашел в ближайший супермаркет за едой и несколькими бутылками воды, а потом сразу же поехал обратно, сделав лишь несколько глотков минералки. В голове крутились десятки мыслей, но никакого выхода Домагой не видел. По сути, он возвращался только для того, чтобы сообщить плохие новости, развернуться и уехать, если ему, конечно, позволят это сделать. А если позволят, то как он будет смотреть в глаза Луке, оставляя его в полумраке проклятого особняка, скорее всего, навсегда. Дождь усилился, превратившись в ливень, вокруг резко потемнело, и когда машина свернула на лесную дорогу, появилось ощущение, что наступили сумерки. От порывов ветра качалась высокая трава и ветви, перед капотом метались длинные тени, о лобовое стекло бились крупные и частые капли дождя, а где-то над головой шумели деревья. Когда лес поредел, мужчине опять пришлось выходить из автомобиля и искать дорогу, высматривая колеи с примятой травой. За несколько таких вылазок он промок насквозь, но зато был уверен, что пока не сбился с пути. Через несколько минут джип пришлось бросить и идти по едва заметной тропе ведущей к руинам, где его ждут такие же мокрые ребята. И ждут с хорошими новостями, с надеждой навсегда покинуть это место. Хорошо, если дом хоть как-то защитил их от непогоды, а если нет? Как можно остаться там где нет вообще ничего... Впереди мрачной полуразрушенной стеной показались руины, и Вида ускорил шаг, цепляясь пакетами за кусты и стараясь как можно быстрее добраться до порога. Но перед самым крыльцом он остановился и, подняв голову, посмотрел на старый барельеф. В глаза тут же попали капли дождя, и Домагой зажмурился, а потом опять взглянул вверх, стараясь хоть немного прикрыть глаза рукой. - Я видел письмо и сделал фотографии, - негромко произнес мужчина, не сомневаясь, что его услышат. - Могу я войти? Барельеф пришел в движение, все три каменных кота, сидевших на фронтоне, посмотрел на человека, и средний из низ, выдержав небольшую паузу, кивнул. Получив согласие, Домагой поднялся на крыльцо, переступил порог и сразу же огляделся по сторонам. Неужели ребята опять забрались вглубь дома? Но они так не договаривались, может что-то случилось... Напряжение быстро нарастало, и мужчина осторожно двинулся дальше, почему-то не решаясь просто позвать. Казалось, что повышать голос в этих старых стенах неправильно, да и сам дом не любит громких звуков. Вида уже собрался позвонить, но тут заметил нечто странное - посреди руин возвышался каменный куб, комната, дверь в которую была открыта. Шум дождя заглушал его шаги, и поэтому удалось подойти незамеченным, хотя он и не старался скрываться, и это обстоятельство позволило Домагою увидеть кое-что не совсем обычное, но в принципе, ожидаемое. Игорь и Лука сидели на полу в желтой гостиной и нежно целовались. В их действиях не было ни страсти, ни пошлости, ни вожделения. Акинфеев осторожно прижимал к себе мужчину, видимо, боясь растревожить раны, и поглаживал его по голове, забравшись пальцами в отросшие мягкие волосы. Вот теперь все встало на свои места. Значит, Игорь увязался за ними не просто так, а желая сблизиться с понравившимся человеком, и похоже, сам Модрич был не против. Вот только может ли что-то у них получиться. Скорее всего, нет. Желая дать ребятам еще несколько минут блаженного неведения, Вида отступил назад и присел на корточки у самой стены, опираясь на нее спиной. Он уже и так вымок, и еще две-три минуты под дождем никакой роли не играли. Выждав какое-то время, Домагой со вздохом поднялся и решительно вошел в желтую гостиную. - Ну, я так и думал, русский витязь, - нарушая их странную идиллию, произнес Вида - Уже вернулся? - Акинфеев вздрогнул и, почти отпрянув от Луки, смущенно посмотрел на вошедшего. - Вы, я смотрю, тут тоже времени не теряли, - грустно улыбнулся Домагой. - Что узнал? - нетерпеливо спросил Модрич, продолжая сидеть на полу. - Прочти, - с губ мужчины моментально слетела улыбка, и он протянул Игорю свой телефон, на который сфотографировал письмо. - Там что-то плохое, да? - криво усмехнулся Лука и сокрушенно покачал головой, уже подозревая, каким будет ответ. - Да, - на грани слышимости подтвердил его опасения Вида. Сняв с себя мокрые джинсы и футболку, он отжал их на пороге и сел на пятки рядом с ребятами. - Здравствуй, милый друг, - начал читать Игорь, буквально вырвав телефон из рук Виды. - Я пишу эти строки в надежде на то, что ты прочтешь это письмо, которое никогда не будет отправлено. Я желаю поведать о чудесном, но в то же время поистине чудовищном месте, где могут оживать и мечты и кошмары. Мой сердечный друг детства давнего - помещик Дмитрий Зареченский рода был не знатного и не старинного, но дворянского и поднялся благодаря своему батюшке на деле каменного строительства. Нажил капитал, да однако ж никогда сим не кичился и оставался нрава кроткого, коим помню я его еще с гимназии. Время шло, почил его батюшка и, оставив родовое гнездо своей матушке и двум ея деткам, сестрам своим младшим, задумал Дмитрий Андреевич выстроить себе новое имение. Сказал, да сделал. Работа быстра шла, спорилось дело, и еще тогда смекнул я, что нечисто тут. Стены будто бы сами поднимались, тянулись к небу. Положат умельцы один-два камня, а третий-четвертый словно сами заскакивают, пока люд отворачивается иль уходит. Видимо, было что-то древнее в этой земле схоронено, и вот вырвалось оно, когда под фундамент-то, да подвал копали, и не захотело возвращаться обратно. Быстро имение оказалось закончено. Не большое, не маленькое, окруженное садом да огородом, как у всех водится. Только оранжерей не завелось, так ведь Дмитрий Андреевич персики с ананасами никогда и не жаловал, а капусты всегда у него вдоволь было...Увы, не об том теперь речь... Когда вошел я в сей дом, отобедал в нем и прогулялся по комнатам, понял я, что он живой. Да-да, живой! Не смейся, милый друг! То, что было в земле перешло в камень! Он дышит, скрипят его половицы, открываются и закрываются сами собой двери. Тогда же в первый раз увидел я и кота огромного, коего Дмитрий ласково называл Барсиком. Смутился я право, ибо никогда доселе не видовал таких. Ничего тогда на расспросы мои не ответили, лишь предупредили, что не любит Барсик громкого шума, и открылась мне правда много позже. Летели года, и мы неуклонно старели. Почил и Барсик спустя двадцать пять лет после своего появления, да только чтобы приличия соблюсти, ведь не пристало грозе рода мышиного более того срока на белом свете задерживаться. И без того молва средь дворовых пошла, что под видом зверя в усадьбе нечистый живет. Вот и пришлось дому свое живое воплощение в каменную статую обратить. Уж и Дмитрия Андреевича давно нет, а она и по сей день стоит в саду, крестьян пугает... Опечалился тогда мой друг и в память о Барсике своем велел статуэтку из фарфора белого изготовить, чтобы в спальне держать. Поутихла злая молва. Опять года полетели, мы состарились совсем. Друг мой, будучи старше меня, серьезно занемог и поведал перед своей кончиной то, о чем я и так догадывался. Как разговаривали с ним стены, как он сходил с ума поначалу от великого страха, а потом привык, научился понимать и подружился с дивом невиданным. Не абсолютным злом, но и не с добром. Конечно, дом всегда помогал своему владельцу но показательна и судьба нескольких крестьян. Узнав о немощи хозяина усадьбы, четыре человека из соседней деревни влезли ночью в дом, желая обокрасть. Дом впустил их, но не выпустил. Растерзанные тела нашли неподалеку от флигеля, что опять растревожило крепостных. Дмитрий Андреевич тихо скончался в своей постели спустя несколько дней после нашего разговора, завещав мне свой дом и свое проклятие, сказав, что этому чудовищному дому нужен друг, который будет о нем заботится. Будучи верным дружеским узам, я согласился и лишь потом осознал, что сделал. Я честно пытался. Отреставрировал спальню, поддерживал усадьбу с достойном состоянии, оставался там по нескольку дней... Дом тоже пытался сблизиться со мной, показывал сладостные картины во снах, тихо разговаривал со мной наяву. Голос этого ( существа?) был повсюду, словно действительно исходил из стен. И я сбежал, опасаясь за свой рассудок. Однако, помня о своем обещании, вернулся. Наверное, неведомый сударь, ты думаешь, что написать письмо попросил меня Дмитрий Андреевич, но это не так. Позволь хоть немного облегчить душу мою. Это послание - мой откуп, чтобы дом не забрал меня или кого-то из моей семьи. И не только послание... В стенах сих скрыта поистине чудовищная сила... И мое предложение было принято. Сейчас я нахожусь в особняке, слышу его шепот и дыхание, отражается пламя свечей в глазах Барсика... Очень тяжело сосредоточиться на письме. У меня в руках статуэтка, и я позабочусь о том, чтобы как можно больше людей увидели ее, коснулись, пожелали забрать себе. Я предложил дому, самому выбрать себе компаньона, обеспечив множество вариантов. И тот, кого он выберет, останется с ним навсегда. Все, чем я могу помочь тебе - дать совет: смирись, не сопротивляйся, заботься о доме и парке, и постарайся его принять. Мне жаль тебя, искренне жаль. Что еще я могу сказать... Прости меня, милый друг. Прости немощного старика за его малодушие и трусость... Сука, так это все художник начал! - уже от себя добавил Акинфеев, кладя телефон на пол. - Но кому же все-таки адресовано это письмо? - спросил Лука, который не совсем понял обращения в непрофессиональном переводе Игоря. - Нам, - уверено ответил Домагой. - Ну, не конкретно нам, а тому, кто окажется втянут во всю эту историю с особняком. Мы ошиблись, на самом деле помещик здесь вообще не причем. Это все дом. А кот не посланник и не символ, это олицетворение дома, его воплощение. - Да чего этот дом вообще хочет? - почти прошептал Модрич, прекрасно осознавая, что второй раз на подобную сделку существо не пойдет, и скорее всего, он тут застрял надолго. - Он хочет того же, чего и мы все - жить. И чтобы рядом был тот, кто нравится и заботится. И он выбрал тебя. - О чем тут заботится? Здесь же ничего нет, - с сомнением произнес Игорь. - Кстати, мы кота видели белого, и даже погладили. Он сам подошел, потом сидел на подоконнике, а потом опять пропал. - Это хорошо, что он пришел, - Домагой поежился. Сидеть на полу в одних мокрых трусах было прохладно. - Ты уверен? - бесцветно спросил Модрич, пребывая почти в прострации от новых фактов. - Да. Он идет на контакт. Лука, слушай дом. Попробуй его понять, выяснить, что именно ему нужно от тебя в первую очередь, и спокойно объясни свою ситуацию... - Он знает мою ситуацию! - внезапно вскинулся мужчина. - Эта статуэтка все время была с нами! Он все знает! - Значит, просто слушай. Орать бесполезно. Если сможешь наладить диалог, у тебя появится шанс договориться. Мне, кстати, тоже хреново, холодно, хоть в штору заворачивайся, и жрать... Я же еду принес! - внезапно вспомнил Вида и подтянул к себе пакеты. - А это что? - Лука раскрыл один из пакетов и вытащил три магнита, которые лежали на лотке с сырной нарезкой. - Ты издеваешься? Мы может тут подохли уже, а ты сувенирами закупался? В России сувениры вообще покупать нельзя! - Успокойся. Это мне в музее вместо сдачи впихнули. Игорь, обними его что ли, а то он какой-то очень нервный. Акинфеев попытался уловить в словах Домагоя издевку, но не смог. Мужчине напротив явно было не до подтрунивания над новоявленным Ромео, и он, скорее всего, говорил серьезно. Однако прижимать к себе взвинченного Луку, Игорь не спешил, понимая, что сейчас наверняка поучит по морде, или как минимум локтем под ребра. - Хлеб, сырная и колбасная нарезка, булки, пирожные... Очень полезно и питательно, - недовольно проворчал Модрич, бросив магнитики на пол. - А ты чего хотел? Овощи на пару и горячие котлеты? Что попалось, то и взял. А салаты в таких магазинах брать опасно, я сам пару раз травился уже. А остальное ни помыть, ни приготовить, - Вида достал из пакета бутылки с водой и заправил за ухо прядь длинных волос. - Эх, где бы вещи посушить. Надо было хоть свитер из машины взять.