Разминка

Лёд был — что зеркало, и тишина стояла зубодробительная. В первые разы, когда Отабек только выпросил себе ночные часы, ступать на свежий каток было нервно и боязно. Теперь он ощущал только радость и предвкушение, совсем как в далёком детстве, когда только учился стоять на коньках. В первые годы лёд казался бесконечным, каток ощущался шумным морем нового, удивительного. Сейчас море было безмолвное, тихое, но такое же поразительное. Он ступил на лёд, оттолкнулся одной подсечкой и разом перемахнул полкатка. Звук был низким, ровным — раньше так красиво и верно не получалось. Отабек ушёл в тройки, выехал дугу на глубоком ребре, наконец, вспомнил про руки и вскинул их, подчиняясь мелодии в голове. На ближайшие часы это — его отдушина. Прыгать Отабек не мог. И если поначалу ему охота было от этого грызть лёд зубами, то сейчас он наслаждался тем, что просто стоял на коньках. Вернее, не просто. Впервые за долгие годы он танцевал на льду. Программа — это битва, соревнование — война, и вколачивание в лёд прыжок за прыжком было его тактикой, удобной и выверенной стратегией. Лишившись своего главного оружия, Отабек поднял белый флаг не сразу. В первый день, когда врач сказал ему простой, понятный как дважды два и почти не страшный диагноз — надорванное ахиллово сухожилие — Отабек рвался в бой, собираясь катать хоть на транквилизаторах, хоть на одной ноге. Чуть позже желание не схлынуло, но пришла здравая мысль, что выбор безопасного пути не то же самое, что поражение. Пришло не само. Помог Юра. Юрий Плисецкий точно не был самым разумным, опытным или тактичным человеком из всех, кого знал Отабек. Но зато он был собой: прямолинейным, резким и честным, и к нему Отабек всегда готов прислушаться. Узнав новость от него самого, Юра запустил в стену чашку с водой, обложил и её, и весь мир цветистым матом. А потом сказал: — И хуй с ним, вылечишься — и сразу в новый сезон, вынесешь всех чуть позже. Да поебать, когда. И потребовал: — Обещай. Жалость окружила Отабека, стоило ему упасть и заработать неприятный диагноз. Его жалел тренер, который вместе с ним хоронил мечту о медальном сезоне и отыгрыше за финал Гран-при. Жалела мама с любовью и самоотверженностью, гладила по голове мягкой ладонью и рисовала иллюзорные победы. Жалел отец, молча, пряча неловкость за нескладным разговором и натянутыми шутками. Уже потом, когда тренер заявил о снятии с Чемпионата мира, Отабека жалел весь мир. В глазах Юры не было жалости, только сталь и болезненная злоба. Она-то Отабека и вышвырнула из тёмной бессмысленной скорби по самому себе. Он вынырнул на чистой Юркиной вере, и держался благодаря ей, пропуская главный старт сезона, но не теряя всё. Отабек уже мог катать, не опасаясь сложных шагов. Даже твиззлы крутил, пусть и нечасто, чтобы не нагружать ногу. Кораблик всё ещё отдавался болью в пятке, но Отабека заверяли, что это нормально и разрабатывать связку в щадящем режиме полезно. Вот он и делал с удовольствием эти кораблики, каждый раз проезжая всё дольше, успешно побеждая неважную выворотность голеностопа. Раньше он с этим просто смирился, а теперь появилось время вспомнить о связках и катании. Даже не прыгая, он не терял время попусту. Это было странно и глупо, но Отабеку всё же думалось иногда: даже травма может пойти на пользу. «Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь», — приговаривала мама, и Отабек её слова не сразу, но понял. Непонятно, где оступишься и сломаешься, а где отыщешь самое важное. Отабек любил. Снова любил лёд, звук лезвий и рисуемые ими фигуры, любил себя на льду — слабого, несовершенного, такого, каким он есть и каким он будет, потому что идеала не достичь никогда. Отабек любил того, кто точно так же любил лёд в тысячах километров. Любил за всё, не перебирая, без исключений: за грубость и доброту, за талант и самоуверенность, за вспыльчивость и чистосердечность, за чёрствость и бесконечное понимание. Отабек любил их каждодневные разговоры с подвисающей картинкой, их бесконечные переписки и созвоны, их миллион обещаний и планов на будущие сезоны. В любви ко льду Отабек признавался в каждом движении, в каждой скобке и перетяжке, кроссролле и выкрюке. И будет признаваться в новых, совершенно других программах следующего сезона. Это тоже будет сражением, совершеннее и с большими шансами на успех. Юре он отправлял записи целиком, не обрезая, с самого первого дня, когда только стал на лёд зажатым и неуклюжим. Юра потребовал — и Отабек подчинился, сгорая со стыда и надеясь, что всерьёз он смотреть не станет. Отправляя первую запись, тыкая дрожащими от усталости пальцами в телефон, Отабек чувствовал себя голым. Его сила — высокие пролётные прыжки и уверенность — исчезла; осталась только слабость, и не её Отабек хотел показывать тому, кем восхищался. На первое видео Юра ответил огромным перечнем ошибок, которые Отабеку следовало исправить, и долгим вечерним звонком. Юра пытался его поддержать — как мог, с трудом подбирая слова, запинаясь и краснея, что кружило голову не хуже, чем езда на мотоцикле по ночному шоссе. Дальше пошло всё лучше и лучше. Отабек выкладывался на льду, высылал каждую запись Юре и, куда реже, показывал тренеру. Досыпал дома, а потом ехал в клинику на реабилитацию под чутким руководством медиков, пахал там, как проклятый, стиснув зубы и не обращая внимания на грозящую отвалиться от боли ногу. Едва-едва сползал по больничному крыльцу вниз, заваливался в такси и заказывал на дом здоровую еду, не позволяя себе расслабиться и набрать хоть килограмм. После ужина и душа обычно созванивался с Юрой, вечер в Казахстане как раз выпадал на перерыв между тренировками в Питере. Юра был мостиком, связывающим Отабека с миром фигурного катания. Рассказами о тренировках, о якобы ненавистных ему Юри и Викторе, грядущих соревнованиях, Юра держал Отабека в тонусе, не давая забыть, зачем он проходит этот путь. Не давая забыть, что даже если весь мир не стоит на месте, даже если Отабек не может войти в историю очередного соревнования, его ждут и в него верят. Особенно Юра — ждёт и верит. В груди защемило, и Отабек улыбнулся. Поддавшись импульсу, прыгнул перекидной и зашёл в простенькое вращение на здоровой ноге. Вынырнул из него, поразившись, как ново и удивительно всё ощущается после месяцев перерыва. Вскинул руки, удерживая кисти на манер Юры, выдерживая позу до конца, и поклонился в камеру. Совсем скоро, совсем скоро ему разрешат прыгать — эта мысль билась набатом, придавая смелости. Он остановил запись, порылся в сумке и достал паспорт. Сфоткал билеты на самолёт и соревнования, прикрепил картинку в сообщение и начал загружать видео. Юра ещё спал, и торопиться было некуда. Отабек не мог участвовать в грядущем Чемпионате мира, но собирался смотреть вживую, как Юрий Плисецкий возьмёт своё золото.