Любовь по-тевинтерски

— Наливай, — сдался эльф. Возможно, в голове прояснится. — С удовольствием, — усмехнулся Дориан, жестом уличного фокусника извлекая из недр щегольского костюма темную бутылку с сургучной пробкой. — А что, есть во что наливать? — Нет, — мрачно сообразил Фенрис. — Я не собирался принимать тут гостей. Не подумал. — Значит, придется по-народному, — маг пожал плечами и легким движением пальцев провел над горлышком бутылки. Сверкнула яркая искорка, и печать с сочным звуком оказалась в его ладони. — Удобно, — невольно оценил эльф. — Где ты такому выучился? Хоук всегда долго ковыряется кинжалом и грубо ругается. — В Круге, — хмыкнул Дориан. — Точнее, в школе Ордена Серебра. Там давали строгое андрастианское воспитание, и разумеется, это накладывало свой отпечаток на учащихся. Я за три месяца выучился безукоризненно открывать бутылки и танцевать... Хочешь, покажу? — Не надо, — поспешно отозвался Фенрис. — Жаль, — маг посмотрел на него живо и с огоньком. — Но — ладно. Все равно для таких танцев нужен реквизит, которого у меня нет. Пока нет, но думаю, что милая Жози не откажет мне в отрезе шелковой ткани, так что если вдруг заинтересуешься... — Не заинтересуюсь, — отрезал эльф. — Тогда, надеюсь, ты не откажешься выпить вина, — Дориан явно отступился и протянул бутылку. — Хотя бы для того, чтобы мое трехчасовое ожидание в трактире было не напрасным. Фенрис чуть помедлил. Вроде бы бутылку открыли при нем, но доверие к тевинтерскому недомагистру давалось нелегко, несмотря на то, что тот за весь разговор не сказал ничего такого, что заставило бы сдерживать ярость. Это тоже было почти удивительно — насколько Фенрис мог судить, этот маг свободно говорил то, что думал, а значит, должен бы был изрядно раздражать. Но раздражал он только своей многословной манерой вести беседу и кошмарным эгоцентризмом. Но это как раз не было присуще исключительно членам Магистериума... — Ладно, — Дориан, видно, заметил взгляд и первым отпил из бутылки. — Не отравлено, честное слово. — Я не хотел... — Фенрис даже замялся. Почему-то за собственную подозрительность стало неловко — уж слишком буднично реагировал собеседник на невысказанные обвинения. — Мне несложно, — вздохнул Дориан. — По крайней мере, мне точно проще доказать, что я не замышлял дурного, чем тебе — поверить мне. Отвечать эльф не стал. Молча принял бутылку из рук тевинтерца и, принюхавшись на мгновение, сделал глоток. Не потому принюхался, что до сих пор подозревал в желании отравить, а потому что аромат действительно вился божественный. И на вкус вино оказалось замечательным: мягким, немного пряным, кисло-сладким. После первого же глотка по языку словно рассыпались искорки. Отличное вино отличной выдержки. — Нравится? — лукаво уточнил Дориан. — У меня и вторая такая есть, так что наслаждайся. — Не буду даже спрашивать, сколько такое стоит, — пробормотал эльф. — Явно дешевле, чем моя жизнь, — хмыкнул маг. — Таких бутылок в 9:11 выпустили несколько тысяч, а я — единственный и неповторимый. Фенрис с легким сожалением вернул бутылку и, наконец, сполз с ящика на второй конец матраца — ноги окончательно затекли от неудобного сиденья. — Завтра первым делом отправимся к Каллену, — заметил он. — Я постараюсь не вмешиваться, чтобы ты не открывал больше, чем тебе нужно, но рассказать придется. — Ты даже готов доверить это мне? — приподнял бровь Дориан. — Я буду рядом, — возразил эльф. — Мне нет дела до твоих бывших друзей, и моя цель — только в том, чтобы командор был в курсе о том, что происходит. Если тебе удастся избежать личных вопросов — твое дело. Дориан помолчал, а потом решительно спросил: — А почему ты вчера думал, что встретишь мастера Тетраса? — Потому что этот ваш Коул говорил о том, что беда грозит тому, кто получил письмо, — как Фенрис ни старался, придумать, чем эта информация может навредить, не мог. — У Варрика множество знакомых, а я сам видел конверт в его руках. О том, что тебе преподобная мать тоже принесла какое-то письмо, я и не вспомнил. Зато во всей Инквизиции меня, в общем-то, волнует только Варрик. Гораздо интереснее, почему этот демон пришел ко мне. Шел бы к Каллену, при чем тут я? Дориан небрежно пожал плечами: — Мотивы этого... юноши может понять разве что Солас. Лично я не понимаю — и не стремлюсь. Коул уже один раз поставил меня в неловкое положение перед Инквизитором, прямым текстом выдал мои мысли и воспоминания. Больше становиться посмешищем я не желаю. — Мне он тоже много чего «приятного» наговорил, — в тон отозвался Фенрис. — Ты, наверное, можешь предполагать, что в моем прошлом хватает того, что я, может, и хотел бы забыть, но не хочу, потому что и без того не помню слишком многого. Дориан задумался, явно неосознанно приложился к бутылке и медленно произнес: — Я не знал Данариуса лично, но слышал о нем, — голос его звучал глухо, а сам он чуть склонил голову набок, — после того, как... Тогда много говорили и о нем, и о тебе. И я бы, может, даже восхитился мастерством, но понимал, что без магии крови такую... процедуру провести почти невозможно. Ты бы погиб, если бы у мага не хватило сил, а поддерживать силы лириумными зельями я бы на его месте не рисковал — неизвестно, как это повлияло бы на процесс. — И что? — хмуро уточнил Фенрис. — Я не выношу магов крови, — просто отозвался Дориан. — Прибежище слабых духом — так говорил мне мой отец. А потом... Потом я едва не узнал, что такое магия крови, на себе. И это не добавило мне... лояльности. Эльф хрипло перевел дыхание и с изумлением уставился на собеседника: — Ты? — Я, — кивнул Дориан. — Это не та тема, на которую мне легко говорить, но магия крови — это последнее, с чем стоит иметь дело. Про Инквизитора шепчутся, что она... Не верь. Я бы ни на миг не задержался в Инквизиции, если бы в ней заправляла магесса крови. А такую магию скрыть невозможно, поверь мне. Когда мой отец узнал про эксперимент Данариуса, он оборвал все связи с домом Асперос, хотя едва ли Данариуса это огорчило — его так называемая победа принесла ему множество почитателей. Я тогда был юн и... Тебе, наверное, неприятно об этом говорить? — Неприятно, — подтвердил Фенрис. — Но то, что ты говоришь, удивляет. Даже если это ложь. — Мне незачем лгать, — усмехнулся Дориан. — В чем-то Флориан прав. До чего мы докатились! Меряемся, кто больше крови прольет! — Оригинальное мнение, — странным тоном выдохнул Фенрис, так и не решив пока, как относиться к таким признаниям. — Выпей, — протянул ему бутылку маг. — И подумай о чем-нибудь более приятном. Например, о Корифее. Фенрис принял из его рук стекло, еще хранящее тепло, и щедро приложился к горлышку. Постепенно отпускало — и одновременно в его картине мира проступили новые очертания. — Даже жаль, что я тогда не встретил тебя, — вдруг почти весело фыркнул Дориан. — Я тогда вел не слишком примерную жизнь и горел идеей тряхнуть весь Магистериум, чтобы даже демонам тошно стало. — Думаю, ты был бы разочарован, — напряженно отозвался Фенрис. — Ты бы встретил раба, подчиняющегося хозяину во всем. — Зато встретил сейчас, — оптимистично возразил маг. — Симпатичного эльфа с железной волей и незаурядными способностями. Кстати, может быть, хотя бы сейчас скинешь капюшон? Мне твоя тайна известна, а тебе станет много удобнее. — Так и говори, что любопытно посмотреть, — усмехнулся эльф, но капюшон сдвинул на плечи — он действительно мешал. — Если отвлечься от того, как это наносилось, то довольно изящно, — заметил Дориан. — Думаю, большинство людей сочтут, что это странный такой валласлин. А долийцев здесь очень мало, так что вряд ли ты сильно рискуешь. — Это пока я не в бою, — неопределенно качнул головой Фенрис. — Татуировки долийцев не имеют привычки светиться. — Древняя эльфийская магия, — фыркнул тевинтерец. — Такая древняя, что никто не помнит. Древних эльфов среди нас нет, так что возразить некому. — Слишком древняя и слишком эльфийская, — Фенрис не удержался от юмора — довольно мрачного. — Ты не в курсе, как обстоят дела у древних эльфов с рабскими татуировками? — Это к Соласу, — отмахнулся Дориан. — Он, кажется, всю Тень пешком обошел, раскапывая там события давно минувших дней. Вот у него и спрашивай. Фенрис отрицательно качнул головой: — Нет. Мне моя раса напоминает только о том, что такие, как я, рабы в твоей Империи. Ты ведь и сам наверняка держал рабов? — Не лично я, — вздохнул маг. — И до того, как я покинул Тевинтер, я особенно не задумывался об этом. Родители всегда относились к рабам спокойно. По крайней мере, от нас никто не пытался бежать и в нашем доме никто не погибал. Да, я был... довольно капризен по юности, но наемным слугам тоже пришлось бы как-то выносить меня. Впрочем, сейчас я стал умнее. — Страшно представить, каким ты был в юности, — хмыкнул Фенрис. — У Данариуса не было детей... Но если бы у него был избалованный отпрыск, мне было бы трудно сдержаться и не свернуть ему шею. Дориан взглядом проводил бутылку, с которой Фенрис расставаться не спешил, и, завозившись, вытащил вторую. Открыл он ее так же аккуратно и зрелищно, после чего пояснил: — Не хочу смотреть на тебя и завидовать. Скажи, могу я задать тебе личный вопрос? Фенрис расположился чуть свободнее, не скованный необходимостью вечно наклоняться, чтобы передать емкость, и вздохнул: — Мы тут уже столько друг другу наговорили... Спрашивай. Но если я не отвечу — значит, не отвечу. — Данариус и ты... — Дориан помедлил. — Ходили слухи и об этом. — Кто про что, а ферелденец про мабари, — тяжело вздохнул Фенрис. — Зачем тебе это знать? Дориан улыбнулся, но как-то осторожно: — Я всегда мечтал подарить сердце мужчине, который это оценит... но не хотелось бы сделать этого в самом прямом смысле. Ты можешь не отвечать, я отзываю вопрос. — Потому что уже услышал ответ, — мрачно озвучил Фенрис повисшие в воздухе слова. Павус поймал его взгляд и неожиданно серьезно заглянул в глаза: — Не буду лгать, я посмотрел на тебя с интересом еще тогда, когда ты свалился мне на руки. Мне всегда нравились эльфы, но никогда я не спал с рабами нашей семьи уже хотя бы потому, что желаю видеть рядом с собой мужчину, а не... Даже те эльфы, что работают в борделях, свободнее. Да, они не всегда вольны распорядиться своим телом, зато распоряжаются душой. Тебя ведь зовут Фенрис? — При чем здесь это? — недовольно сощурился эльф. — Договаривай. Хочу услышать, что ты там для себя решил. И если это пойдет вразрез с тем, что для себя решил я, учти, это может плохо закончиться. — Avast! — вскинул свободную от бутылки руку Дориан в защитном жесте. — Я как раз хотел сказать... Да, я не святой брат андрастианской Церкви. Я пользовался услугами борделей, шлялся по сомнительным заведениям, соблазнял приличных сыновей известных домов... Мое имя «прогремело» по всему Минратосу... когда тебя там уже не было. Но негодяем я никогда не был. Не хочу уподобляться дому Асперос, это низко и грязно. Так что я лишь смиренно попрошу, если нам еще раз доведется сражаться в одном бою, полюбоваться твоей... красотой, благо воины обычно выступают впереди магов. Фенрис молчал — даже тогда, когда речь собеседника закончилась. Сначала ждал, что тот, может быть, скажет что-то еще. Потом обдумывал сказанное. Потом обреченно признал перед собой, что никакого ответа на это у него нет. И вряд ли будет. До того он не воспринимал комплименты, которыми сыпал маг, как что-то значимое. В конце концов, магистры даже на своих балах умудрялись говорить друг другу множество хвалебных вещей, и отнюдь не всегда это было правдой. И даже не всегда можно было сказать, какую цель они преследуют своими словами. Этот недомагистр умел говорить открыто и честно. И значит, все-таки ухаживал. Вот только если бы это стало понятно получасом ранее, эльф бы его послал — грубо и жестко, на таком привычном магистру тевене. И, наверное, это даже принесло бы удовольствие — не каждый день удается поставить на место имперца его же оружием. Но теперь — после всего, что Дориан ему наговорил — Фенрис уже не мог так легко отринуть едва возникшее... доверие. Или что-то очень похожее. А отказывать деликатно он попросту не умел. — Задницей, — обреченно вздохнул эльф. — Прости... что? — маг, кажется, поперхнулся, потому как резко опустил голову, а рука его с бутылкой дернулась. — Ты сказал, полюбоваться моей красотой, — повторил эльф слова собеседника. — Я уточнил. Не знаю, правда, что ты собираешься увидеть под этой курткой. — У леди Тревельян есть интересные эскизы, — явно что-то про себя прикинул Дориан. — Когда она вернется... — Когда вернется, я отправлюсь сопровождать Хоука, — отрезал Фенрис. — Так что любуйся, пока дают. Маг так нехорошо блеснул глазами, что Фенрис осознал двусмысленность собственных слов только тогда, когда они уже сорвались с губ и вернуть их было нельзя. Дориан, напротив, развеселился: — Защитник — маг, — произнес он задумчиво. — Кроме того, маг, никогда не принадлежавший Кругу. Чем он снискал такую твою верность? — Не этим, — грубо отозвался эльф. — У него есть одержимый. И как бы я ни относился к Андерсу, Хоук заслужил счастья. А счастье каждый понимает... по-своему. — Интересный поворот сюжета, — Дориан даже развернулся к нему всем корпусом, вытянув ноги, которые до этого держал поджатыми. — То есть некому магу ты готов покровительствовать в семейном счастье с другим магом, одержимым к тому же. А на меня ты смотришь волком... прости за каламбур... только потому, что я родился в семье магов из Тевинтера. Позволь, я спрошу тебя — и ты можешь даже не отвечать. Просто подумай: а сам-то ты счастлив? Или бываешь счастлив? — Когда я вгоняю меч по рукоять в ублюдка, у которого трюмы набиты клетками с людьми и эльфами — бываю, — хмыкнул Фенрис. Но произнести это почему-то было сложно, и эльф машинально задумался. Что такое — быть счастливым, он не очень понимал. Точнее, не применял это к себе, хотя видел, как улыбается Гаррет, когда он думает или говорит про Андерса. Как сияла Изабела, уводившая от берегов Киркволла крошечную армаду. Как лукаво щурилась Авелин, собираясь в увольнительную с супругом... Сам он испытывал удовлетворение, когда достигал поставленной цели — но светился только лириум, а не глаза. — Глупо предлагать тосты, когда пьешь прекрасное вино из горла в тюрьме, — прорвал завесу размышлений Дориан, — но все-таки я предложу. Выпьем за то, чтобы хотя бы иногда быть счастливыми. Фенрис машинально отсалютовал бутылкой. Он так делал нередко, когда Варрик предлагал пышные тосты — и было лень даже вслушиваться. Эльф, однако, мазнул взглядом по собеседнику и задал встречный вопрос в лоб: — А ты? Счастлив в Инквизиции? — Сбежав от собственного отца? — приподнял бровь маг. — Не имея средств даже для того, чтобы приобрести приличное жилье? Постоянно рискуя в сражениях с какой-то гадостью? Томными, хоть и очень нежаркими, ночами лелея мысль о том, что когда-то нам придется выступить против Корифея? Несомненно. И знаешь, Фенрис, в чем ирония? Я действительно гораздо счастливее, чем был. — Почему? — резонно уточнил эльф. — Из-за того ритуала магии крови, которого ты избежал? — Не только, — абсолютно серьезно ответил Дориан. — Потому что я делаю то, что считаю нужным. Когда-то я делал то, чего от меня хотели семья и общество. Потом я делал то, что хотел. Но совершать поступки, к которым призывает твоя совесть и твой долг — совершенно иное. Повисло молчание. — Забавно, — охарактеризовал его речь Фенрис, когда понял, что больше болтливый маг не собирается ничего говорить. — Когда-то я думал так же. — А потом? — живо заинтересовался Дориан. — А потом исполнение долга входит в привычку, — усмехнулся эльф. Маг задумался, и Фенрис, не получив ответа, тоже невольно начал размышлять. За прошедшие после памятного сражения в Казематах два года он убил десятки, если не сотни, людей. Да, отвратительных; едва ли достойных звания человека или эльфа. За это время охота и впрямь стала привычной — и это принесло понимание, что такая работа не только грязна и опасна, но еще и почти бессмысленна. Всегда найдется кто-то падкий на деньги, для кого чужая жизнь не стоит и медяка. Работорговцы страшились «лириумного призрака», но похищать мужчин, женщин и детей не переставали. Если бы не лица — перепуганные, недоверчивые, но светящиеся отчаянной надеждой лица тех, кого Фенрис выпускал из клеток, когда от работорговцев оставалось кровавое месиво, — он бы, наверное, давно разочаровался. И только мысль о том, что свобода каждого ценна, гнала его дальше. Но дальше... что? Увы, Инквизиции нет дела до рабов. Тайного канцлера Лелиану, честного служаку Каллена и жалостливую посла Жозефину наверняка можно склонить к акции запугивания или массового освобождения, но это — только на раз. К тому же сейчас, когда над Морозными Горами разверзлись небеса, работорговцы как раз стали тише и куда осторожнее... Весь мир ждал. А Фенрис только теперь осознал, что за эти два года не видел ничего, кроме охоты. Хоук действовал как-то не так — у него всегда находилось время на каждого, кто был рядом с ним. Сейчас рядом с Фенрисом не было никого. Эльф взглянул на собеседника, но тот только смотрел в огонь жаровни и неспешно скармливал жадному пламени скомканные черновики письма, в изобилии разбросанные по полу и по матрацу. Он явно о чем-то думал, и молчание становилось натянутым, когда Фенрис неуверенно его нарушил: — Хоук умеет иначе. Я бывал у него... у них с Андерсом. Прожил там почти три недели. Гаррет, он... Он умеет находить время на всё: заниматься какими-то магическими экспериментами; холить и лелеять своего одержимого; гонять своего мабари... Пес еще щенок почти — неуемный. Таскать андерсова котенка. Писать Варрику длиннющие письма; переписываться с Авелин и наставлять младшего брата, который выбрал не одержимого, зато магессу крови... А между всем этим он успевает задать трепку жадному торгашу, что надул старушку и подсунул ей гнилую брюкву, и мелкому аристократу, который решил, что за деньги все можно. И когда я приехал, для меня у него тоже нашлись и время, и отличное вино, и несколько хороших книг. А я ему привез только письма и... просто рад был его видеть. Дориан поднял голову, но улыбка его вышла какой-то.. то ли печальной, то ли искренней: — Но ведь он был тебе рад? Ему было все равно, что ты привез. — Мне показалось, что даже его одержимый был мне рад, — пробормотал Фенрис. — Наверное, так личное счастье влияет на людей. — Наверное, — Дориан встряхнулся и отставил полупустую бутылку. — Пожалуй, мне стоит уйти. Мы уже немало наговорили друг другу, дальше мы будем только пьянеть и делиться тем, о чем потом пожалеем. Фенрис удивленно на него взглянул — не ожидал, что разговор, который задел его за живое, закончится так резко и неожиданно. Он понимал, что маг прав, но прерывать этот уютный вечер не хотелось, и он не находил, что сказать. Дориан, уже начавший подниматься с пола, вдруг замедлил движение и совершенно другим тоном произнес: — Я, конечно, могу и не уходить, но тогда тебе придется признать, что ты хочешь моего общества. В общем, не буду удивлен — я красив, умен, начитан и отлично веду беседы. Но готов ли ты допустить, что окажешься — по своей воле — рядом с мужчиной, который смотрит на тебя с интересом... Это вопрос. Фенрис напряженно свел брови. Ответить — не магу, а себе — оказалось сложнее, чем он думал. Слишком давно в его жизни не было моральных терзаний: он знал, что поступает правильно и не имел сомнений. А сейчас это вернулось. И виновником, конечно, был Хоук... Кто же еще? Хоук всегда умудрялся заставить его отвечать на вопросы, о которых не хотелось даже думать. Сейчас Гаррета рядом не было, но именно его письмо, написанное тем же уверенным, с нажимом почерком, заставило Фенриса оставить ставшую привычной жизнь и отправиться в новый поход. Но вопрос был задан не Хоуку. И касался даже не спасения мира. Создатель, даже решить судьбу мира казалось проще, чем собственную. Тевинтерский магистр — недомагистр — весьма откровенно дал ему понять, что будет... ухаживать и добиваться, а Фенрис не знал, что ответить. Хотя еще сутки назад не сомневался бы в ответе. Дориан не торопил, и это медленно начало склонять чашу весов. Если бы маг настаивал, пытался заговорить зубы, сбивал с толку и отвлекал, бывший раб бы знал, чем на это ответить. Но Дориан молчал и, похоже, действительно ждал ответа. Фенрис постарался избавиться от неожиданно-неприятного ощущения — когда-то мнение его, раба, не учитывалось, и сейчас эльф невольно злился на себя. Тевинтерец, который явно хотел его, ждал его решения, и это будило в душе что-то... неправильное. Фенрис постарался отрешиться от неприятного чувства. Попытался сделать то, чего от него никогда не мог добиться Хоук — взглянуть с другой стороны. Посмотреть на этого недомагистра как на человека; как на мужчину, который и в самом деле был привлекателен. Из отталкивающего в нем были только магический посох и происхождение. Даже к его манере речи Фенрис почти привык. Но нерешительности Фенрис бы проявить себе не позволил. Это было хуже, чем поражение. И эльф заговорил, пока не вернулось то омерзительное чувство превосходства: — Оставайся. Если ты готов остановиться. Маг думал недолго: — Сейчас я готов и остановиться, и уйти, — произнес он почти небрежно. — Но если я останусь, неизбежно настанет момент невозврата. Это как магия времени: пропустишь момент — и то, что должно случиться, случится. — Заткнись, — коротко бросил Фенрис, но нашел в себе силы пояснить, почти не видя, но чувствуя удивленный взгляд. — Заткнись со своей магией. Времени? Звучит еще хуже, чем магия крови. — Ты прав, — неожиданно согласился Дориан — и сделал это явно не в угоду, а всерьез. — Магия крови в первую очередь вредит самому магу, а потом — тем, кто рядом. Магия времени... Способна уничтожить мир. — Заткнись, — повторил Фенрис; глаза он почти закрыл, только видел сквозь смеженные веки золотисто-оранжевый отсвет жаровни. Маг практически признал, что будет... Фенрис это осознавал — и все равно не мог найти в себе сил поступить так, как звал долг. В конце концов, долг когда-то призывал отказаться от Гаррета — друга; долг призывал уничтожить маленькую и наивную эльфийку, которую с таким трепетом обнимал забавный младший Хоук; долг призывал... Долг много к чему призывал, но Фенрис делал исключения. Для всех, кроме себя. — У меня давно не было мужчин, — медленно произнес Фенрис, почти не веря, что говорит это — вслух. — Это чтобы я не зазнавался? — деловито уточнил Дориан. — Что я не самый прекрасный из встреченных тобой, а просто под руку вовремя попался? Фенрис поймал себя на том, что хочется улыбнуться, но только хмуро уточнил: — Если ты знаешь об этом чуть больше, чем говорится в записках брата Альберто, должен догадаться. Тишина была столь долгой, что эльф не удержался, отвел взгляд от огня и посмотрел на... собеседника? Любовника? Еще ничего не было решено, но собеседником мага уже назвать было нельзя. — Кажется, так меня еще никто не оскорблял, — наконец произнес Дориан. Фенрис никак не мог сообразить, что это значит. Отказавшись ненадолго от долга; попытавшись — о, скольких сил это требовало! — посмотреть другим взглядом, он оказался беззащитен перед самим собой. После побега Фенрис довольно долго пытался доказать себе, что его интересуют исключительно женщины, а Данариус был не мужчиной, а только хозяином... Но не преуспел. Было ли так изначально или это насильственная близость привела к таким последствиям, Фенрис не знал, но на мужчин он смотрел. Гораздо реже, чем на женщин, но и прогнать образы из головы было много сложней. Когда-то таким мужчиной стал Хоук — и теперь Фенрис благодарил Создателя, что с ним не сложилось ничего, даже флирта, иначе о дружбе можно было бы позабыть. Теперь... Теперь его внимание привлек очередной маг. То ли это причуда судьбы, то ли невыявленная закономерность, но стоило на несколько мгновений увидеть в нем не имперского подданного, не магистра и не угрозу, как тело отозвалось, и мысли уже не были ясными и простыми. Очень хотелось списать все на вино, но как раз это Фенрис осознавал даже слишком отчетливо — дело не в вине.