Дереализация

— Ты уверен? — прошептал Ричард, скрепя сердцем провожая Гэвина на его рейс. — Да, уверен, — непоколебимо ответил Рид, на всякий случай проверяя телефон. — Мы столько пережили, столько проблем разобрали и столько осталось. Ты не хочешь добить дело до конца? — Я хочу, но только после того, как ты восстановишься, — Гэвин снова проверил свой чемодан, стараясь вспомнить список тех вещей, что он забрал из дома. — Мне было бы легче, если бы ты остался, — Рид мягко улыбнулся, целуя бывшего психотерапевта в щеку. — Заблуждаешься, Рич. Ты уже более двух месяцев из-за тревоги и паранойи не можешь ни спать, ни есть, — не без сожаления проронил тот. — Хоть на лбу своём пиши, что я в порядке. Совсем не воспринимаешь. — А если с тобой что-то случится? — Ричард с сомнением рассматривал яркие блики в бездонных зрачках. — Я не переживу этого, я больше не смогу так… — Я буду писать каждый день, но пока что тебе надо найти с самим собой компромисс. И это ты должен сделать наедине с самим собой, — Гэвин улыбнулся собственным мыслям, оставляя свои пожитки по кругу багажной ленты. Гэвин около двух месяцев находился рядом с Декартом, поддерживая его всеми силами. Все это время они занимались обоюдной психотерапией, вырывая души друг друга из гнетущего оцепенения и разрывающей на части тоски. И если Гэвину это помогало, то Ричард наоборот впадал в отчаяние. Он следил за Ридом днём и ночью, боясь того момента, когда тот решит лишить себя жизни из-за болезни, он не мог смотреть на Гэвина по-другому, он на мгновения забывал о присутствии самокритики в сознании Рида. Гэвин замечал возникшую в Ричарде нервозность и беспричинную обеспокоенность. Он чем-то напоминал ему мать в первые годы появления ментальных расстройств. Гэвин с сожалением слушал новости о его отце, который на месяц ушёл в запой, а после, справившись с непосильным горем, вышел на работу, храня покой и беззаботность единственного временно безработного сына. После второй недели траура Ричард решил уйти со своего поста, считая себя недостойным лечить людей, ведь, так или иначе, один из его самых любимых и близких сердцу пациентов закончил жизнь самоубийством. Он больше не мог брать на себя такую ответственность. Да и в самом начале практики сомневался в своём решении. Постоянные наблюдения за Гэвином, бесконечные вопросы о его самочувствии убедили юношу в том, что он мешает собраться Ричарду с мыслями, проанализировать ситуацию и отдать все силы на своё моральное восстановление. Гэвин безумно хотел помочь, быть рядом, поддержать, впитать в себя горе Декарта, но врать он, к сожалению, не умел, поэтому постоянно беспокоил Ричарда своим скачущим состоянием. Единственным выходом из положения был переезд в Канаду на съемную квартиру вдали от матери и беспокойного брата. Им тоже нужен был отдых, особенно брату, ведь именно он материально и морально последние недели поддерживал его, как брата, и Декарта, как старого близкого знакомого. Ричард научил его поддерживать самокритику, правильно анализировать, принимать, смиряться, справляться со своим недугом. Случай с Коннором помог ему понять, почему семья не была в силах ему помочь, почему они так вели себя, почему не давали ему сорваться на дно. Пускай они делали это самым отвратным способом, пускай они не знали, как помочь, пускай злились, вырывали опору из-под его ног. Но они помогли ему многое понять и принять в себе. Да, он психически нестабилен и его рецидивы вечны. Но он живой и будет живым, покуда его творчество вырывает из забытья, помогая образами спрятать свои отчаяние и тоску. Ричард наглядно показал ему, насколько он важен для него, мира и его семьи. Он смог научить любить себя, не играть бесполезные роли, не считать окружающее нелепым, покрытым плёнкой спектаклем. Гэвин подарил на прощание Ричарду рисунок, созданный месяц назад: их руки, сцепленные в замок и рассвет, до которого им идти ещё одну вечность. Точно такую же вечность, которую они испытывали в безумном течении жизни, пока не нашли ту ладонь, которую царапали ногти, которой касались маленькие ороговевшие частички кожи, которая неизменно подогревала их надежду и веру на самый беззаботный и светлый исход. Время расставания настало. Ричард с некоторой тревогой выслушал объявление диспетчера о ближайшей посадке. — Ну, мне пора, — Гэвин знал, что каждый шаг назад может стать последним. А он обещал Ричарду не шагать обратно. Лишь с поднятой головой идти вперёд, дабы вместе с ним достичь рассвета. — Я буду скучать, Гэвин, — Ричард крепко обнял его на прощание, прошептав на ухо нежное: — Я буду ждать тебя столько, сколько понадобится. Обещаю, я быстро оправлюсь, лишь ради новой встречи с тобой. — Я тоже буду скучать, — Гэвин мимолетно коснулся его губ, затягивая в лёгкий незатейливый поцелуй. — Я вернусь сразу, как только ты обретёшь нового себя в этом мире. Несчастья не ломают, тьма — не самый лучший друг. Ты должен найти свой свет. — Мой свет сейчас улетает на кудыкину гору, — он ярко улыбнулся своему бывшему пациенту, принимая его ответную улыбку и уже скучая по тактильному контакту, вечерним беседам под тихий говор старинного радио, по их лёгким поцелуям, переходящим в истинную страсть. Ричард провожал взглядом поднимающийся самолёт, видя в иллюминаторе тоскливую улыбку Рида, который без сомнений хотел бы остаться. Но он считал себя обязанным позволить Ричарду смириться и принять неизбежное самому, не увлекая его в мрачные просторы своей души. Он с ними справятся, ведь его путеводитель по недрам сознания прекрасно помог ему в себя поверить, себя понять. И в конце концов, хоть что-то в себе исцелить. Ричард долго смотрел за самолётом, забирающим у него волшебный лучик света, такой милый, беспечный и яркий. Он знает, они ещё встретятся. Они проведут вместе не одну ночь и не один день. Во всяком случае, у них будет ещё время, что бы посвятить его друг другу. Именно таким образом Гэвин справлялся с дереализацией и острым желанием навредить себе, ведь теперь у него была причина справляться с этим. У него есть Ричард. У Ричарда есть он. Они вместе справятся, покуда шрамы не зарастут тонкой корочкой солнечного бытия.