Дереализация

Гэвин проснулся раньше, чем хотел. Голова раскалывалась, все тело беспощадно скручивалось и вздрагивало от боли. Стакан с минеральной водой, оставленный вчерашним гостем, быстро осушился, частично вырывая его из страшного похмелья. Он же и стал причиной его тревоги. Первая мысль, которая тут же слетел с его губ: — Он ушёл? — он поспешил встать с кровати и, несмотря на жуткую боль в пояснице, исследовать свою квартиру. Причина утренних переживаний оказалась на кухне. Ричард неспешно курил, выдыхая едкий дым в открытое окно. — Утро, — Гэвин поздоровался с психотерапевтом, устраиваясь на стуле напротив него. Декарт обратил на него внимание лишь минуту спустя. Он слишком глубоко погряз в свои размышления. Безучастный и мрачный взгляд Ричарда ввёл Рида в некоторое смятение. Он сделал что-то не так? Он снова оступился? — Что случилось? — Гэвин чувствовал напряжение и траур, исходящие от Декарта. Он чувствовал, что произошло нечто страшное. — Коннор этой ночью… умер. Передозировка препаратами, врачи не успели ему помочь, — Рид молча смотрел на Ричарда, не зная, что сказать. Он видел, как Ричард ушёл в себя, как покраснели его веки от скупых, еле сдерживаемых слез. А Ричард словно не замечал своего состояния, он всё вспоминал и вспоминал каждый момент, каждый, проведенный с Коннором, день. Вспоминал их диалоги, их долгие сеансы психотерапии. Как он пытался его убедить в том, что его борьба не бессмысленна, что приступы можно пережить, что суицид не является выходом в его ситуации. Он винил себя, он признавал себя виновным. Так и не убедил, так и не встретился с ним, так и не уберёг, так и не спас его. Не помог. Не облагоразумил. В конце концов, как он мог его остановить? Он был слишком далеко, слишком занятым своими проблемами и дилеммами пациентов. Он все пропустил, не заметил его отчаяния. Не смог вырвать его из мрака. Не смог помочь. Несравнимое с душевными терзаниями оцепенение сжимало сознание в тиски. Он больше никогда не услышит своего брата, никогда не услышит от него мягкое и любящее «братишка». Не увидит его улыбок, не почувствует то счастье, которым брат делился с ним в моменты ремиссии. Ничего более не будет. Он остался совершенно один — потерянный и обездвиженный. Оказывается, так сложно пережить смерть родного, близкого человека. Так сложно смириться со смертью, которая заходит в их дома без стука и уходит, оставляя после себя липкий ужас последствий. Гэвин медленно поднялся и, не говоря ни слова, обнял Ричарда, носом утыкаясь в мягкие волосы. Декарт коснулся предплечий Рида, прижимая к себе, ища поддержки, помощи, освобождения. Но как бы он ни старался, ужас не отступал, только усиливался, разрывая его разум на колючие щепки. — Ты не виноват, — лёгким, сожалеющим шепотом произнёс Рид, мягко целуя макушку психотерапевта. — Я думал, что успею, думал, что смогу ему помочь, а он… словно не дождался, — горько прошептал Ричард, пряча рвущееся наружу отчаяние в руках Гэвина. Он хотел спрятаться. Убежать от этой правды. Он страшно не хотел этого признавать и тем более — принимать. Нет, это какая-то шутка, очень плохая и злая шутка. — Он не мог, понимаешь?.. — Гэвин понимающе кивнул. — Ты же сам всё знаешь… суицид не выход, но, видимо, только в нём Коннор видел освобождение. Постоянные рецидивы, шаткая ремиссия, боль близких… К сожалению, это действительно могло стать для него выходом. — Но ему было лучше, неделю назад ему было лучше, я слышал его бодрый голос, слышал каждое слово, наполненное амбициями. Он шел на поправку. Он был в ремиссии, — Ричард задрожал от сожаления. Огромный комок ужаса терзал его горло. Он забыл, кем являлся, забыл, кем являлся Гэвин. Он просто хотел выговориться, хотел, что бы его обняли, уверили в том, что это не правда. Гэвин понимал его и не отпускал. — Это нельзя исправить, понимаешь? — Да, — Ричард судорожно вздохнул. — Это единственное, что уже никак нельзя исправить. Уже ничего не скажешь. Не попрощаешься. Но как принять?.. — Представь, что он освободился от своих оков. Теперь ему точно хорошо, — прошептал Гэвин, зная, насколько цинично это звучит. Но это именно то, в чем нуждался Декарт — в принятии, в смирении. Может, не сейчас, может, позже. Но этот процесс уже запущен и его не остановить, как бы Ричард этого не хотел. — Самоубийство — дело такое. Сугубо личное. Поверь, он хотел, что бы вам было легче. — Почему ты так думаешь? — Гэвин пожал плечами. — Я с мальства об этом много размышлял, — Гэвин задумчиво поднял взгляд на потолок. — И пришёл к выводу, что пускай это не самый лучший выход, но это как запасная дверь, когда всё уже испробовано, когда надежда держится на нитке. — Почему ты считаешь, что надежда умирает сразу после хозяина? — Декарт, наконец-то, спросил то, что его волновало. — Потому что она бесконечна. Это единственный ресурс, который никогда не иссякает. И самое страшное — это когда он истощается. Коннор слишком долго боролся со своим недугом. Как думаешь, он заслуживает такого финала? — Он заслуживает самого наилучшего. Ричард задрожал, чувствуя, как ночная новость переходит в истину. Он несколько часов отгонял от себя правду, не желая даже взглянуть на неё, не желая думать о ней, рассматривать с разных сторон. И лишь сейчас он начал потихоньку, по маленьким крупицам осознавать это происшествие. Он никогда не мог даже представить, насколько Коннору было тяжело жить с отцом, еле как зарабатывать себе на еду, как ему было тяжело впадать из крайностей в крайности. В конце концов, эта агония жизни должна была подойти к своему логическому финалу. Но Ричард не знал, что он наступит так скоро. Декарт закрыл глаза и тихо попросил: — Давай сегодня останемся здесь, я не могу сейчас работать, — Гэвин кивнул в согласии, аккуратно коснулся чёрных волос, мягко поглаживая, успокаивая, уверяя, что всё будет хорошо. Он сможет поддержать его, успокоить, обнять, поговорить. Он сможет помочь Декарту так же, как тот помогал ему. Они более двух суток лежали на кровати, прижимаясь друг к другу, разговаривая о всем, о чем можно было, редко прерывая диалог, чтобы выпить кофе, перекусить бутербродами и вдохнуть в себя оживляющий сигаретный смог. Гэвин с некоторым сожалением в улыбке слушал Декарта, когда тот, сдерживая крики отчаяния, рассказывал о своем брате. Моменты из детства, когда они играли с мячом, вечно соревнуясь за звание «лучшего футболиста в мире», когда они вместе читали сказки и басни перед сном, над которыми Коннор почему-то всегда смеялся. Он рассказывал, как они вместе ходили в школу, по дороге вечно ругаясь из-за какой-то ерунды. Ричард рассказывал, как он долго и усердно учился в университете, лишь для того, чтобы помочь Коннору справиться со своей болезнью, как он боялся лечить других с подобными симптомами из-за личных проблем. Ричард очень много говорил. И чем больше он рассказывал своему слушателю, тем легче ему становилось. Да, смерть — это единственное, что невозможно поправить. Да, жизнь Коннора сковали цепи. Да, он не справлялся психозами, не смог дожить до возвращения Ричарда в отчий дом. Это верно. Но в то же время он слишком много старался. Он слишком долго стремился к адекватности, слишком много страдал от неудач, слишком долго лежал в больницах, слишком долго принимал лекарства. Спустя неделю, проведенную у Гэвина, он осознал, что Коннор видел в этом выход. Коннор заслуживает этот вечный покой. Он хотел, чтобы его родные освободились от него, жили своей жизнью и не тратили свои годы и силы на его эфемерное излечение. С этим Ричард мог только смириться и принять выбор младшего брата. Ведь как ни крути, Коннор заслуживает свободу выбора, пускай такую разрушительную для своего отца и брата, которые заменяли ему весь мир. На похороны почти никто не пришёл. Несмотря на свой позитив и вечную маску оптимизма, он мало с кем общался, помимо семьи. Но те, кто присутствовал, смогли провести его в самую последнюю поездку в жизни — поездку в загробный мир. Существует рай, ад или нет, это было совсем неважно. Они поклялись напоследок всеми силами не отпускать память об этом прекрасном бойце, стойком солдате, который всеми оставшимися силами хватался за реальность этой жизни. Гэвин не явился на похороны, но пришёл на могилу после того, как ушли мистер Декарт и Хлоя, оставив Ричарда наедине со своими мыслями. Рид облокотился плечом о близ стоящий дуб, рассматривая спину своего психотерапевта. — Знаешь, Коннор, я не виню тебя, — шептал Ричард, ладонью поглаживая чёрное надгробие. — Да, ты слишком поспешил, я бы хотел перед твоим уходом хотя бы обнять тебя, знаешь, — он начал дрожать, уже не сдерживая наплывающий вопль ужаса. — Но я горжусь тобой, Коннор. Ты реально большой молодец. И как бы это ни прозвучало… Я рад, что это не произошло во время психоза. Я рад, что это решение ты принял сам, — прошептал Декарт, громко всхлипывая. — Я очень люблю тебя, братишка. Дай бог твоей душе вечный покой… Гэвин медленно подошел к Ричарду, молча обнимая вздрагивающие плечи. Весна медленно наполняла город. Солнце согревало землю, позволяя почкам начать новую жизнь. Так и Коннор позволил своим родным начать новую, необремененную своим бесконечным недугом жизнь. Именно этого он и хотел в начале теплой весны.