Familia Omnibus Praestat

Отчаянный крик матери. Холодный взгляд отца. Злость старшего сына. Всё это могли почувствовать солдаты, стоявшие в тот день на предножье у горы Тайгет. Пифия приговорила малышку Кассандру к смерти. Либо она, либо Спарта. Миррин пытается отговорить оракула, который держал её дочь на руках возле края. Она понимала, что это бессмысленно. За обе руки её держал спартанский солдат, она ни секунды не простояла, каждое мгновение тратила лишь на то, чтобы вырваться из его хватки и отобрать родную кровь у оракула. Если бы она только могла хоть что-нибудь изменить — она бы непременно это сделала. Её муж, хладнокровный спартанский полководец, стоял поодаль от своей любимой и сына, и лишь смотрел на то, как оракул собирается сбросить малышку Кассандру с горы. Он чтил традиции и понимал, что если так решено Пифией — значит это должно исполниться. Он лишь жалеет, что ради Спарты придется умереть его дочери. Алексиоса удерживал один из спартанских капитанов. Он не понимал, как его отец, которого никто не держит, может просто стоять и смотреть на всю эту несправедливость. Алексиос вырывается. И бежит вперед, к обрыву. Он видит, что не успевает. Доля потерянной секунды, и его сестра уже летит вниз. Мальчик толкает оракула. Он не хотел, чтобы всё закончилось именно так — смертью двух человек вместо нуля. Но он должен был это сделать. Он поклялся своей сестре, что будет оберегать её. А раз уж не смог уберечь, то, по крайней мере, отомстил. — Позор! Смой позор с семьи, сбрось предателя! — разносятся крики со стороны. Алексиос не сразу их услышал, так как смотрел вниз, пытаясь увидеть — не зацепилась ли Кассандра за какую-нибудь удачную ветку. Миррин смотрит на Николаоса и ловит его взгляд. Он извиняется им. — Нет-нет… Николаос, одумайся! Он делает шаг. — Николаос, не делай этого! Приобнимает сына. — Николаос! Взгляни на меня, Николас! Берет его за руку. Подходит к обрыву. — Нет! Не смей! Николаос! И бросает. Миррин понимает, что это конец. Одно лживое пророчество разрушает всё. Красивый пейзаж с горы Тайгет кажется ей серым. И не только потому, что идет дождь.

***

Душераздирающий крик. Но уже внутри Миррин. Её дочь не спасти. Её сына больше нет. Её муж умер для неё. Её Спарта перестала быть домом. Она осталась одна. Жрица лишь приобнимает Миррин и говорит ей, что позаботится о погребении её Кассандры. Она не может на это смотреть, поэтому оставляет её дочь, надеясь, что её достойно погребут, и она обретет покой. Но покой не приобретет Миррин. Никогда. Прекрасные красочные фиолетовые кусты, которые стояли у входа храма, проходят мимо взора Миррин. Она лишь видит смерть.

***

Двенадцать лет Миррин преследуют призраки прошлого. Каждую ночь ей снится сон. Кассандра и Алексиос падают с обрыва и кричат: «Почему?! Почему, мама, ты не спасла нас?!». В этом сне Миррин лишь смотрит вниз и видит, как её дети устремляются вниз. Их падение кажется ей бесконечным, а её бездействие — предательским. Подай им руку, притяни их к себе, попытайся сделать хоть что-нибудь, это поможет. Но она лишь стоит и смотрит вниз. Миррин чувствует свою вину. Не уберегла, не отговорила, не убежала, не спасла. И даже не похоронила. Предала. Ксения всегда с интересом слушает её рассказы. О детях, о тренировках Алексиоса, о прекрасных семейных вечерах, о копье, которое она дала своему сыну. Копье, которое должно было принести ему славу, как принесло славу его деду. И о том дне. Ксения же рассказывала Миррин свои истории — о своем брате. Истории о своих семьях сближали их. Они пили вино, когда садилось солнце, перед их взором открывался чудесный закат. Ксения всегда смотрела на него и наслаждалась жизнью. Но Миррин не замечала его. Она стала чаще замечать другое. Матерей, которые убаюкивали своих детей. Отцов, тренирующих своих сыновей. Маленьких детей, беззаботно смеющихся. Счастливых семей. Каждый день Миррин молится. Она надеется, что её мольба будет услышана.

***

Шестнадцатый год. Миррин перестали сниться каждый день её дети. Но это не успокаивает её, а лишь пугает. Неужели она забывает их? Но, размышляя, она приходит к тому, что ей нужно отпустить. Перестать жить, постоянно виня себя. Алексиос и Кассандра никогда больше не вернутся. А жизнь с вечной болью — это не жизнь. Спартанский посол раздает ей указания и требует к следующему году разобраться с афинянами на Паросе. Ей хочется ударить ему по носу, как это она сделала давным-давно с одним из царей Спарты, но понимает, что к добру это не приведет. Сотрудничество со Спартой помогает её острову. Вид с острова Наксоса открывался волшебный. Огромное синее море, в котором отражалось звездное небо, полное огромным количеством звезд. Но Миррин было не до пейзажа, её ждали дела. Спарта должна одержать победу.

***

Эти идиоты не могут сами разобраться во всех проблемах. Миррин всегда понимала, что таких людей должен кто-то направлять. Кто-то сильный и умеющий решать проблемы. Таким человеком была она. Но ей всегда хотелось иметь опору, правую руку, которая могла бы ей помочь в битве с афинянами из Пароса. Окончив эту вставшую ей поперек горла встречу, она выходит на балкон. Не насладиться видом, всё обдумать. Тяжелые шаги лишь раздражают её. Незваный гость еще и молчит. — Встреча окончена, — сухо произносит она. Звук оружия, которое вытаскивается из ножен. Миррин разворачивается и видит копьё. То самое Копьё. — Алексиос? Но… как? Алексиос обнимает свою маму крепче, чем это делал он семнадцать лет назад. Он боится, что как только он отпустит её или ослабит хватку — он снова услышит её крик. Тот крик, который заставил его в тот день отомстить оракулу за сестру. Тот крик, который снился ему еще не один раз. Миррин обнимает своего сына сильнее, потому что не может поверить. Она хочет чувствовать, что она обнимает своего настоящего живого сына. Что это не проделки богов, не какой-то глупый обман. И она это чувствует. — Кассандра жива. Миррин метается между эмоциями. Она отстраняется от Алексиоса и говорит, что её нужно обязательно вернуть. Отобрать у тех тварей, что забрали её дочь у неё и сестру у него. Она посмотрела в его глаза. И увидела слезы. Никто из них не сдерживал слез. Миррин взяла руки своего сына. Она еще раз ощутила, что они живые и на этот раз почувствовала себя живой. Жизнь приобрела не только смысл, но и чувства. Пустота заполнилась желанием вернуть дочь и искупить вину перед сыном. Вид с балкона открывался замечательный. Миррин впервые за семнадцать лет увидела краски жизни.