***
Чангюн любит Минхёка, правда. Они дружат с начальной школы, и хоть в семилетнем возрасте Ли познакомился с парнем, кинув ему в лицо горсть песка, спустя двенадцать лет их дружба по-прежнему крепка. Возможно, песок был достаточно липким. Они пережили кучу ссор, споров и неприятия самих себя, потому что, знаете ли, двум геям, которые боялись выйти из шкафа, как огня, бывало сложно найти общий язык. Но все наладилось примерно два года назад, когда старшая школа отняла прыщи и переходный возраст и преподнесла взамен Чжухона — отвратительно милого и до тошноты любящего Минхёка парня с ужасно рыжими и завитыми волосами. Ну а Чангюну достался Хосок. Накаченный, но мягкотелый на самом деле, самовлюбленный и навязчивый до скрежета зубов. Нет, Им любил его какой-то период своей жизни, даже когда Шин покрасил волосы в ярко-красный и заставил Гюна перевоплотиться в блондина, потому что это модно. Но случилось так, что светлые волосы в жизни парня остались, а вот Хосоку пришлось убраться спустя полтора года странных диалогов и, чего греха таить, прекрасного секса. Чангюн даже переживает, что наверняка лучшего в его жизни. Почему он ушел? Наверное, не смирился с тем, что безразличие Гюна — это не больше, чем скверный характер, и если блондин не говорит о чувствах, то это не значит, что он хлеб недельной давности. На самом деле, Им та еще булочка где-то в глубине души, но терпения и стараний Хосока, видимо, не хватило, чтобы нащупать эту мякоть с клубничной начинкой внутри. Хоть снаружи он и общупал Гюна полностью. Минхёк был в бешенстве, когда пара рассталась. Еще больше Ли бесило, с каким спокойным лицом, сидя на литературе, Чангюн сказал ему об этом. Брюнет просто суеверный до чертиков и слишком эмоциональный, а его нос, очевидно, достаточно длинный, чтобы совать не в свое дело. Вот он и был убежден, что раз его отношения с Чжухоном начались почти одновременно с чангюновыми, то и расстаться им тоже придется совсем скоро. К счастью, у парней все так сладко и влюбленно, что никакой недосказанностью и не пахнет. Гюн счастлив, что друг нашел свою родственную душу, которая смеется даже над самыми глупыми шутками, вечно тискает нуждающегося во внимании Мина и покупает ему мороженое, чтобы вылечить от кашля. Иму так в отношениях не повезло, и даже если это полностью вина блондина, то пусть так. У него есть рука и спрятанный под кроватью резиновый член, так, на очень крайний случай. И даже сейчас Чангюн не знает, стоит ли обижаться на Минхёка, которому сегодня стукнуло девятнадцать, хоть понимает, что сидящий напротив Хосок — полностью вина именинника. Блондин знал, что его бывший обязательно придет, но он не догадывался, что недостаток этого самого бывшего так скажется на его самочувствии и желании выпить. Может поэтому Чангюн убийственно смотрит на виновника торжества, остервенело заливая в себя n-дцатую рюмку чего-то очень крепкого. На самом деле, в доме полно людей, одноклассников и просто знакомых, и Гюн мог бы с легкостью затеряться среди толпы до конца вечера, но он сидит на ковре с длинным ворсом, что ужасно раздражает, и смотрит на Хосока, откинувшего голову на сиденье дивана. Даже скорее на то, как движется его кадык и как выглядят ключицы и крепкая шея в сочетании с дурацким большим вырезом свободной белой футболки. Чангюн хочет своего бывшего и вряд ли станет это отрицать, когда уже практически каждый, не в дерьмище пьяный человек в этой комнате заметил, с каким раздражением блондин оттягивает ворот водолазки, что прилипает к вспотевшему телу. В доме слишком жарко, Гюн, кажется, все еще помнит, каков на вкус член Хосока, но не знает, как затащить в кровать человека, с которым вроде как уже полгода пытается не пересекаться. — Правда или действие? Чжухон предлагает это, потому что пьян не так сильно, чтобы язык запутывался. Он по-хозяйски сидит в большом кресле у камина, поглаживая бедро завалившегося на его колени Минхёка, и улыбается такой хитрой улыбкой, что в сочетании с рыжими волосами и прищуренными глазами становится похожим на лиса. Проворного, явно что-то замышляющего лиса. — Действие или выпивка, — говорит кто-то из выживших, явно более трезвый, чем половина присутствующих. Противники игры сразу же уходят кто куда: на кухню либо по свободным спальням достаточно большого дома, а у Гюна нет выбора. Он сидит на ковре, ворс которого уже выдавил приличные узоры на его бедной заднице. Вставать не вариант, да и выпить еще больше — тоже. Но по старой-доброй привычке пьяницы-школьника Им выбирает последнее. Чангюн закатывает глаза, закрывая руками лицо, когда Хёну пытается лизнуть свою пятку, дабы не выпить рюмку текилы, но в итоге все же пьет, потому что даже медведь более гибкий, чем этот парень. Минхёку удается потушить свечу, дыша на нее через нос, а Дженни из параллельного класса танцует на столе, будто не отличница примерного поведения вовсе. Это становится похожим на цирк, и Чангюн думает, не уйти ли ему прямо сейчас, но очередь доходит до Хосока, и игра почему-то становится более интересной. Блондин уже ждет, что Шина заставят снять футболку, как это часто бывает, сделать волну животом или пустить сок носом. Но нет. Действие загадывает Чжухон, а он эту хрень уже тысячу раз видел. И Гюн хмыкает, не сдержавшись, хрипло смеется и прочесывает светлые волосы пальцами, заправляя их за уши, когда слышит нечто предсказуемое и точно нереальное. — Поцелуй человека, что сидит напротив, — разумеется, напротив только Чангюн, — хоть в щеку, хоть в пятку, нам не особо интересно. Рыжеволосый смеется и подмигивает довольному Минхёку, чьи брови дергаются будто от судороги. Конечно, это спланированная херня, и Гюн не удивляется, когда Хосок берет со стола рюмку с текилой, поднося ее к губам. Он смотрит на бывшего исподлобья, некогда уложенные наверх красные волосы выбиваются, спадая на глаза мелкими прядями, и ноздри раздуваются будто во гневе. Ну черт, Чангюн не виноват, что их друзья все еще пытаются свести двух баранов. И он не виноват, что облизывает привлекательные губы, криво ухмыляясь. Он, черт возьми, не виноват, что Хёну откуда-то из-под дивана ворчит, икая: — Ну и слабак. А Хосок ненавидит, когда его недооценивают. Набрав побольше воздуха, он выпивает все содержимое рюмки, а затем поднимается на колени и чуть не падает на вытянутые вперед ноги Гюна, теряя координацию. Он тихо ругается и подползает ближе, выглядя абсолютно по-идиотски, а Им опять ухмыляется и думает, что смелости красноволосому все же не хватит. Но не хватает в итоге воздуха блондину, когда Хосок грубо хватает светлые волосы на затылке, оттягивая и заставляя парня откинуть голову. Гюн неосознанно открывает рот, который тут же затыкают чужие губы — настойчивые, искусанные, пухлые донельзя и на вкус другие, нежели полгода назад. Хоть привкус и портит чертова текила, не закушенная даже кусочком лайма. Руки Чангюна с долей опаски, но все же цепляются за подол уже грязной, растянутой футболки, и тянут еще больше, отчего глубокий вырез открывает все больше вспотевшего тела. Тела, которое слишком близко прижимается к блондину для чужих глаз. И Гюн отталкивает Хосока, когда чувствует кончик языка на своей нижней губе, и смотрит так, будто обжегся об чужую кожу. Ловит затуманенный, пьяный и влажный взгляд красноволосого, а затем смотрит на улыбающегося Минхёка в неверии. Шин соображает быстрее. Он поднимается, покачиваясь и чертыхаясь, а затем протягивает руку все еще сидящему на полу Чангюну и хрипло, тихо говорит: — Пошли. Хосок выглядит так, будто повторять не собирается, и Им поддается, потому что, ну, разве не об этом он думал весь вечер? Трахнуть бывшего не кажется плохой идеей. Если, конечно, этот бывший не планирует убить его без свидетелей, ударив головой об унитаз, например. Гюн хватается за крепкую руку, что помогает ему подняться, и неловко хромает из-за неудобной позы, в которой провел последний час. Кто-то из соображающих людей присвистывает, а Чжухон громко говорит продолжать игру, вероятно, для того, чтобы никто не услышал крики и мольбу о помощи, если Чангюна все же будут убивать. А блондин всегда знал, на чьей стороне этот лис. Только убийцы так себя не ведут. Не вжимают жертву в ближайшую стену пустующего коридора, со всем усердием надавливая коленом на напряженный пах. Хосок сгребает руки Гюна в охапку, соединяя их над головой, а сам, будто в бреду, льнет носом к открытой шее, едва прикасаясь губами. Он шумно дышит и дрожит так сильно, что Им задумывается невольно, не было ли здесь наркоты в добавку к алкоголю. Но Шин всегда слегка с ума сходил от крепких напитков, становился неконтролируемым и… нуждающимся. Чангюн криво ухмыляется и смело подставляет шею уже под жадные, влажные и слишком беспорядочные поцелуи, что оставляют больше следов, чем это позволительно. — Скучал по мне? — хрипит Им, извиваясь в чужих руках и кое-как ощущая пол под ногами от настойчивых прикосновений. Хосок не отвечает, только наконец отпускает руки блондина, что тут же обхватывают чужие широкие плечи. Шин сжимает задницу, которую когда-то называл лучшей в мире, и вряд ли может даже сейчас отказаться от своих слов. Он подхватывает легкого, а от опьянения и возбуждения и вовсе неощутимого, Чангюна на руки, позволяя обвить свои бедра ногами, и медленно тащит к дальней комнате, пошатываясь. Им облизывает свои губы, делая их слишком влажными, слишком сияющими в темноте коридора, и красноволосый сдается, слепо нащупывая их грязным с громкими пошлыми звуками поцелуем.***
И вот, сидя на твердой поверхности комода и раздвигая ноги до боли в мышцах, Чангюн отдаленно понимает, что другой вкус, новый запах и тонна недосказанности не заставляют его хотеть Хосока меньше. Он с уверенностью, хоть и пьяным до тошноты рассудком признает мысленно, что безумно скучал. Наверное, поэтому теплые руки Шина, что пробираются под водолазку и настойчиво исследуют выгнутую спину, заставляют блондина низко и гулко простонать в чужой рот и податься навстречу. Навстречу грубым толчкам, которым так мешают несколько слоев ткани. Он тянет белую футболку вверх, заставляя Хосока оторваться от тела младшего с недовольным рыком, но Чангюн не может отказать себе в удовольствии прикасаться к крепкому телу, подтянутой груди и широким плечам. Вещь летит в сторону, и Шин не собирается возвращаться к затянутой прелюдии. Он расстегивает ремень Гюна, шипит и чертыхается, когда пуговка на штанах поддается не сразу, а затем тянет узкие джинсы к коленям и немедленно льнет к губам младшего, приоткрытым и пересохшим от недостатка поцелуев. Чангюн нелепо дергает ногами, с трудом стягивая штаны полностью без помощи рук, и это в какой-то мере восхищает Хосока, чьи ладони до синяков и красных отметин сжимают мягкие бедра младшего. Он отстраняется, не открывая глаза. Лбы парней соприкасаются, и Гюн точно знает, что Шин прямо сейчас скажет что-то неуместное. И если это испортит настрой и испоганит ему долгожданный секс, то блондин предпочитает заткнуть старшего поцелуем. Но Хосок отворачивается, чувствуя чужое надломленное дыхание на своих губах, и шепчет едва разборчиво: — Мы просто чертовски пьяны, да? — Да, да, черт, — судорожно ворчит Гюн, обхватывая ладонями чужое лицо, чтобы посмотреть наконец в затуманенные, янтарно-карие глаза, — просто не останавливайся. — А ты… — бормочет Хосок, пока его руки, будто живя собственной жизнью, приподнимают Чангюна вновь, обхватывая выпяченную задницу и настойчиво раздвигая половинки, — просто не трезвей. — Не буду, блять, не буду! Блондину надоела болтовня. Алкоголь уже не заставляет его творить глупые вещи, он лишь добавляет смелости оттолкнуть шатающегося Шина и спрыгнуть с комода, чтобы опуститься на колени. И посмотреть снизу-вверх просящим и изголодавшимся взглядом. Гюн знает, что теперь Хосок не сможет его остановить. Он ухмыляется одним уголком припухших губ, когда старший откидывает голову и в попытке устоять на ногах опирается обеими руками на комод. Чангюн облизывает нижнюю губу, сосредоточенно прикусывает ее, опуская руки на внушительный бугорок в штанах Шина, а затем расстегивает ширинку будто в спешке, будто времени у них гораздо меньше, чем остаток вечера. Джинсы сползают вниз, а взгляд Гюна останавливается на одной точке. Там, где отсутствует белье, что так и осталось дурацкой привычкой старшего. Руки блондина обхватывают большой, налившийся кровью член у самого основания, и он смотрит вверх опять, довольно хмыкая при виде нахмуренных бровей и приоткрытых губ, с которых срываются тихие вздохи. Чангюн знает, в чем он хорош, и пользуется этим с удовольствием. Длинный, влажный язык очерчивает покрасневшую головку по кругу, останавливается на щелке и надавливает, играя. А затем губы смыкаются вокруг, и Им знает наверняка, что стон, доносящийся сверху, подразумевает нечто вроде «Как же я скучал по твоему рту, малыш». Он умудряется ухмыляться с членом во рту, а затем вбирает его полностью, давясь с непривычки, смачивая всю длину слюной. Очерчивает языком выпирающие венки и довольно мычит, когда одна рука Хосока ложится на его затылок, а пальцы начинают перебирать волосы. Гюн знает старшего, как все свои чертовы пальцы, и расслабляет горло, перемещая собственные руки на бедра Шина. Красноволосый воспринимает это как зеленый свет, и оттягивает волосы с низким рыком, а затем толкается в рот Има и громко матерится от того, как жарко внутри и каким тугим кольцом губы младшего сжимают его плоть. Чангюн опять смотрит покорно, соблазняюще своими черными, почти что угольного цвета, глазами, и в голове Хосока, видимо, что-то щелкает. Он грубо тянет за блондинистые волосы, заставляет парня подняться и впивается в открытые от неожиданности губы. Облизывает и засасывает с жадностью и упоением, чувствуя собственный вкус на чужом языке. Чангюн низко стонет, опираясь руками на комод позади, а затем на ощупь запрыгивает на него, разводя ноги так широко, как только может. Его белье насквозь мокрое, как и водолазка, прилипшая к телу, и руки Хосока так кстати тянутся к резинке боксеров, а затем снимают их, откидывая к чертям собачьим. Член Гюна пачкает его же живот естественной смазкой, которую Шин размазывает по всей длине, надрачивая парню. И Чангюн стонет в губы старшего, превращая поцелуй в беспорядочные касания и обмен слюной. Это прекращается только тогда, когда Хосок оттягивает задравшуюся водолазку еще выше, открывая вид на подтянутый живот и возбужденные, чувствительные до мурашек, а он это точно знает, соски блондина. Шин облизывает один кончиком языка, надавливает и играет с горошиной, пока пальцы свободной от придерживания водолазки руки ласкают другой. Чангюн выгибается, извивается и обхватывает ногами бедра Хосока, ища трения для их возбужденных, явно требующих внимания членов. И Шин сдается, когда его член упирается в тугой, пока что не подготовленный вход младшего. Он оставляет измученные соски в покое и смотрит прямо в глаза Гюну так неуместно серьезно, что Им вновь боится, как бы красноволосый все не испортил. Но, по всей видимости, такие мысли даже не посещают голову Хосока. Он проводит указательным пальцем по нижней губе Чангюна, и ждать не приходится: блондин жадно всасывает его, обильно смачивая слюной, и довольно мычит, когда к одному пальцу присоединяется и второй. На самом деле, Гюн врунишка. Резиновый член под кроватью не лежит без дела, честно говоря. И хоть он не такой теплый, влажный и пульсирующий, как настоящий, Им не мог отказать себе в минутной, ну или в получасовой слабости. И сейчас, когда внутри него оказываются два пальца Хосока, хоть и недостаточно длинных, но прекрасно знающих свое дело, парень не испытывает дискомфорта. Он толкается навстречу и сильно откидывает голову, ударяясь затылком об стену. Шин смотрит, жадно наслаждаясь. Прикусывает губу и добавляет третий палец без предупреждения, когда от вида младшего уже на стены лезть хочется. Громко матерится и ворчит о том, какой испорченный, грязный и невыносимо горячий блондин с призывно раздвинутыми ногами. Чангюна буквально скидывают с комода. Сильные руки тянут его к чужому телу, а затем разворачивают. Дерево не нагревается, черт возьми. Оно покалывающей прохладой встречает грудь и живот, когда Хосок нагибает его и настойчиво надавливает на спину, заставляя прогнуться до треска в позвонках. И Гюн делает все, чтобы наконец быть заполненным чем-то лучшим, чем дешевая китайская резина противно-желтого цвета. Он поднимается на носочки, покачивая выпяченной задницей, и прикусывает губу, чтобы воздержаться от колкого вопроса о презервативах в кармане Шина. Чангюна накрывает чем-то невообразимым. Оказывается, Хосок был даже лучше, чем блондин припоминал. Он заполняет его так идеально, что Гюн не может сдержаться и стонет тоже идеально: низко, с наслаждением и почти неразборчивым «быстрее». Шина с катушек срывает от того, как извивается парень под ним. Руки сжимают мягкую задницу, оставляют свои следы, а шлепки от соприкосновения бедер становятся такими громкими, что даже срывающиеся стоны Има не заглушают их. Хосок откидывает голову и блаженно закрывает глаза оттого, как узко внутри, как жарко и влажно. Ноги едва держат его, трясутся невыносимо, но движения продолжаются, будто по инерции. И сил хватает лишь на то, чтобы остановиться на несколько секунд, перевернуть обмякшего, но все еще требующего разрядки Чангюна, прежде чем войти в податливое тело снова, лишь с бОльшим напором. Им прижимается к Шину, цепляется руками, что скользят по влажной коже, за плечи, и бормочет что-то слишком неразборчивое вперемешку со стонами. Хосок обхватывает ладонями лицо Гюна, заставляет смотреть в глаза, пока бедра срываются на бешеный ритм, а головка члена каждый раз попадает по простате, буквально выбивая из блондина громкие ругательства. Шин царапает зубами линию челюсти младшего с таким усердием, будто пытается отвлечься, растянуть удовольствие. Но Чангюн крупно содрогается в его руках. Пухлые губы открываются в немом крике, пока белесая сперма пачкает их прижатые друг к другу животы. Хосок замедляется, смотря на дрожащего и потерянного в каком-то совершенно другом мире Гюна с увлечением и… восхищением. Но блондин приходит в себя. Открывает глаза и тут же впивается в губы Шина грубым поцелуем. Буквально облизывает желанные губы и слегка отталкивает старшего. И когда член Хосока полностью выходит из все еще подрагивающего от оргазма тела, Чангюн толкает красноволосого изо всех сил. Растерянный, возбужденный и абсолютно не сосредоточенный парень падает на кровать, шипя и ругаясь. Но Им не заставляет себя ждать. На ватных ногах он подходит ближе, а затем забирается на ноги старшего, снимает презерватив, безрассудно кидая его на пол, и наконец берет уже слишком твердый и готовый к разрядке член в рот. Берет полностью, расслабляя стенки горла, надрачивает у основания и ловит на себе взгляд Хосока. И когда их глаза встречаются, Шин кончает с громким стоном на губах. Кончает в рот Гюна и ментально умирает от того, с каким наслаждением блондин глотает все, до последней капли. А потом, когда дрожь трогает его конечности, глупо чихает, вызывая у Чангюна хриплый из-за сорванного голоса смех. — Как я мог забыть об этом, — бормочет Им, ухмыляясь и подползая ближе, чтобы свернуться калачиком под боком все еще не пришедшего в себя Хосока, — ты же чихаешь, только когда слишком хорошо, да? Шин издает несколько хриплых смешков и не закидывает по привычке руку на плечо Гюна. Блондин ловит себя на мысли, что, возможно, такой привычки у него больше нет. И когда спустя минуты три, едва ли больше, Шин встает и хромает к комоду, чтобы надеть трусы, Чангюна впервые посещает мысль «А что это вообще было?». Пьяный секс или примирение? Ошиблись, сорвались, не сдержались… Но Им ухмыляется, подпирая голову рукой, и делает вид, что все еще пьян и беззаботен. А когда Хосок застегивает ширинку и тянется к небрежно выброшенной футболке, наконец говорит: — Я скучал. Шин смотрит на него безразлично. Становится неприятно и горько на кончике языка и где-то в районе солнечного сплетения, и Гюн жалеет о том, что вообще открыл рот. Хосок натягивает жалкий кусок ткани, а затем выпрямляется, ставя руки в боки и коротко облизывая пересохшие губы. — У меня есть парень, ладно? А все это… чертова ошибка, — у Чангюна в ушах от этого звенит, и подсознание заставляет прикрыть нагое тело покрывалом. — Сделай одолжение. Просто выпей еще и забудь обо всем.