Побочный эффект умирания

Юнги смотрит на телефон, ожидая звонка. Он сидит так уже два часа, думает, что должен быть готов, если Хосок позвонит раньше. Юнги подобрал слова, выстроил более-менее понятные предложения. Юнги должен все объяснить. Ночью его разъедали сомнения, и холодный воздух не помог избавится от них. Не помог и травяной чай, и нудный фильм, Юнги всё равно нервно сжимал кисти рук и надеялся на сообщения. В какой-то степени ему просто неловко из-за излишних откровений перед Хосоком. Вчера слово «друг» он повторил чаще, чем за последние пару лет, хотя в таковом совсем не нуждается. Юнги думал слишком долго ночью, писал что-то в блокноте, взвешивая за и против, потом вырывал листья, потому что слишком напрягается из-за такой мелочи. Но друг для Юнги значит очень многое. И в этот совсем узкий круг подпускать никого он не хочет. Не собирался, по крайней мере. Юнги подскакивает с места, как только слышит рингтон звонка. Отвечает сразу же, в какой-то момент думая, что слишком быстро. — Доброе утро, сахарок! — Юнги молчит. Из-за голоса Хосока все выстроенные предложения вылетели из головы. — Всё хорошо? — Каждый день мне звонить собираешься? — в панике он пытает вспомнить всё, что готовился сказать, начинает рыться в бумагах, но там ничего. — Ты против? — Хосок снова улыбается, и Юнги совсем не понимает, раздражает это его или поднимает настроение. — Я хотел поговорить с тобой. — Внимательно слушаю. — Насчет вчерашнего, — надеется, что Чон начнет как-нибудь сам, но, похоже, он совсем не понимает, о чем зайдет речь. Юнги, кстати, теперь тоже. — Я не думаю, что мы не сможем быть друзьями. — он молчит, ожидая ответной реакции, хоть чего-то, но на обратной стороне вызова тишина. — Я не знаю, хочу ли этого вообще. Нет, точно не хочу. — Прекрати. — Хосок начинает смеяться. — Тебе не надоело, Юнги? Противоречить себе. Боишься показаться обычным человеком, у которого тоже есть чувства? Знаешь, всем плевать. Можешь закрываться за оскорбления, меня они не задевают, можешь уверять себя, что я не нужен тебе, но зачем обманывать, м? — Я говорю серьезно. — Нет. Ты просто боишься. Знаешь, не хочешь — я не буду навязываться. Удачного дня. Юнги стоит, слушая гудки в телефоне. Сейчас его слишком задевает то, что голос Хосока не поменялся вообще. Ему самому совсем не нужен Юнги? Через две минуты Мин Юнги совершает самую большую ошибку в жизни, которая скоро закончится. Sugarr: Навязывайся, пожалуйста. Хосок отвечает только через полтора часа, заставляя Юнги передумать восемь тысяч раз, захотеть удалить сообщения, но оставлять его, потому что это важно, пусть Юнги, возможно, и вправду не хочет признавать это. Ждать сообщения томительно долго, и сомнения снова разъедают изнутри, печатают гнусные слова на ребрах. Сомневаться Юнги не любит больше всего: ты либо делаешь, либо нет. Без дополнений, без ненавистного « а может быть. » Хуже становится в тот момент, когда сообщение всё же приходит. Hosex: Объясни. Дыхание замирает, а потом Юнги плюет на принципы, оправдываясь, мол если что, не увидит его больше никогда. sugarr: Возможно ты прав, и я не могу признать, что ты мне нужен. (я не говорю, что это так) Но мне нужны твои надоедливые сообщения и пустые разговоры. И всё равно на то, что я знаю тебя два дня. Мне просто уютно рядом с тобой, Чон Хосок. Но когда ты говоришь «друзья», я понимаю слишком много обязательств под этим, а обещать тебе ничего не могу. Hosex: Я никогда не жду от тебя ничего, сахарок. sugarr: Мне похуй вообще. Hosex: Ты смешной: D Встретимся снова? И Юнги выходит из дома через пару минут. Сегодня совсем несолнечно, ветер оставляет мурашки под тонким свитшотом и сейчас он готов надеть даже радужный свитер Хосока, которого почему-то, ещё нет на договоренном месте. sugarr: Тащи свою задницу сюда быстро. sugarr: Захвати что-нибудь теплое. Hosex: Заценил мою задницу, да? : * Hosex: Я не уверен, что у меня получится прийти. sugarr: Жить надоело? sugarr: Если не припрешься в течении пяти минут, тебе пиздец, Чон Хосок. Hosex: Накажешь меня? : Р Hosex: Уже бегу. Hosex:Но от наказания всё равно не откажусь ^О^ sugarr: Ты так выглядишь, когда сосешь? Hosex: ЧЕРТ, ЮНГИ… Проходит пятнадцать минут и Хосок правда бежит к Юнги, который весь продрог от холодного ветра, гуляющего в парке. Он медлит, когда видит недовольное лицо брюнета, подмечает, что оно, в принципе, такое всегда, и протягивает ему теплый бомбер. Юнги резко выхватывает его из рук, натягивая на себя, и почти утопает в его безразмерности. — На вырост покупаешь, да? — но на его лице читается совсем маленький процент благодарности. Теперь не так холодно. — Как можно быть таким тупым, чтобы не прийти на встречу, которую сам назначаешь? — Меня не отпускали, — Хосок пожимает плечами. — Но я забил на все правила ради тебя. — У тебя что-то серьезное? — спрашивает Юнги, вспоминая, что Хосок говорил, что лежит в больнице. Юнги не волнуется, совсем нет, просто показывает заинтересованность ради приличия, и снова пытается обмануть себя. — Совсем нет. Опять молчание, и хочется улыбаться от того, что оно только крепче связывает их вместе. Юнги сказал, что с Хосоком уютно — это именно то. Так просто и непривычно быть немного счастливым. И сейчас какой-нибудь теплый шарф очень необходим, чтобы спрятать свою улыбку, появляющуюся на бледном лице почти без повода. Ветер заставляет подойти ближе и почти воткнуться в чужое плечо и сразу же чувствовать вину от непредельной близости. Хосок обнимает парня, как только тот начинает дрожать. — Руки убери. — шипит Юнги, слова заплетаются из-за холода. — Вдвоем ведь в два раза теплее. Юнги выбрасывает смущения на окраины дорог, согреться — прямая цель, за которой прячется обычное желание прикоснуться к одному-единственному человеку, который пусть ещё и не стал центром вселенной, но в будущем этот положение для него написано красными чернилами на состаренный листах. Руки забираются под теплый бомбер, там же прячут едва заметную радость и осторожность в движениях, и условно доказывают, что греться больше негде. От теплого дыхания сводят ноги. До безобразия в легких пытаясь разобрать терпкий запах Хосока, Юнги почти зарывается в его волосы, случайно задевая щеку замершими губами. Хочется провалиться сквозь землю, когда Хосок тут же отстраняется и руки снова обливает холод. — Можем пойти ко мне в палату, если ты так замерз. — Юнги беззвучно кивает, а в голове только «блять, блять, блять». Юнги смотрит под ноги, молчит, и эта тишина уже давит на виски. Изображать знакомое безразличие непривычно сложно; снова закрыть чувства, эмоции, драмы на ключ не составит труда, но Юнги уверяет себя, что и не открывал их вовсе. Глаза наполняются ртутью от холодного ветра, и ведь Хосок прав, вдвоем намного теплее. Но вдвоем всегда было слишком много для Юнги, и он кусал губы от зависти к тем, для кого ещё один человек становился воздухом, а не угарным газом.