Побочный эффект умирания

— Я не хотел, — говорит Юнги так тихо, что Хосок еле-еле разбирает слова. От молчания хочется провалиться сквозь землю, а если не получится — выкопать яму и закопать себя в ней самостоятельно. — Я знаю, — Хосок дружеские похлопывает его по плечу, и Юнги выпрямляется в тот же момент, одергиваясь. — Руку, блять, убери. Хосок заливается смехом. Юнги смущенно проводит рукой по волосам, и улыбается тоже. В такие моменты ему кажется, что смех Хосока как панацея от грусти и желания умереть. Юнги очень хочется запустить его по венам и оставить маленькие частички там навсегда. Или хотя бы на оставшиеся дни. В больнице атмосфера всегда одна и та же — нагнетающая. Приходишь туда с физическими проблемами, уходишь — и они уже внутри. Но на Хосока это, наверное, никак не влияет. Они идут по темному коридору, в дальнем углу которого горит только одна лампочка. Хосок хватает Юнги за предплечье и тянет в маленькую узкую комнатку за дверью, закрывая его рот рукой. А Юнги в порыве ярости хочет размазать Хосока по стенке, но тот держит его крепче. В глазах у Мин Юнги огоньки адского пламени, и он ждет, пока Хосок или объяснит, что делает, или изнасилует его. Других вариантов парень не находит. Хосок тихо шепчет ему на ухо, чтобы тот молчал, и Юнги не сопротивляется больше. Через пару минут он открывает дверь, тихо осматриваясь. — Придурок, блять, облапать меня решил? — Юнги демонстративно поправляет одежду, пусть Хосок к ней даже не притронулся. — Время для посещениё ещё не началось, и если бы тебя заметила медсестра — выгнала бы на улицу. Хочешь мерзнуть снова? — он останавливается у двери через несколько метров и открывает её, пропуская Юнги вперед. — Глупые оправдания. Юнги заходи в палату к Хосоку и сразу же замирает. Здесь уютнее, чем у него дома. Много яркий подушек, фотографий и книг. Юнги думает, что Хосок, наверное, много читает ночью под слабым освещением светильника. Юнги литературу не особо любит: слишком большое расхождение с реальностью. — Уютно, — кратко говорит он. — Я сам маленький комочек уюта, — Хосок расплывается в улыбке, сжимая щечки руками, а Юнги смотрит на него с каменным лицом. Хосок ждет улыбку. Юнги её старательно прячет. Он всё же подходит к стопке книг, берет одну, проводя пальцем по переплету страниц, и бегло читает аннотацию. — Понятно, почему ты такой скучный, — кладет её на место снова. Иногда Юнги думает держать язык за зубами, хоть немного мягче разговаривать с Хосоком. Пусть тот и сказал однажды, что на грубости ему плевать, Юнги не глуп и понимает, что если Хосок тоже, рано или поздно ему надоест. Лучше поздно, думает Юнги, и слегка улыбается, всем своим видом показывая, что шутит. Возможно, немного по-дурацкому, но шутит. Хосоку можно было и не объяснять. На глаза попадаются полароиды, лежащие возле книг в хаотичном порядке, и Юнги сгребает их в стопку, садится на край кровати с желтым пледом и огромным количеством подушек, и рассматривает их. Хосок присаживается на стол напротив. В тот момент Юнги кажется, что Хосок живет не по правилам этого мира. Его жизнь, как и он сам, пропитана солнечным светом и только хорошими моментами. Хосок не понаслышке знает, что такое счастье. Судя по фотографиям у него его много. — На тебя похожа, — Юнги показывает полароид, на котором молодая девушка с темными волосами улыбается улыбкой Хосока. — Моя сестра. — Красивая. — Она умерла год назад. — Мне жаль. И Юнги правда сожалеет. Не из-за приличия говорит забитые слова, не потому что не хочет показаться слишком грубым. В обычных случая Юнги плевать: проблемы других — только их проблемы, но у Хосока таких проблем быть не должно. Чон Хосок видит, что у Юнги заточилась искренность в глазах, и он посылает мягкую улыбку с ноткой благодарности и чего-то ещё, но Юнги разобрать не может. С чувствами всегда было много проблем. Юнги знает, что такое грусть и радость, благодарность, гнев и ненависть, но вот что называется любовь, надеждой или мечтой он и понятия не имеет. Все нужные эмоции имеют четкую грань своего определения, в других он и не нуждался. Но, кажется, кто-то становится его поводырем и выводит за эту грань. Кто-то становится его надеждой. — Как это - терять кого-то? — есть сомнения, что вопрос произнесен вслух зря. Но Хосок всё понимает. — Опустошение. Больно только чуть-чуть. Просто внутри становится по-другому, и это пугает. — Когда я умру, люди будут чувствовать то же? — Я точно. В глазах Хосока он видит целый мир и своё спасение. — Я много думал. Знаешь, люди способны забывать всех, даже самых дорогих людей. Ты можешь грустить месяц, или два, но в конце ты понимаешь, что это была та неизбежность, которую ты изменить не в силах, — Юнги быстро пожимает плечами, и хочет видеть на лице Хосока подтверждение своих слов. — В таких случаях люди не грустят, Юнги. Происходит кое-что страшнее: ты перестаешь что-либо чувствовать в общем-то. Тема переходит на мотив совсем личный, Юнги неловко от того, как говорит Хосок, буквально выворачивая себя наизнанку, но на его лице только лёгкая улыбка. Юнги понимает, что нужно заканчивать. Он перекатывается по кровати, нелепо скинув пару подушек, и подходит к шкафу: Юнги безумно интересно. Сразу сжимает глаза от такого количества разных цветов, всё как он и думал. — У меня есть и чёрные вещи, — Хосок, все ещё сидя на столе, указывает на одну из вешалок, и о боже, там правда полностью чёрное худи. — Горжусь тобой, — говорит Юнги, снимая его с вешалки и натягивая на себя. На парне все ещё был тёплый синий бомбер с оранжевыми рукавами, который принёс Хосок, и теперь Юнги выглядит как мягкий шарик. — Заберу его себе. — Не-а, могу отдать тебе бомбер, — Хосок склоняет голову набок, хитро улыбаясь. Юнги кидает лёгкую усмешку, засовывает руки в карманы и ложится на кровать, игнорируя все слова Хосока. — Хочешь, чтобы я сам его снял? — возможно, но сказать Юнги не решается. — Можешь снять с меня штаны и, желательно, без рук. Юнги лежит с закрытыми глазами, когда Хосок нависает на него сверху, находится так близко, насколько это возможно. И Юнги, открывая глаза, начинает издавать совсем непонятные звуки. — Я тебе нравлюсь? — спрашивает Хосок совсем серьёзно. У Юнги мурашки покрывают все тело. — Нет. — Правда? — Я не лгу. Хосок бросает лёгкую улыбку и просто садится рядом на другую сторону кровати, специально задевая локтем Юнги. Юнги при первой их встречи решил, что не будет врать ему хотя бы потому, что это бессмысленно. Хосок умеет различать ложь, а ещё у Юнги осталось двадцать семь дней и тратить их на вранье не входит в его планы. Юнги не нравится Хосок, там что-то другое. Любовь Юнги отбрасывает сразу. — Не буду больше приставать к тебе, — Юнги был, в общем-то, не против. — Почему ты любишь яркие цвета? — спрашивает Мин Юнги, смотря в потолок. — Если в жизни нет красок, нужно взять баллончик в свои руки и раскрасить все вокруг себя. — Тебе тоже бывает тяжело? — Юнги ведь понимает, что речь вовсе не об одежде. — Иногда, но… — Хосок обхватывает колени руками, — я стараюсь не унывать. Снова улыбка на лице. — Ты давно здесь? — спрашивает Юнги, взглядом очерчивая палату. — Я часто в больницах. — Юнги ждёт объяснений. — Иммунитет слабый, вирусы цепляются. Очень часто. Юнги видит, что говорить Хосоку сложно, больная тема, замусоленная до дыр собой и людьми, которые постоянно задают вопросы. Юнги спрашивать больше не будет. Юнги нравится смотреть, как меняется свет на серой стене. Яркие лучи постепенно добавляют к себе красные оттенки, а затем тускнеют, заменяя себя на бледную тень. Они слушаю музыку из одних наушников. Слишком интимо для людей, которые знакомы два дня, но сейчас Юнги думает, что может впустить Хосоку с узкий круг с табличкой «друг». Хосоку все же удаётся забрать своё худи назад. Юнги, конечно, сопротивляется как может, но Хосок пускает в ход секретный приём — щекотку. Юнги думает, что убьет его. Потом сдаётся, орёт на все горло, чтобы его отпустили и стягивает с себя чёрное худи. Случайно поднимает и свой свитшот вместе с ним, обнажая небольшую часть живота. Хосок хлопает по нему, смеясь. — Где твой пресс, сахарок? — Он есть, — ворчит Юнги и натягивается свитшот до колен. — Покажи! — и Хосок снова сверху, задирает свитшот. — Отвали, придурок! — верещит Юнги, закрывая животик. Он спихивает Хосока с кровати, тот с грохотом падает на пол. — Извращенец, блять. Хосок обиженно трет ударившееся колено, и легко бьет Юнги по спине ладошкой, когда тот отворачивается от Хосока. — Я останусь сегодня здесь. — Думаешь, я разрешу? — Хосок щурит глаза. — Я не спрашиваю. Юнги не хочет уходить домой, там не так уютно и Хосока нет рядом. На улице уже ночь, стало, наверное, ещё холоднее, и яркий бомбер Хосока не согреет так, как его хозяин. —  Тебе придётся проснуться в полседьмого до обхода медсестры, — говорит Хосок, наивно полагая, что Юнги правда сможет проснуться. Невозможно. Хотя бы только потому, что уснули они ближе к четырем, рассматривая узоры восходящего солнца на стене. Юнги допускает мысли о том, что если бы Хосок жил с ним, в его квартире было бы всегда уютно и солнечно, и он приходил бы всегда с улыбкой на лице. Юнги слушает дыхание Хосока, растворяясь в каждом вздохе и вздрагивая от случайных прикосновений. Слишком интимной, как для друзей. Юнги греет в себе непреодолимое желание рассмотреть лицо Хосока в этом освещении, и когда тот засыпает, тихо сопя в подушку, Юнги молится о том, чтобы он перевернулся к нему. И Юнги нагло бы смотрел, впитывал все его черты и рисовал в своей памяти священный портрет. Только Чон Хосок спит совсем спокойно и не поворачивается, Юнги устаёт ждать, и засыпает тоже, видя как лучи скользят по лицу напротив. Просыпается от сильного толчка в бок, который почти скидывает Юнги с кровати. Он видит лицо Хосока совсем близко, и он напуган. — Тебе нужно срочно уйти. Юнги растерянно смотрит. Хосок совсем другой. — Уходи, пожалуйста. — С тобой все в порядке? Ты оче… — Исчезни, блять, — перебивает его Хосок. Юнги кидает растерянный взгляд напоследок: Хосок ведёт себя странно, лучи солнца уже полностью покрыли стену, а на часах девять ноль ноль, значит, дело не в медсестре. Юнги уходит, на нем по-прежнему яркий бомбер, который потом навсегда останется висеть у шкафа у входной двери как воспоминание, выжигающие боль в левой стороне груди вечным пламенем.