-21-
Замок получилось открыть только с третьего раза, настолько я чувствовал себя вымотанным. Выдохнув с облегчением, вполз в квартиру — целенаправленно в ванную, разуваясь на ходу. Такое ощущение, что просплю не меньше суток, что, впрочем, совсем не удивительно. Но сначала — прохладный душ. Вцепившись в вентили, открутил, пуская воду шумно бьющей струей, и вяло принялся стягивать грязную одежду. Да уж… пообтёр я её сегодня везде, где только можно. А когда-то белая Ромкина майка уже вряд ли могла претендовать на столь кристально чистый цвет. Кстати, рубашка моя так и осталась в подсобке у Юрика. Как и логан на стоянке у клуба, в котором нас наверняка после сегодняшнего представления внесут в чёрный список… Плевать. Потом заберу. И машину, и… хотя рубашку можно и подарить на память. Чуть тепловатый душ освежал, смывая, казалось, многовековую грязь, и я довольно жмурился с чувством неимоверного облегчения. А вынырнув из-под струй в поисках геля, с удивлением обнаружил неподалёку подпирающего прикрытую дверь приятеля… Я утёр лицо ладонью, смахнув капли воды и отбрасывая назад мокрые волосы, а Королёв пялился на меня непроницаемым взором и молчал. Как молчал всё время, пока мы шли домой, следуя рядом неизменной верной тенью… — Решил потереть мне спинку? — с любопытством поинтересовался я. А он ехидно усмехнулся. — Боюсь, что одной спинкой я тогда не ограничусь, — насмешливо. И снова став серьёзным: — Кот, ты полчаса был в отключке. Слегка… ненормально для пустяковой ссадины, не находишь? Нахожу. Но гораздо вероятнее, что причина в банальной усталости, ибо чувствовал я себя довольно сносно. Особенно теперь. Особенно после душа. И никаких серьёзных признаков сотрясения мозга не ощущал. Что не меняло того факта, что Ромка всё же беспокоился. — И сильно я храпел, пока был в отключке? — поинтересовался у него невозмутимо. И присев на бортик ванной, требовательно протянул приятелю руку: — Ром… иди ко мне. Тот хмыкнул и шагнул вперёд, обнимая, прижимая моё лицо к груди и, словно невзначай, пробежавшись пальцами по мокрому затылку. — Тебе тоже не помешало бы ополоснуться, — пробормотал я, уткнувшись в мягкую материю толстовки. — Несёт, как от бомжа. — Потом… лень. Я просунул руки под Ромкино одеяние, легонько огладив ладонями поясницу и вверх по спине, по выступающим ребрам. — Если лень, то будешь дрыхнуть на коврике в прихожей. Я тебя такого в постель не пущу, — уведомил непреклонно. А тот дёрнулся назад в попытке вырваться, чуть не уронив моё многострадальное тело. И снова замер. — Кот… перестань, — увещевая, произнёс он, вцепившись в мои руки, вытягивая их целенаправленно и непреклонно. — Не дури, Ромео, тебе надо помыться. Домогаться не буду, обещаю. И, чуток повоевав с упрямыми ладонями, резко потянул толстовку вверх. …Синевато-фиолетовые разводы кольцами, полукругами, малиново-набухшими ссадинами. Пятнами. Полосами на ребрах, по бокам, уползая под пояс джинсов… Придурок… Значит, «пересрались и все слиняли»? Так? Рома... Больше всего на спине, сливаясь у лопаток в крупные проступающие чернотой кляксы. И на руках. От кистей, с неповрежденными, мать твою, костяшками, до локтей и выше — по предплечьям. А что творилось на бёдрах, прикрытых джинсами, даже страшно представить… Чокнутый больной лживый придурок… — Кот… И дёрнул свою, столь замечательно маскирующую шмотку обратно — вниз. Хрен тебе… Содрал с него проклятую толстовку одним рывком — через голову, небрежно кинув на кафельный пол. Отмахнулся от мешающих рук, внимательно ощупывая, чуть надавливая, прислушиваясь к ощущениям под кончиками пальцев… отслеживая реакцию приятеля. Навыки, приобретенные в боксерской секции, пригодились сейчас очень кстати. Слава богу, переломов, повреждений внутренних органов вроде бы нет, хотя насчёт трещин в рёбрах не поручусь… — Кот! — В больницу тебе надо, Рома, — непреклонно. — Обойдусь, — мрачно. — Всё нормально… — Я бы не утверждал так самоуверенно. — Мда?.. — с любопытством. — Сам-то что-то не особо туда рвешься… и хватит меня щупать, я и так знаю, что всё нормально. Не успели они особо разгуляться — охрана из клуба подоспела. Так что… не переживай. Мелочи всё… Не рвусь, ага… вот только у меня, кроме ерундовой ссадины на башке, ни единой царапины на теле. Ни единой, твою мать, царапины! — Ты же запомнил номер машины? — поинтересовался ласково, вновь внимательно изучая кошмарные следы, словно Ромку пинали долго и упорно. Оставляя отпечатки тяжёлой обуви. Раз за разом. — Наверняка запомнил… И хватит уже дёргаться так упрямо! — Ни хрена я не запомнил, — со стальными нотками в голосе, но хотя бы притих ненадолго. — И вообще… слушай больше всяких… он сам и позвал секьюрити из клуба. Спаситель, ёмоё… Угу… может и так. Не сложно выяснить мелкие нюансы, да и мразей тех отыскать наверняка будет проще простого… Вот только какого хрена на мне нет даже самого пустякового синячка?.. А?! — Кот… Ни единого, самого мало-мальски незначительного, нахрен, повреждения на так долго пребывающем бесчувственным, мать твою, теле! — Кот, блин! Он меня собой прикрывал что ли?! …Целовать, едва касаясь губами кожи, бережно и нежно. Каждый иссиня-багровый след, каждую метку… целовать, согревая дыханием. Словно это чем-то могло помочь, изменить, заглушить острую, терзающую иглами, боль. Дурак такой… глупый. И молчит. Снова молчит. — Перестань… Кот, — бесконечно тоскливым голосом. — Пусть… — выдохнул, согнувшись, уткнувшись лбом в живот. Придерживая Ромку за бёдра, чуть поглаживая пальцами аккуратной лаской. — Что? — Я говорю — пусть, — непреклонно. — Плевать. Вся эта хрень… планы и прочая лабуда… плевать! Не хочешь и не нужно, к чёрту всё. Забудь. — У тебя что там? Перемешалось всё в башке после удара? — мягко осведомился он. — Что за фигню ты несёшь? Не знаю… может и так. Главное, что я осознавал… знал сейчас. И прижавшись губами к слегка дрогнувшей коже: — Ты прав. Фигня всё. Никому не важная шелуха и штампы. Полная ерунда и рефлексия. — Кот… — Единственное, чего я хочу… нет. Мне нужно… необходимо быть рядом, когда тебе плохо. Понимаешь? Такая мелочь… но иначе — никак. Иначе нельзя… просто не смогу. Неудержимая потребность, нужда… страх. Последний особенно сильно разъедал душу, требуя, вопя со всей мочи о том, что нельзя… так. Страх потерять — окончательно и бесповоротно, даже не имея возможности сделать всё, что в моих силах. — Ну… ты же рядом, разве нет? — уныло. — Случайность… И вздохнул, бережно огладив поясницу приятеля — по линии джинсов и чуть вверх, вдоль позвоночника. Напряженно застывший, закрытый. И… шпионить мне за ним что ли? Или переживать, гадая, подозревая, вытягивая хитростью — не вляпалось ли гордое чудовище в очередные неприятности? — Кот… ты преувеличиваешь, — он вздохнул с какой-то безысходностью в голосе. — Ну, сам подумай, кому будет легче, если ты будешь в курсе каждой хрени, а? Лишний геморрой только… да я и сам могу решить свои проблемы. — Можешь… — Ну, вот и славно. Справлюсь. Тебе-то зачем лишняя головная боль? — А тебе? — и отстранившись, запрокинул голову. Заглянуть в нахмуренное лицо, в растерянно-непонимающие глаза, ибо мне действительно стало до крайности интересно — ему-то зачем? — И мне незачем, — Королёв равнодушно пожал плечами. — Да я вроде к тебе и не лезу… Не лезет он, ага, как же… — Неужели? — с неудержимо поднимающейся волной злостью. — И что же ты тогда не бросил меня там сегодня?! А?! Наверняка же мог слинять, когда я вырубился… и вполне успешно слинять. А если бы и догнал кто, то сумел бы и защитить себя неплохо, а не так… безропотно принимая каждый удар. — Ты обалдел?! — он отшатнулся и уставился беспредельно изумленно. — Что за хуйню ты несешь?! — Это были мои проблемы, а не твои, Рома! — яростно. И острой болью — обида, гнев, беспомощность, — И гопота эта… которую я же и спровоцировал, не ты! И блондинчик ненормальный, да и вообще… по чьей инициативе мы попёрлись в клуб, а? Так какого хрена, спрашивается, ты полез?! Я вернул ему злой взгляд, ощущая, как снова крутит, выкручивает неимоверно изнутри жестокой болью бешеный гнев. И на него. И на то, что так фантастически глупо всё получилось. И на себя, за то, что не смог… не заметил. Валялся там тупой бесполезной падалью… Кафель на стене покрылся испариной, а за спиной всё также равнодушно шелестел струями воды душ. Королёв молчал. Только поднял неспешно с пола свою полупромокшую от влажности толстовку, задумчиво комкая руками. А вспышка злости растворилась также внезапно, как и нахлынула минуту назад… — Чёрт! — с чувством глубочайшей моральной опустошенности, я облокотился на колени, спрятав лицо в ладонях. — Забудь, хорошо? — слишком жестоко обвинять и его в собственных ошибках. — Плевать. Ты прав… пусть остается всё как есть, Ром. Проехали. И так замечательно всё… Не идеально, но… возможно со временем возникнет хотя бы слабое подобие доверия. Хотя бы иногда, хотя бы в чём-то… и, может, нужно лишь немного терпеливо подождать… — Нет, — заявил он с такой глубокой убежденностью в голосе, что я замер пораженный. — Бля… как же мне надоело-то… — тоскливо. — Ну, и похуй. Похуй на всё. Достало. …Ледяной поток воздуха мурашками по коже, быстрые шаги и негромкий хлопок входной двери — финальной точкой. Ушёл. А я сидел, не в силах поверить. Ушёл, блин… ушёл?.. Какого хрена?! Вяло закрутил вентиль, останавливая шумный говорливый поток, и натянул на влажное тело тёплый махровый халат. В открытую дверь в ванной сквозило таким ледяным холодом, что меня затрясло в ознобе. Словно за окном январь и по квартире гуляют морозные январские ветра. Выполз в прихожую. И на лестничную клетку — постоял в задумчивости, прислушиваясь. Тишина. Даже лифт не гудит, только стонет свободно гуляющий по лифтовой шахте сквозняк. Снова сбежал… умотал так решительно и непреклонно, что меня нарастающим отчаянием охватило сильное сомнение, что Ромка на этот раз вернётся. Но… он же всегда возвращается? Правда же? Я зашёл обратно, прикрыв дверь и, проворачивая ключ в замке, огляделся с каким-то тоскливым чувством обречённости. Так рвался домой, вымотанный и уставший… вот только отдыхать сейчас не было никакого желания. Лишь натянутой струной застыл неопределенный вопрос. Чёрт! И буквально рухнув на софу в прихожей, я пристально уставился на входную дверь. Как будто это чем-то могло помочь… что-то изменить. Вот и какого хрена он ушёл?! И куда?.. И где он сейчас будет шарахаться, весь избитый, как… чёрт! Дурак… Я откинулся на спинку дивана, устало закрыв глаза. Надо бы его догнать. Или найти… и… нет. Не тащить снова обратно силой — хватит. А… хотя бы, убедиться, проверить, что с ним всё в порядке. Хотя бы — так… …Яркий свет — вспышкой по векам, и я зажмурился дезориентированный. Выползая из глубин какого-то, словно мёртвого, забытья. Легкий шорох и стук. — Кот… Котя, ты чего это?.. Тут, — обескураженный Ромкин голос. Проморгался, прикрываясь ладонью от электрического сияния лампочки. Щурясь недоуменно — почудилось, что ли? …Какие-то сумки, свёртки, загромоздившие тесное помещение… Королёв — прижался спиной к входной двери и пялится так внимательно. Не почудилось. Вот только, похоже, я уснул и вижу сказочный сон. И просыпаться абсолютно не хотелось, несмотря на то, что тело неумолимо затекло, и каждая мышца ныла глухо и безнадёжно. — Ромка? — с сомнением. — Он самый. Не узнал? — обеспокоенно. — Узнал, конечно, — и хихикнул растерянно. — Забавный сон… Королёв, просачивающийся сквозь запертые двери аки призрак. С вещами… — Жаль разбивать твои радужные фантазии, — мрачно, — но ты же сам дал мне ключ. И продемонстрировал последний в качестве неопровержимого аргумента. Угу, дал. Вот только висел тот тихо-мирно на гвоздике, никому не нужный… до сегодняшнего дня. И когда, спрашивается, Ромка успел его взять?.. Я с силой потёр лицо ладонями, прогоняя остатки туманной бессознательной дымки. Реалистичный сон какой-то… и Королёв, задумчиво покрутивший ключ между пальцами, прежде чем сунуть его в карман. Пялился на меня угрюмо и молчал. Да и я тоже никак не мог подобрать нужные слова… лишь переводил нихрена не понимающий взгляд с приятеля на сумки и обратно. — Ром… — аккуратно, словно ступая по тонкому льду, — мог бы сказать мне… я бы помог. С вещами. — Угу, — хмуро. — И испортить такой красивый жест? — выразительно обвёл руками окружающее. И, словно очнувшись, уронил их бессильно, сгорбившись и сползая вдоль двери — вниз, обнимая защитным жестом собственные коленки. — Чёрт! — тоскливо. — Впрочем, ты всё равно меня переплюнул этим своим преданным ожиданием у порога… — прибавил бесконечно мрачным голосом. — Я просто вырубился. От усталости, — оповестил его я, поёжившись от слегка царапнувшего смущения. — Никаких преданных ожиданий. — Врёшь, — убеждённо. Может, и вру. Только какая разница? Я промолчал, вяло размышляя. Как-то всё больше и больше уверяясь, что происходящее вовсе не сон. И Ромка действительно тут — вернулся, дурак такой, не упустив случая обставить собственное возвращение в привычной эффектной манере. С чего бы вдруг?.. — Ром… — осторожно подбирая слова. — Я, конечно, безмерно рад, что ты наконец решился, но… не стоило идти на такие жертвы. Правда. Если ты сам не хочешь… и вообще… смысл идти у меня на поводу? Блин! Ну… не нужно было. Всё отлично и так, честно. — Бля… — уныло протянул он. — Помолчи уже, а? — с отчаянием. — Несешь хрень всякую. Захотел и пришёл, какие жертвы, блин?! — А раньше не хотел, значит? — Хотел… — мрачно. — И что же так внезапно изменилось? — осведомился с живым любопытством. Он уставился в пол, лениво качнув коленками, а тяжелое молчание снова повисло между нами плотным облаком. И странное жутковатое чувство, что вот — вроде бы Ромка и рядом, и в то же время так далеко… непостижимый, недосягаемый. Снова и снова. — Мне страшно, Кот, — таким тоскливым тоном, что я замер обескуражено. — Как-то… нереально. Всё. И я не уверен ни в чём, да и стоит ли?.. Нереально? О чём он? И что его так пугает?.. Опять я словно в непроглядной тьме блуждаю, пытаясь разобраться… понять — каким извилистым путём скакнули его мысли. — Ром… я не знаю, — с бесконечно унылым отчаянием, уставившись на него пристально, в попытке поймать ускользающий взгляд серых глаз. — Ты молчишь, а я ничего не знаю, понимаешь? Я не знаю, как дать тебе эту проклятую уверенность… Доказать? Убедить?.. Чёрт! Я ни хрена ничего не знаю, Рома! — А смысл? Переложить с больной головы на здоровую? Это мои… — он запнулся и замолчал. Но я и без этого с легкостью додумал набившую оскомину фразу. Чёртову грёбаную фразу — извечной отмазкой на все робкие поползновения понять, помочь, разобраться, наконец. Ибо сколько версий не зарождалось в моей голове — оправданий непонятного поведения, его стремлений закрыться, спрятаться, убежать… от меня. Сколько бы их ни было… они все в итоге распались, как безнадёжно ошибочные. Провалились, нещадно потрепав нервы нам обоим. — Ром… хватит, — и вздохнул, с острым чувством безнадёжности. — Расскажи уже. Пожалуйста… А Королёв бросил на меня быстрый взгляд и снова внимательно вперился в поверхность пола. Нервно потирая ладонями коленки, он… ну… хотя бы не стал язвить столь обыденно. — Что именно? — с тяжелым вздохом, понуро уточнил он. — Я, хрен знает, с чего начать, Кот. — Может, с начала? — ощущая робкую, но такую яростную надежду. — С начала?.. — задумчиво протянул приятель, наконец-то поднимая глаза и уставившись на меня с превеликим сомнением во взоре. — С начала, — и утверждающе кивнул. — Окееей, — и яростно взлохматил свою шевелюру, с каким-то отчаянием. — С начала, так с начала, — пожимая плечами. — Попробуем, — и приветственным жестом протянул в мою сторону руку. — Привет! — воскликнул он жизнерадостно, растягивая губы в широкой дружелюбной улыбке. — Королёв Роман Юрьевич. Можно просто Ромка. Я остолбенело поизучал этого типа и машинально пожал протянутую руку. — И ты — гей, ага, — уточнил насмешливо, припомнив подробности нашего знакомства. — Погоди. Ты торопишься, — бесконечно важным голосом. И, вцепившись в мою ладонь, потянул к себе мягко, но настойчиво, лишая даже малейшей возможности возражения своим предупреждающе властным взором. А я подчинился покорно, сползая с дивана на пол, на один уровень с этим загадочным чудовищем, опять, похоже, задумавшим очередное фееричное шоу. — Молчу, — и покивал согласно, многозначительным жестом зажав рот ладонью. — Так что там дальше? — Королёв, размышляя, взглянул в потолок, лениво скользнув пальцами вдоль моей руки. До локтя и выше — приятной щекоткой. — Ах, да! — воодушевлённо. — Родился третьего ноября восемьдесят шестого года… в нашем неподражаемом великом, старинном городе. И тут же и вырос. С переменным успехом. Мда… Что ещё? Рост? Вес? — и нахмурился сосредоточенно. — Паспортные данные? Идентификационный номер налогоплательщика? — не удержался я, тихонько хихикая. — Эй! — возмущённо. И смерил меня царственно-надменным взором. — Такие интимные подробности уточнишь в отделе кадров. Разрешаю, — прибавил благосклонно. — Благодарю, — я даже умудрился изобразить поклон, что оказалось далеко не просто, учитывая, что мы плотно оккупировали маленький свободный пятачок на полу. — Обращайся, — по-королевски щедрым жестом. — Так, на чём я остановился? — и лениво усмехнувшись, кончиками пальцев дотронулся до моих губ, незаметно стирая с них улыбку мягкой лаской. Уставившись, на удивление, серьёзным взором. — На отделе кадров? — предположил аккуратно. Странная Ромкина речь уже не казалось такой уж веселой, да и на баловство как-то совсем перестала походить. Не знаю почему… возможно, сыграл свою роль чуть неуверенный тон приятеля. Или выжидающий взгляд далеко не радостных серых глаз, с каким-то непонятным вопросом, стынувшим в глубине… — Ага, где-то там, — покивал задумчиво Королёв. — И вообще… в компанию нашу я попал каким-то чудом. Спасибо Борисычу. Или не спасибо?.. — еле слышным, слегка дрогнувшим голосом вопросил он. — Хрен знает, я ещё не определился с наличием чувства благодарности… потому, что, блин, как последний дурак, влюбился в первый же день, — и цепко обхватил моё лицо прохладными ладонями. — Влюбился глубоко и безнадёжно. — В первый же день?.. — по идиотски уточнил я, нервно облизнув внезапно пересохшие от осознания губы. — Угу, — покаянно, — в первый же день. В тебя, Котик… влюбился. В тебя. Ну, не придурок ли?.. …Я целовал его с пронзающей душу нежностью. Касаясь мягких расслабленных губ неспешными прикосновениями собственных. Скольжением по чувствительной коже — пониманием… прощением? Извинением? Ловил тёплый выдох на грани стона, успокаивая, усмиряя… обвести языком чёткий контур приоткрытого рта, наслаждаясь неимоверно вкусной сладостью — скользнуть, напористо и голодно. Прощением за обман, извинением за боль. Верой… …Что всё будет хорошо. Обязательно, теперь всё будет хорошо.-Конец-