Жихарь возвращается

Звон колоколов и аромат пирогов стоял над великим златокупольным Метрополем, Пупом Земли, Большим Яблоком, Портом Пяти Морей – как только его не величали придворные борзописцы славного императора Кавторанга Багрянорожего! Язык сломаешь! Много было в Метрополе диковин. Чудные базары, где всяк брал с лотка что хотел, а опосля рассчитывался с приказчиками бумажными хрустами иль твёрдой печаткой с профилем государя императора. Дом Рыбака, куда за деньги запускали народ поглазеть на живые зубастые морские чуда за тройным стеклом. Богато разубранные палаты с пригожими разодетыми девицами, которые в столице звали салонами красоты, а в Многоборье попросту «бардаками». Бронзовые бюсты героев древности и силиконовые – их верных супруг. Но не менее их славилась огромная Жемчужная гавань, способная вместить все корабли, что ходят по морю-океану, и ещё место останется. Именно сюда и стремились Жихарь и Яр-Тур, в надежде после великого похода за Полуденной росой разъехаться по домам. Ибо славный Метрополь, стольный град империи Эбистос, вправду стоял на самом-рассамом земном пупе, и в Жемчужную гавань во всяк день заходили большие корабли из океана. Плавая по Островитому морю, минуть её никак было невозможно. Причаливали к брегам Метрополя не только галеры, шпалеры, триремы, квинквиремы и теоремы с родных Островитых островов, Киклад, Колоннад и Эскапад – но и неспанские галеасы, бонжурские барки, каракки из Наглии, везущие вино, сыр с плесенью да дорогущую одёжу, варяжские драккары с рыбьим зубом и многоборские лодьи с рыбьим мехом; быстролётные доу с кофием из Грильбара и изящные джонсы с чаем из Чайной земли; красавцы клипера под алыми парусами из городов дальних и сказочных – Зурбагана, Аграпура, Браавоса, Анк-Морпорка, Лос-Анджелеса, а то и самого неведомого Кадата; наконец, обросшие морской недорослью мрачные лайбы с парусами из саванов, что прибыли из-за края света, где на голом чёрном берегу подданные Царя-Раба приносят кровавые жертвы Червю-Богу. Но побратимы в их сторону предпочитали даже головы не поворачивать. Да поворачивай не поворачивай – не было ни у Жихаря, ни у принца за душой ни гроша, дабы даже приличным корабельщикам заплатить честь по чести. Прожились они в метропольских ресторанах, домах отдыха да салонах красоты вподчистую. Пробовали Яр-Тур с браткой слазить в забытый в горах Вечный Город, мать городов Эбистоса, чтобы добыть там древних золотых грантов с профилем Сороса Великого. Но никаких сокровищ там давно уже не было. Ждали их в развалинах одни умруны – человечьи, собачьи, кошачьи, конские и даже воробьиные. Ведь потому и зовётся град Вечным, что когда падал он под ударами диких готов и панков, наложили Отцы Города на него лютое заклятье: «Не оживёт, аще не умрёт». Попрошайничать богатырю стыдно, а рыцарю и подавно. На честный труд рассчитывать было нечего – и без Жихаря с Яр-Туром хватало в Метрополе голодных побродяг со всего света, что за миску похлёбки и шить, и жать, и на дуде играть готовы. Причём одновременно. А у богатых да именитых эбистян ещё и рабов полны подворья – на что им батраку платить? Можно было, конечно, пограбить захожих ротозеев в тёмных и вонючих переулках меж высоких домов. Но рано или поздно насядут на твой след стражники в пыльных шлемах, и вскоре приколотят тебя сикось-накось к Доске Позора – воронью на прокорм… -Как думаешь, братка – а что, если нам в Бумазей подрядиться, где удальцы со всей державы друг дружку насмерть рубают? Мы же с тобой их всех одолеем, деньгу зашибём да на корабле лучшее место купим! – предложил Жихарь. - Это был бы неосторожный шаг, сэр брат, - покачал головой Яр-Тур. – Видите ли, вчера в таверне я распивал дорогое мезантийское с очень словоохотливым джентльменом – служителем этого стадиона. Он рассказал, что противники на турнирах там подбираются по жребию, и может статься, что нас выпустят сражаться друг с другом до последней капли крови… - Твоя правда, королевич, - сказал Жихарь. – С меня Моста двух товарищей по горло хватит. Ешё одна идея по скорому обогащению полетела коту под хвост. Кот обиделся, зашипел и порскнул с пристани, унося в зубах жирную бокастую рыбу-мяч, которой богатыри вообще-то думали отобедать. - Люди мира, на минуту встаньте! – вдруг заорали в серебряные матюгальники городские бирючи с Площади Цилиндра. Им словно откликнулся звон самого большого метропольского колокола из храма Бухуса. Это значило – будут объявлять новый государев указ или приговор. Ничего в том хорошего не было, но побратимы вместе со всеми потащились на площадь. Под оштукатуренным цилиндром с колоннами стояли бирючи в пурпурных рубашонках-туниках и лёгких сандальках - в тёплом Эбистосе мужики портками брезговали, чтобы мотня не пропотела. Меж ними, выкатив гордое брюхо, воздвигся в парадном червлёном плаще-тоге бородатый, лоснящийся градской префект Акрид и вещал: - Граждане славного Метрополя, вольноотпущенники и грязные варвары! Кто хочет сегодня поработать?! Люд на площади особой охоты не проявлял. Видать, смекал, что если уж на этом свете работать, то никак не на Акрида. - В рамках установленной великим кесарем программы благоустройства поручено мне провести превеликую очистку канализации златокупольного Метрополя! Ведомо мне, что работёнка эта не для слабых духом, но тех, кто вернётся с неё живым, ждёт великое вознаграждение из императорской сокровищницы! И помните, ежели найдёте нечто ценное - повинны сдать его лично мне в руки! Но никто не польстился. И богатыри знали уже, почему. Цилиндр исстари пользовался у метропольчан дурной славой. Уже хотя бы оттого, что поставлен он был как вход в городскую канализацию – ходов в которой было поболе, чем улиц в верхнем Метрополе, и часть из них пролегала ещё по подземельям додревнего Илиона, на руинах которого был некогда заложен стольный град. Но сперва неприятностей от него было немного – один дух дурной. По-настоящему началось всё лет тридцать пять тому назад. Тогдашний император Трандафил Второй повелел заточить в поганый Цилиндр на пятнадцать суток знаменитого оратора Демокраста – за то, что он народу сказывал оскорбительные анекдоты про государыню и быка. Но уже на следующий день стражники никакого Демокраста в Цилиндре не обнаружили: остались от него только оглодки с чудовищными погрызами. Наследнику Трандафила, Геноциду, эта идея понравилась. Захватив престол, первым делом он велел бросить в Цилиндр самого свергнутого государя. А потом понеслась… Чёрные колесницы каждую ночь забирали неугодное императору лицо и запирали в белокаменную сараюху, откуда в предрассветной темени доносились вопли, хруст и чавканье. Ходил по Метрополю слух, что уже готовится мятеж против тирана и что Геноцид на этот случай повелел выпустить страхоила неведомого из Цилиндра, дабы пожрал он весь непокорный город с туниками и сандалиями. И хотя Кавторанг Багрянорожий давно Геноцида окаянного низверг и день памяти жертв его учредил, чтобы умилостивить богов – никуда чудо-юдо из канализации не делось. Когда рабов спускали в Цилиндр трубы чинить-прочищать, всякий раз пару-тройку живыми недосчитывались. Стали легионеров с ними посылать – и легионеров недосчитались. Потому в последний год император и вовсе повелел все ходы в клоаку законопатить и работы там прервать, убоясь солдатского бунта. Посему дурной дух стал помаленьку расползаться по всему Метрополю, и кабы не свежие морские ветры, народ столичный давно бы расхворался и зачах. Но всё равно в городе было пакостно - особенно голытьбе в подвалах. - Ну что вы молчите, собаки бессмысленные, меня перед императором Кавторангом позорите?! - разорялся Акрид. - К государю посол Бурбона Бонжурского прибыл, так не желает в город вступать: "Мон блин, в вашем Метрополе разит похлеще, чем в моём замке!". Престиж страны, понимаешь, на ваших глазах падает, а вы какой-то сказочной кракозябры испугались! Я не вижу ваших рук, трусливые плебеи! Кто отважится?! - Эх, где наша не пропадала... - подумал Жихарь. - Ужо на дорогу до Многоборья хватит. Братка, ты со мной? - Очень жаль, сэр Джихар, но приняв ваше предложение, я могу нанести урон своей будущей королевской чести. Безымянного принца на престоле ещё примут, а вот безымянного золотаря... - скривил губу Яр-Тур. - Ну как хочешь. В одиночку страхоилу харю сворочу, наградой, так и быть, поделюсь, а слава вся геройская мне достанется! - и многоборец поднял руку. Яр-Тур заколебался, но последнего аргумента не выдержал: - Что ж, в конце концов, доблестный сэр Геракл тоже чистил конюшни. И даже, как гласят устареллы, где-то в этих краях... - над площадью поднялась вторая рука. - Одна, две... Три! Достаточно! Эти храбрецы истребят облое, озорное и стозевное чудище, живущее в трубах, а вы, рождённые для лопаты и тачки, пойдёте следом! - молвил Акрид. - Славься, кесарь - идущие на смерть приветствуют тебя! После слова "смерть" Жихарь было насторожился, но махнул рукой - а, где наша не пропадала! А пакость трубяную перед отплытием и в Островитом море смыть можно. - Я не понял одного, сэр Акрид, - спросил Яр-Тур, - а кто же третий отважный рыцарь, что пойдёт с нами одолевать страшилище? Вместо ответа префект ткнул толстым волосатым пальцем одесную. Побратимы глянули туда и обомлели. Такого они точно не ждали. Из толпы вместе с ними к Цилиндру шла баба. Верней сказать, даже не баба, а дева - высокая, статная, крепкая, сочная и рыжекудрая - рыжей самого Жихаря. У богатыря, привыкшего уже к черноголовым да темнооким эбистянкам, аж в глазах резануло. - Ну, здрав будь, Жихарь, коль не шутишь, - ухмыльнулась нежданная напарница. - Мне говорили, что казнили тебя лютой смертью, а мы вона где свиделись?! - Эх, Сонька, долго тебе рассказывать, - ответил Жихарь. - Но всё одно рад я тебе. Раз уж ты с нами в поганую яму лезешь, видно, быть нам богатыми! Ты всегда злато-серебро за версту чуяла!