Сучьи дети

Атака захлебнулась, даже толком не начавшись. Еще не было приказа на эвакуацию и не пришло подтверждение для выхода на точку сбора — просто он понял, что все закончилось. Из сотни маяков десантников через шестнадцать минут боя на земле в активном режиме оставалось не больше трети. Половина погасла сразу, еще примерно двадцать мигали с интервалом в секунду — критические повреждения внешней оболочки боевого скафандра, но при этом человек внутри еще жизнеспособен. Когда останавливается сердце — датчик выключается. На экране бортового искина наблюдать за движущимися точками весело, если только не думать о том, что за каждым огоньком стоит чья-то жизнь и чья-то смерть. — Десятка вызывает Второго! Потери личного состава критические! Собираем грибы в лукошко? — согласно протоколу военной операции отчитываться положено другими словами, но очень хотелось козырнуться и показать, что тоже бывалый. Ситуация в целом была стандартная, алгоритм действий расписан и отработан до секунды. И четко вбито в голову каждое действие этого алгоритма и хронометраж на выполнение — на тренажерах их гоняли до полного автоматизма. До состояния — хоть трое суток не спать, но в норматив уложиться. Передать по личной связи общую команду, выбрать место для падения, отдать четверке киберов приказ и карту координат, где подобрать тяжелых трехсотых. Легкораненые к десантному боту подтягиваются сами или им помогают товарищи, кто находится ближе и не задействован в группе прикрытия. Обычно на то, чтобы приземлиться, забрать группу и подняться на безопасную высоту уходит не больше двенадцати минут. — Второй вызывает Десятку, — хрипло отозвался коммуникатор. — Отставить, лейтенант. Сбор запрещен. Дистанционный контроль за ситуацией. Код приказа один-шесть. Подтвердите приказ! — Приказ принят… — Слова застряли в глотке колючим ежом. Хотя если подумать, то ведь произносить их приходится по сто раз на день или чаще. Но вот сейчас губы как мертвые и вдохнуть почему-то не получается. — Там же… люди… — Пилот медленно, словно против воли, убрал руки со штурвала, сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, а потом снова сжал рукоятки. — Лейтенант, подтвердите приказ! — потребовал Второй. — Командир, там раненые… человек двадцать… — На бортовом экране мигнули и погасли шесть точек. — И бойцы… Мы можем быстро упасть и подняться. Второй? — Без самодеятельности, Десятка. Код приказа один-шесть. Жду подтверждения! — Подтверждаю… На экране погасло еще три точки. Резко втянуть воздух сквозь плотно сжатые зубы. Эта боевая операция — не первый вылет. Только вот до этого десанта летал как второй медик, да и забирали с баз и блокпостов тех, кто нуждался в более серьезном лечении, чем ударная доза аспирина. Можно, конечно посчитать, сколько было таких вот почти мирных рейсов за три месяца — хотя когда буду выходить в запас, штабисты точно подобьют циферки, а пока что отработанная схема: вылетели — упали — собрали — база. А сейчас вот первый боевой, потому военмед их базы сам загремел в медблок, с пробитым плечом валялся. Почему-то от метких выстрелов ни красный крест на боках десантного бота, ни специальная раскраска на бронике не защищают. Хотя должно быть наоборот — поежился, в голове зазвучала фраза капитана тренировочного центра: "Задача каждого солдата — уничтожить противника и не подохнуть самому, а раненого можно подлатать и он снова будет в строю. Так что нельзя жалеть раненных, в бою они балласт, а после боя — с ними гемор. Но в перспективе — это боевая единица, помните всегда об этом." Вот только за все время у него ни разу не было вылета с кодом 1-6, даже в качестве стажера или второго медика. Пока был на базе, конечно, наслушался и навидался разного. Знаю, что бывает, и парней, не успевают забрать, как всех накрывает, и про боты санитарные горят, когда их подбивают прямо в воздухе, и непонятно, кто там внутри коробки сдох от взрыва, а кто еще живым поджаривался в последнем полете. И даже сам видел тела, что несколько минут назад еще были живы, дышали, что-то пытались сказать, а потом становились всего лишь двухсотым грузом, для которого тоже был свой протокол действий. А еще рассказывали про раненых, которых веонмедам собственными руками приходилось добивать, потому что иначе бы не выбрались остальные — и у меня в бортовой аптечке и в личной тоже припасена лента блистеров с " черными уколами". Да только вот в башке намертво был вбит закон: своих вытаскивать до последнего. Или по возможности всех. А здесь... запустил сканирование местности: да, территория не защищена, да, противник утюжит плазмой как по ковру, но упасть ведь можно — пусть мы и рискуем своими жизнями и ботом. Но ведь шанс есть… и да, случается, по санитарной коробке бьют на поражение, но иногда ведь позволяют сбежать… — Что будем делать, лейтенант? — Пилот открыл окно управления, но координаты базы еще не активировал. — А ты сомневаешься? — до боли в челюстях сжал зубы. — Хреново же тебя готовили, если не научили подчиняться приказам. Пилот криво усмехнулся и резко послал бот вниз. Фактически мы были в одном звании: военный медик и пилот десантного бота. Но старшим спасательной группы обычно считался военмед, если на борту не было командира десантников. Но вот думать о том, чем грозит неподчинение приказу, как-то не хотелось. А что действительно сделают? Вкатят служебное несоответствие? Снимут погоны, уволят со службы? Арестуют и влепят от пяти до десяти лет изоляции? Вот только даже в тюрьме хороший врач так и останется хорошим врачом, а если сейчас бросить парней там внизу дохнуть, то можно легко перестать считать себя человеком. Впрочем, если выживут, то пилот будет не виноват — он ведь выполнял команду. Десантироваться я умел: обязательный курс военной подготовки прошел на высокий бал. До снайпера, конечно не дотягивал, но прикрывать и вести прицельный огонь мог. Живых точек внизу оставалось слишком мало, чтобы собрать полноценную группу прикрытия — поэтому кому-то нужно спрыгнуть на "землю" и пострелять, пока парни соберутся в одной точке. Паршиво, что нет даже минуты на то, чтобы проверить всех с поврежденными скафандрами. — Даю обратный отсчет, — пилот включил ручное управление и отчаянно маневрировал среди россыпи лучей: десантные боты всегда делали с облегченными броневыми пластинами в отличие от штурмовых, и любое точное попадание могло вывести машинку из строя. Но с другой стороны, тяжелым ботом не поскачешь в небе, да и по нагрузке они вполовину меньше тянут. — Как смогу — подстрахую. — Живы будем — не помрем. — Прыгал третьим, сразу после двух киберов. Интересно, как мы будем падать, если там внизу сплошная огненная сетка лучей и марево огня. "Земля" словно примагничивала взгляд, чтобы поднять голову потребовалось нехилое усилие — сквозь защиту хорошо был виден бот, который резко метался влево-вправо, набирая высоту. Через пару минут, пилот его бросит на посадку, и снова поднимет — время на "земле" самое опасное: достаточно одного-двух точных попаданий разрывных и "коробочка" превратится в братскую могилу. У первого кибера санитарной группы была задача не сдохнуть, открыть огонь и таскать раненых по правому борту. У второго — сразу доставлять трехсотых по левому. Третий и четвертый киберы должны работать по раненым на дальнюю дистанцию. Между выбросом спасательной группы и посадкой бота обычно проходит четыре-пять минут — за это время как раз можно собрать десяток раненых, или даже два. А сегодня, возможно, и больше получится — парни так и не успели рассредоточиться по территории, как их положили. Десантники собирались быстро. По каналу внутренней связи прошел приказ "закрепиться и держать позиции". Вот только не было там места, где можно зацепиться и нечего было держать. Открытое пепелище, хорошо простреливаемая местность, а единственная защита — густой черный дым. Зато по тепловизорам мишени вычислять сложнее. Вторая команда от старшего по вылазке противоречила первой от командования, зато давала надежду выбраться из этого локального филиала ада. Хотя, пожалуй, в мифическом аду обстановка и то будет приятнее. Да и грешников там жарят исключительно в котлах, а не на спекшихся в единую пластину фрагментах мегаполиса, который сожгли целиком, вместе с куполами зданий, людьми, техникой. Лейтенант на мгновение задумался о том, какой силы и мощности должно было быть пламя, чтобы за двое суток от целого города не осталось ничего. Только сотня квадратных километров удивительно ровной поверхности с бешеными показателями температуры — хорошо, что боевые скафандры пока держат нагрузку, иначе в этой высадке было бы еще меньше смысла. Откуда поливали огнем — так и не смог вычислить. Просто распластался и начал стрелять в ту сторону, где гуще казались лучи. Опустошил на треть батарею и технично перекатился вбок — как учили на тренировках. Включил голосовой навигатор — на экран все равно нет времени смотреть, — и пополз к ближайшей мигающей точке. Попутно проверил киберов: те уже успели подтащить к месту предполагаемого падения бота по одному раненому и рванули к новым целям. Хорошо, что не нужно вручную координировать и синхронизировать киберов — они автоматически выбирают ближайшего раненого и ставят метку, потому что одновременно стрелять, отслеживать трехсотых и управлять киберами под незатывающимся обстрелом не смог бы. Плохо, что именно меня сильно прижали огнем, не давая возможности даже приподняться на колени, а по-пластунски ползти с грузом в двести кило, даже с учетом распределения части нагрузки на скафандр, тяжело. Вообще задача военмеда десантного бота — первичная помощь, чтобы бойцы дотянули до медчасти. Всадить шприц эпинифрина, обколоть обезболивающими, чтобы парень не загнулся от болевого шока, наложить жгуты, тампонировать раны, проследить, чтобы правильно разложили раненых. На самый крайний случай — выполнить прекардиальный удар, запустить сердце, подключить к капельнице. Хотя со всем перечисленным прекрасно могут справиться и киберы с базовым пакетом оказания срочной медицинской помощи. Пятисекундное сканирование — и на экране вся клиническая картина, жизненные показатели и шансы на выживание. А вот человек способен на ошибку. Он может игнорировать, как последний дурак, ровную линию сердечного ритма и продолжать качать. И терять на каком-нибудь безнадежном трехсотом те драгоценные мгновения, за которые можно спасти кого-то более перспективного. Киберы таких просчетов не допустят. Вот только того парня я все-таки сумел запустить. А сейчас вместо того, чтобы спасать — убил бы, если бы выполнил приказ. Самое подходящее время для рефлексии: когда под тобой пепелище сожженного города, а над головой вскипающая от плазмы атмосфера. Сильно до крови прокусил губу, все равно под шлемом не видно, зато короткая боль помогла сосредоточиться. Вроде цел, хотя в голове шумит и в уши как будто ваты напихали, пальцы дрожат, плохо попадая по сенсору, перед глазами расплывается кляксами какой-то зыбкий туман, и язык как наждак. Судя по состоянию — налицо все признаки БПТ. А еще странное ощущение, как будто сознание раздвоилось и одна часть отвечает за солдата, фактически впервые очутившегося в мясорубке, а вторая работает за доктора: четко проанализировать процент отклонений от нормы, влепить диагноз и подкрепить запись в личном деле ударной порцией прозака, бупропиона или еще какого-нибудь мощного сиозса, чтобы сразу радости полные штаны, прыжки до потолка и безоблачное небо до самого горизонта и еще дальше на сотку километров. По военной психологии в академии прошел углубленный курс, и знания до сих пор из головы не выветрились. И оценка за экзамен высокая — да и вообще тогда был одним из лучших на потоке, вот только поступил как законченный идиот: вместо того, чтобы подать прошение и остаться на курс повышения квалификации, получить разряд хирурга-универсала, написал рапорт о переводе в действующую армию. Практики, видите ли, захотелось, вот только практиковаться лучше не под огнем, а хотя бы в десантном боте. И не думать о том, что тонкая броня бота легко пробивается, а горит машинка одинаково хорошо, что в воздухе, что на земле. Справиться с эмоциональными скачками почти получилось. Да и думать было некогда. Заменить батарею, сменить точку, стрелять хоть и наугад, главное быстро и не жалея заряда. И четко помнить о том, что нужно продержаться примерно семь минут, чтобы киберы собрали кого успеют и погрузили в бот. Группа прикрытия обычно уходит последний, а иногда даже не уходит — потому что кому-то приходится вызывать огонь на себя, чтобы бот получил шанс добраться до базы. На позывной пилот отозвался сразу — он еще маневрировал, чтобы сбить наводчиков, и подтвердил, что готов падать через три минуты. Киберы функционировали, хотя трое передали информацию о повреждениях, которые не мешают выполнять задачу, но существенно замедляет скорость передвижения. Командир десантников тоже был жив и сообщил, что парни перестроились и уже работают как группа прикрытия, подтягиваясь к месту посадки бота. Плохо только, что погасло еще семь сигнальных маячков… Ответить командиру десантников почему-то не успел. Что-то тяжелое впечатало в спекшуюся кашу, навалилось сверху, выключая свет. Последнее, что почувствовал, был каток, который медленно, словно получая удовольствие, катился по всему телу, превращая ступни, колени, бедра, поясницу, спину, плечи, голову в тонкую пластину фарша. Зачем-то мелькнула глупая мысль о том, что из боевого скафандра, усиленного броником, хреновая коробочка получается для кремации. А еще почему-то вспомнилась фраза ротного, которому в прошлом рейде прямо в боте отнимал остатки ноги: "Чем меньше от бойца остается, тем больше экономится энергии в утилизаторе". Судя по расплющенному телу, от лейтенанта санитарной команды девятого десантного подразделения не осталось почти ничего. Возвращаться к жизни было больно, тяжело и противно. Боль грызла тело или его остатки, или что там вообще может уцелеть и хоть как-то шевелиться? Тяжело потому, что сверху навалили на спину какой-то смеси, колючей и сыпучей, причем щедро так присыпали — точно пару центнеров израсходовали. А противно… потому что было холодно, мокро и липко. И в этой жиже приходится лежать. С трудом сглотнул сгусток вязкой и горькой слюны — оказывается, кровь не всегда вытекает из скафандра, она может пропитывать комбез и хлюпать так, что не слышно больше никаких других звуков. Даже взрыва мины, которая точно хряпнулась где-то рядом — вибрация пошла сильная, аж взвыть захотелось, но звук хлюпающей крови перекрыл даже шум и гул разрывной волны. Надо ползти. Медленно, едва передвигая непослушные руки и не чувствуя ног, но все же продвинулся вперед немного, а потом еще полметра, и еще одно усилие за пределом человеческих возможностей. Хорошо, что система подачи воздуха работала и шлем не пострадал — иначе за две минуты просто бы задохнулся. Две минуты? С трудом разобрал таймер обратного отсчета на внутреннем экране шлема. Похоже, что накрыло и контузило, но без сознания провалялся недолго и есть шанс доползти до бота. Та часть сознания, которая отвечала за действия врача и хоть какую-то сообразительность, заставила ткнуться в навигатор — бот, похоже, сел сорок секунд назад. Значит, до взлета примерно две минуты и сколько-то там секунд. Вторая часть, заставляла вжиматься в пепелище, призывала лечь и замереть. Жаль, что тут нет одеяла, под которое можно спрятаться. Машинально повел бластером, расстреливая остаток батареи. Доползти до бота успею, вот только страшно. До безумия, до темноты в глазах, до холодного пота и противного покалывания вдоль позвоночника. По экрану заскользили точки сигналов — десантники группы прикрытия сужали круг. Нужно шевелиться, все равно батарея почти пустая и вряд ли чем-то помогу парням. Кто-то рядом стал палить активне, отвлекая противника, чтобы дать мне возможность отползти к боту. Еще сильнее сжать зубы, перекатиться. Противная тяжесть со спины никуда не делась — хотя вроде бы мусор от взрыва должен осыпаться. Видно, горелая дрянь приплавилась к скафандру. Первые пять метров показались самыми трудными. Проще сдохнуть, чем выбросить вперед руку, потом вторую, дернуться рывком, подтянуть колени, оттолкнуться. Потом стало немного легче — то ли тело словило ритм, то ли желание выжить оказалось сильнее страха. Еще десять метров, снова замереть пережидая разрыв — как плохо, что ничего не слышно, зато хорошо видно, как россыпью разлетается что-то черное во все стороны. А потом на экране замигал сигнал — похоже, что кого-то из прикрытия подбили. Хотелось выругаться, послать все куда подальше: и контракт, и мифическую клятву, и принципы десантуры. Но какое-то паршивое чувство сковало мышцы и холодной сталью впилось в грудную клетку, заставляя тело развернуться и осторожно скользнуть в сторону, противоположную боту. Возвращаться не хотелось, но почему-то не сумел справиться с собственной дурью и бросить трехсотого. В голове назойливо крутилась светлая мысль, что, возможно, этот подстреленный парень как раз и подарил мне пару минут жизни, вызвав плазму на себя. Но идея казалась какой-то пошлой, словно выдернутой из дешевого фильма про войну. Да плевать, какие бывают случайности и совпадения, война не мелодрама, а что-то грязное и липкое, как запекшаяся кровь с привкусом ржавчины. Но если можешь вытащить хоть одного — должен вернуться и попробовать. Ранение у десантника было паршивым — то ли разрывное, то ли осколочное, весь бок, плечо, рука и часть спины разворочена. Оценить, насколько серьезны повреждения сходу не смог — по разбитому скафандр ведь диагноз не поставишь. А дальше сработала выучка: подвинуться, прижаться вплотную к раненому, закинуть непострадавшую руку себе на шею, удерживая раненого, осторожно перекатиться со спины на живот, подтянуть бойца повыше и отползать, отталкиваться свободной рукой и ногой. Конечно, инструкции, как вытаскивать с поля боя раненых, писались кровью и каждое действие было определено не только регламентом, но и боевым опытом. И, допустим, получилось уложиться в норматив на три секунды, чтобы повернуть раненого и закинуть на себя, но вот двигаться было невозможно. Ноги совершенно не слушались, только мешали, каждая попытка согнуть ногу в колене и оттолкнуться вызывала волну сжигающей боли. Наверное, пока преодолевал пару метров, то стер зубы на полсантиметра. А потом черный дым стал золотым и алым от трассеров и смертоносных лучей. Оказывается, когда животом полируешь землю… или то, по чем приходится ползти — то не так страшно, потому что не видишь что творится над тобой. А вот когда черепашить на спине, то можешь разглядеть все в подробностях. Выстрелы слились в сплошной поток — или это от контузии такой мерзкий эффект, но от непрекращающихся росчерков закружилась голова — и пришлось опрокинулся навзничь, пережидая приступ. Таймер торопил, экран мигал сигналом приема, а я распластался на спине и часто моргал, но избавиться от назойливых горячих капель, склеивающих ресницы, не удалось. Включился сигнал аварийного оповещения — значит, скоро бот стартанет. А до него еще метров пятьдесят или шестьдесят под сплошным огнем. Оставаться здесь не хотелось, но и пробираться к боту было… даже больше чем страшно. Зато в голове, навязчиво, как сирена тревоги, крутилась мысль о том, что лучше если подстрелят в спину, чем в живот. По крайней мере тогда не смогу видеть, как будет выплескиваться кровь, выпрутся кишки, и не буду думать о том, получится ли самому зашить эту рану и как ее вообще следует зашивать. Нервное напряжение, страх, паника в какой-то момент перехлестнули через край, сломав барьер воли и самоконтроля. И та часть сознания, что отвечала за работу медика, позорно капитулировала, уступив место и все функции той части, которая изображала паникующего бойца. А потом тело словно по прописанной программе стало действовать: рывком перекатился, не забыв придержать трехсотого, чуть подтянул выше тело и проворно пополз. Двигаться под импровизированным щитом было комфортнее, хотя рука, которой вцепился в ремень скафандра десантника, почти сразу онемела, но даже под дулом бластера на полной мощности не заставил бы себя разжать пальцы. Впрочем, даже ноги стали как-то послушнее, и отталкиваться носками было легче, хотя теперь нагрузка превышала двести килограмм — боец в скафандре, плюс вооружение. В какой-то момент меня толкнули. Сверху и не очень сильно — такой дружеский тычок, мол, поторопись приятель, а то бот скоро сорвется в полет. И я послушно ускорился, напрягая гудящие руки и ноги, задыхаясь — не получалось нормально сделать вдох, заставляя себя сглатывать тошнотворную кровь, которая почему-то скапливалась во рту. Еще немного проползти, наверное, там не больше десяти метров осталось, или двадцати… Очевидно, что меня заметили, подхватили под руки, потащили вперед, рывком втолкнули в шлюз бота. Сдвинули в сторону, освобождая проход для оставшихся из группы прикрытия. Сколько пролежал неподвижно — не засекал, но думал, что целую вечность, хотя по таймеру выходило всего полторы минуты. Бот резко взлетел, завертелся, лавируя то вправо, то влево — так выше шансы, что не подстрелят. Стащил перчатки, стянул шлем, почти с наслаждением протер лицо ладонями — руки тут же стали грязными и липкими. Но раздумывать, откуда у взялся полный шлем крови и почему испачкано все лицо, было некогда — теперь я был на своем месте, и в боте валялись раненые. Продезинфицировать руки, быстро смахнуть кровь антисептическими салфетками — потом нужно будет разобраться, что за раны и есть ли они у меня вообще. Но сейчас нужно заниматься трехсотыми. Кое-как подняться и, переступая-перебираясь через бойцов, приступить к осмотру раненых. Без шлема было работать непривычно — приходилось самому разбираться, насколько все плохо, но и надевать залитый кровью шлем бессмысленно: все равно экран заляпан, фиг разберешь что там происходит и какие показатели. Киборги уже выполняли свою задачу: перевязки, жгуты, тюбики обезболивающего. Мельком пересчитал киберов — трое. Интересно, четвертый уже выключился или все еще умирает там внизу? По протоколу, если оборудование повреждено больше, чем на 70 процентов, то следует отдать приказ о ликвидации или расстрелять в голову, чтобы расплавился процессор. — Командир, — если меня кинули в проходе, то тут рядом должен валяться и тот раненый, которого я тащил. Но возле шлюза все десантники сидели. — А где… со мной был? — Его подрезали. Ответ скорее не услышал, а прочитал по губам. Наверное, тот толчок в спину, что помнил… а потом рывок, когда с меня скинули мертвое тело. Дыхание перехватило, противно заныли ребра — оказывается, одно и тоже действие может иметь разные названия. И тогда под огнем, получается, я не тянул трехсотого, а прикрывался парнем как щитом. Что там у него было? Проникающее или поверхностное? Какая теперь разница. Несколько раз судорожно вздохнуть и выдохнуть — и привычно отодвинуть память о погибшем в сторону, словно файл в архив. Потом, если будет время, постараюсь узнать, кто умер вместо меня. Потом, если мы сейчас выживем, то на базе залезу в горячий душ, чтобы вода как кипяток, и попробую смыть с себя весь этот гребанный бой, желательно вместе с кожей. И, возможно, станет легче. Но а сейчас я должен делать свою работу. Часть сознания, которая отвечала за трусливого солдата, заткнулась и съежилась, превратившись в острую булавочную иголку, которая впилась в сердце и, наверное, теперь навсегда будет там сидеть занозой. Зато вторая часть, которая была доктором, активно включилась в процесс и переключила на себя управление телом. До базы лететь было два часа и восемнадцать минут. И с тремя киберами мы успели перевязать всех трехсотых — так что до медчасти парни гарантировано дотянут. Слух так и не вернулся, зато зрение было в норме: сообщение от Второго прочитал, и даже понял смысл. Впрочем, сейчас мне было плевать, может быть, когда-нибудь потом подумаю над тем, сколько стоят двадцать семь человеческих жизней и на сколько потянут хоть в каком-нибудь эквиваленте лейтенантские погоны. Главное, чтобы это “потом” вообще было… — Да не трогай ты меня, вот привязался, — с силой отпихнул кибера, который зачем-то лез ко мне с перевязочным пакетом. — Со мной все в порядке. Отстань. Все действительно было в порядке, вот только раз за разом приходилось вытирать липкие ржавые потеки, которые заливали глаза...