Сучьи дети

Мы дрались постоянно: от первой крови до последнего вздоха. До отключки, когда земля вылетает из-под ног, а мир дробится на кровавые осколки и погружается в черноту. Дрались, пока нас не разнимали взрослые, потому что ровесники, пусть их и было четверо-пятеро, не могли нас растащить. Не знаю, насколько должна быть сильной ненависть, но мы даже специально сговаривались и убегали потихоньку в закрытые "крылья" базы, чтобы там разобраться раз и до конца. Но, кажется, сама судьба была против того, чтобы мы поубивали друг друга — иначе никак не объяснить то, что мы оба дожили до совершеннолетия. И даже на традиционный призыв пришли с уже залеченными переломали и заживающими синяками. О том, что мы оба попали в одну и ту же часть — я узнал только в шатле, когда летел, пристегнутый ремнями к вертикальному сидению, а рядом в той же позе болтался мой враг. Сервис безопасных перевозок оказался на высоте, и за те шесть часов полета мы так и не смогли добраться друг до друга, хотя и очень старались. А на базе капитан, принимавший новобранцев, каким-то мудреным отработанным жестом втряхнул нас обоих в строй и посмотрел таким взглядом, что словно приморозил к черным плитам посадочного ангара. Двинуться с места мы не могли, стояли навытяжку и слушали первичный инструктаж, но слова как будто пролетали мимо. Зато мы успевали украдкой переглянуться, мысленно обещая друг другу, что обязательно поговорим, но немного позже. ...Говорят, что время лечит, но оно хреновый лекарь, не способный вернуть к жизни дорогого человека. Может быть, раны и затягиваются, но под верхней корочкой все равно остается боль, и от этого страшного ощущения вряд ли получится спрятаться, убежать, залиться алкоголем или антидепрессантами. Да, нас обоих водили к мозгоправам, мы оба пережили как очные беседы с психологами, так и целые консилиумы. Нас обоих признали нормальными, и мы оба получили обычные серые гражданские жетоны. Просто ни он, ни я никогда ни одному человеку не рассказывали подробности того, что случилось. Ни следователю тогда, когда велась проверка, ни оперативникам, что разбирались с нашими драками. И я, и он — мы хотели решить все своими силами и молчали даже под слабым психотропом, а более сильные "допросники" к подросткам применять запрещено законом. И как ни парадоксально, но до той идиотской прогулки мы были лучшими друзьями. Наши матери попали в одну программу, обе прошли на отлично все виды тестов и даже в один день получили разрешение на рождение детей. Потом они вместе посещали курсы для будущих матерей, и даже освоили дополнительную специальность мед-стажера. Это была идея его мамы, а моя поддержала. Наши мамы много времени проводили вместе, и даже работали в одном блоке — его мама попросила перевод. Неудивительно, что и рожать они пошли в один день. Да, даже день рождения у нас совпадает. Вся разница только в том, что он появился на два часа раньше — ведь у его матери это был второй ребенок. Да и вообще его мать была слишком активной, успешной и везде показывала наилучший результат. А моя мама была как второй пилот — всегда рядом и готовая поддержать. В детстве мы с моим врагом тоже проводили много времени вместе, нас отдавали на одни и те же обучающие программы, мы вместе играли то в его модуле, то у нас. Но даже в детском центре мы больше тусовались друг с другом, чем в групповых играх. Иногда нас принимали за братьев — и мне эта идея очень нравилась, а мой враг немного обижался — ведь у него и так был родной брат. А это дорогого стоило, не каждой женщине и мужчине давали разрешение и на одного ребенка, а его мама получила два с разницей в три года. Да, все праздники мы отмечали тоже вместе. А тогда даже совпало — наш день рождения и день, когда наши мамы получили белый жетон за новую разработку и социальный вклад в развитие общества. Помимо жетона и определенной доли почета их еще и наградили поездкой в исторический парк. Небольшой курорт, где до мельчайших подробностей воспроизводились густые леса, настоящие водоемы с прозрачной чистой водой. Там было настолько красиво, что даже воздух казался живым и удивительно вкусным. У меня почему-то не сохранилось в памяти других характеристик, хотя к четырнадцати годам я был довольно развитым и образованным, и даже пересмотрел все четыре блока курса углубленной истории. У нас было только три дня, и мы хотели успеть все: подняться в горы, полежать в теплой воде, побыть на пляже, прогуляться по лесу. Мы пили энергетики, чтобы не спать — три дня на "джайре" не причинят вреда даже ребенку, просто потом надо будет отдохнуть день, чтобы организм восполнил резерв. Но это ерунда, ведь когда еще появится шанс погулять в настоящей живой природе. И мы гуляли целые сутки. А на второй день поднялись к Белому озеру — там можно было покататься на лодках и спуститься по водопаду в специальной капсуле. Кто из нас начал баловаться — я не помню, вроде бы одновременно попытались раскачать лодку, а его брат зачем-то отключил автоматическое управление. Моя мама попыталась его включить, но на ее биометрию сенсор не сработал, потому что лодку напрокат брала его мама, а она не смогла перебраться на нос лодки, где было управление — так как в этот момент его брату стало плохо и он зачем-то вскочил на ноги, одновременно перегибаясь через борт. Лодка закачалась еще больше, и парень вывалился за борт. Если бы включилось управление или кто-то из нас умел плавать, то проблемы бы не было — можно было нырнуть за ним, подхватить и вместе зацепиться за край борта, а потом осторожно заползти внутрь. Но этого мы тогда не знали. Да и где мы могли научиться плавать, если всю жизнь провели на базе, где вода была только в дешевой кабине и то порционно, так что приходилось во время мытья экономить каждую каплю и то чаще пользоваться санитарной обработкой, чем душем. Его мать запаниковала, видя, как ее сын тонет. А моя не смогла активировать лодку. От нескольких неверных попыток в лодке сработал механизм защиты от кражи и она сложилась в компактный рулон, размером с большой чемодан. Мы все оказались в воде. И я как раз умудрился вынырнуть возле его брата. И это оказалось страшно — потому что он стал хвататься за меня, пытался на меня залезть и топил своим весом. А еще он был в десять раз сильнее — при этом в жизни он был не настолько крут, но тут я просто задыхался от его хватки. И погружался под воду, и вода лилась мне в рот и уши, и от этого было еще страшнее. И я барахтался из последних сил, потому что легкие стало жечь, и мне не хватало воздуха. И я стал бить — руками и ногами, прицельно, как только мог, чтобы освободиться из смертельного захвата. И, знаете, мне это удалось, но вот картинка с красной расползающейся по воде дорожкой и ускользающего куда-то вниз тела — я потом долго боялся спать, потому что стоило закрыть глаза — и мне снилась пережитая хрень. Подрывался в холодном поту, и долго не мог отдышаться. И мне казалось, что у меня в легких вода и нет капли кислорода, и что я больше никогда не смогу сделать даже один-единственный вдох. В тот раз я успел вдохнуть, и меня тут же с силой втолкнули в воду. Его мать как-то смогла добраться ко мне и, вместо того чтобы спасать, попыталась утопить за то, что я бил ее сына. Наверное, она была в состоянии шока — иначе никак нельзя объяснить ее действия. И я бы точно погиб, но мне помогла моя мама, которая стала отрывать свою подругу от меня. Они терзали и рвали друг друга, погружаясь в воду и всплывая, а нас всех тащило к водопаду — там все-таки было нехилое течение. Мы барахтались, хватались друг за друга, мамы с каким-то сумасшедшим безумием боролись, не понимая что надо успокоиться, и попытаться спастись. Моя мама успела меня оттолкнуть к огромному камню, прежде чем ее утащило вниз. А мой враг спасся тем, что вцепился в мою куртку. Наверное, если бы мы сообразили включить жилеты, то никто бы не утонул и не разбился на камнях. Но спассредства были не автоматические, а в небольшой лодке сидеть постоянно в толстых неудобных жилетах было некомфортно, поэтому да — мы были в спущеннных. И в воде никто не потянул за клапан — мы впервые очутились в ситуации, к которой не были подготовлены. О том, что наши мамы погибли, мы узнали только через сутки — нас стали искать, когда прошло три часа, а мы так и не вернулись в пункт проката. Сто восемьдесят минут — это максимальное время для загулявших туристов, которые забыли обо всем на свете и наслаждаются истинной природой. Но лодку мы брали на целый день, и наступил вечер, а ночью искать людей очень неудобно, тем более что никаких особых поисковых штук в парке и не было. Даже наблюдение было только на парковке — мол, пусть люди познают не испорченную человеком природу. Да и к тому же, по словам администрации, — маршруты все безопасны. Все рассчитано до миллиметра — лодка должна была причалить к площадке, откуда идет на спуск капсула, а затем лодка сама возвращается на причал, а внизу водопада нас забирает другая лодка. Только никто не предусмотрел панический страх, неумение плавать и держаться на воде, беспомощность в новой непонятной ситуации и материнский инстинкт. Нас обнаружили утром, тут же забрали в медблок ближайшего города-купола. Продержали там до следующего утра, и только потом отвели к инспектору по кризисным ситуациям. Да, мы уже пришли в себя и могли сами ходить, мы всю ночь успокаивали друг друга, говорили, что мамы придут через час, заберут нас утром, что, может, их тоже лечат, что парня вытащили и сделали ему легкие, как у кибера, и теперь он сможет жить под водой. А потом в кабинете с нежными белыми стенками мы услышали правду. И все сразу стало понятно. — Это ты убил моего брата! — Это твоя мать убила мою маму! Мы кинулись друг на друга молча, и впервые в жизни дрались так, чтобы убить. Насмерть. Чтобы тело противника стало неподвижным, а глаза стали сухими и мутными. Потом у нас было много драк, но больше всего запомнилась первая и последняя… Новобранцев учили быстро — или это нам так казалось, но световой день проходил как-то мимо нас. О том, что заканчивались сутки, понимали только по сигналам подъема и отбоя. Конечно, объяснение капитана, что нас тренировал, звучало логично и убедительно: "мне нужны не тушки для убоя, а бойцы для выполнения задания" — но все наши парни мечтали убить его самого в первую очередь именно за изнурительные тренировки. Кроме меня и моего врага. Как ни странно, но мы с первых дней показывали лучшие результаты именно из-за того, что у каждого из нас была четкая цель. Выйти из следующей драки окончательным победителем и отомстить за смерть родных. И плевать, что в официальном заключении все произошедшее называлось "несчастным случаем". Мы тренировались на износ, за пределом даже собственных сил. Но на территории учебной базы был жесткий контроль, так что единственным шансом для нас было попасть на задание и там закончить со своей враждой и местью раз и навсегда. И мы оба были уверены, что сделаем это — за полтора года тренировок нас научили убивать, так что теперь к ненависти добавился еще и профессионализм. Мы ждали дня выпуска — ведь честно прошли службу и обучение, и могли получить привилегии, что полагаются каждому отслужившему: звездная полоска через жетон. Впрочем, зачем она нам — мы не знали. Да, мы выросли и получили образование по программе, но при этом у нас остались наши права на жилые модули и интересную работу. Просто все сироты обычно попадают в призыв, хотя и для домашних детей исключения бывают редко — ведь каждый гражданин должен уметь держать оружие. Таковы правила. Выпуска у нас не было. Была индивидуальная беседа с вербовкой в боевую команду. Про рекрутеров ходили разные слухи: и что обещают они кучу лафы, но на самом деле ничего подобного не было. Просто скучный и собранный мужик с ледяным взглядом, как у полковника по безопасности, строго посмотрел на меня и категорически заявил, что у меня перспективы нулевые. Что после того, как я реализую свою цель, другой у меня не будет и закончу я свои дни в какой-нибудь поселенческой колонии. И я ему зачем-то поверил. То ли он так убедительно говорил, то ли я сам для себя не видел никаких перспектив. И да, на шатле, что тащил наши тушки к новому месту службы, мы снова оказались вместе с моим заклятым врагом. И даже в одной десятке. А потом как-то совсем не осталось времени на выяснение отношений: вылет следовал за вылетом, каждая следующая задача была сложнее предыдущей. И, оказывается, совсем не круто отправляться в рейды, особенно когда есть территориальные задания. Потому что приходится ходить по свежей крови, а потом отмывать ее с боевого комбеза. Да, она легко смывается водой или очищается паром, но вот при мысли о том, что когда-то эта кровь была в венах и артериях живого существа, начинают дрожать пальцы. Зато я раз и навсегда разучился паниковать и терять голову, и научился плавать, даже в полном комплекте вооружения. И понял, что человеческая жизнь — дешевка, несмотря на высокие лозунги политиков и громкие слова социальной пропаганды. Потому что когда подорвали десантный бот восьмой группы на подлете, то второй командир операции сразу переключил управление на себя и приказал киберам выбираться из горящей машины и захватить с собой… нет, не ребят из экипажа, которых можно было спасти, а плазмаганы, лучевики и статичные огнеметы. Да, киберы выполнили приказ и подбежали к забиравшему их боту, увешанные оружием заживо сгорающих десантников. Из людей следом за киборгами, выбраться никто самостоятельно не сумел. В тот вечер мы с моим врагом впервые не сцепились, как озверевшие шрыги — так аборигены называют огромных черных кошек. Когда-то давно эти монстры считались симпатичными, прирученными и миролюбивыми, да и вообще числились в разделе мировой энциклопедии как "домашние питомцы". Но из-за затянувшегося военного конфликта местные ученые взялись усовершенствовать котиков, и в итоге получились твари, способные запросто откусить голову не только человеку, но и киберу. То ли воздействие генной инженерии, то ли искусство имплантирования, но шрыги стали незаменимы как при атаках, так и на зачистках. Слишком быстрые, яростные, практически нечувствительные к боли, одетые в легкую, но надежную броню и чересчур ловкие, что делает их почти неуязвимыми для лучей плазмы. Наша команда после знакомства с ними недосчиталась половины личного состава, но в дальнейшем мы стали умнее. И если дроны сигнализировали, что "котики на охоте", предпочитали сниматься с точки и расстреливать зверье с воздуха. За схожую ярость и безумие моего врага и меня парни из группы стали называть шрыгами, иногда — бешеными шрыгами. Поначалу старательно разнимали, позже привыкли и просто делали ставки: на то, кто первым окажется на земле или кто кому пустит кровь раньше. Убить друг друга нам бы не позволили, а так — почему бы и не поразвлечься. Но в тот вечер мы не дрались, впервые сидели на расстоянии вытянутой руки друг от друга и молчали. Да, мы все знали, что ждет каждого их нас. Да, на войне солдатам положено умирать. Да, контрактники за чужую смерть получают деньги. Но ведь хотя бы нескольких ребят можно было вытащить. Но командир приказал взять оружие. И его за это даже обещали наградить. И как-то после того боя и я, и мой враг стали немного по-другому смотреть на смерть, в том числе и свою собственную. Нет, мы продолжали ненавидеть друг друга, и все также мечтали разобраться раз и навсегда… но после того, как выйдем на гражданку. Если выживем и уйдем, тогда и сочтемся. Мы об этом не договаривались, просто как-то стало очевидно, что самоубиться на войне можно и другим способом, а не сдохнуть одному, подставив другого под трибунал и разбирательства. За четыре месяца из нашей десятки осталось только двое. Но зато теперь мы вдвоем точно стоили пятерки новобранцев. И дело даже не в том, что мы научились убивать и не терзаться после операции угрызениями совести, а спокойно есть свою пайку и засыпать без сновидений, а в том, что теперь и я и мой враг сами бы приказали киберам вытаскивать оружие из разбитого десантного бота, а не ковыряться в человеческих останках в поисках выживших. Потому что хорошо знали цену оружию и каждой секунды на поле боя. К нам все крепче стала прилипать кличка "емайкади" — парочка неуязвимых. И мы даже сами как-то смеялись, что нам суждено подохнуть только от руки другого. Шутка оказалась пророческой — как там говорится: в каждой тупой мысли есть процент истины. Если разобраться, то нашей вины в том, что нас взяли челленджеры, нет — сложно противостоять отряду, в котором поводыри и шрыги, а у тебя из всей десятки только два опытных бойца, а остальные биомасса, которую закинули в ад на прошлой неделе. Да, когда-то и мы сами орали от страха и жали беспорядочно на гашетки плазмоганов, промахиваясь мимо быстро приближающейся цели. А шрыги двигаются действительно страшно: скачками, вытягиваясь всем телом, как будто взвиваясь в воздух. Со стороны это, возможно, и завораживающе выглядит, но, когда на тебя налетает бронированная машина в полтонны весом, как-то не до любований их грацией и мощью. Шрыг было то ли шесть, то ли семь. И наш аванпост для них был легкой разминкой, тем более что несколько придурков еще и бежать бросились, вместо того чтобы держаться до последнего заряда. Был мизерный шанс, что наше положение засекут дроны и шрыг отбросят с воздуха, но... слишком много нюансов. Необстрелянные новички, большое количество атакующего зверья — хотя обычно челленджеры ходили пятерками: четыре поводыря и одна кошка, отсутствие защитного кольца… Самое паршивое, что эти твари легко могли перекусить человеческое тело вместе с боевым костюмом, но нас просто похватали. И реально хреново болтаться в клыкастой пасти без шанса что-нибудь сделать — умные звери сбивали с ног, прижимали к земле и подхватывали так, чтобы обездвижить руки. Я стрелял… даже когда надо мной нависла черно-серая громадина. Последняя порция плазмы слегка нагрела прочную броню нагрудника, не причинив никакого вреда — слишком мало оставалось заряда. А потом — мерзкое ощущение беспомощности, когда болтаешься вниз головой, а кошка бежит достаточно быстро и тебя мотает, как тряпку, из стороны в сторону. Да, я пробовал трепыхаться и выдираться, даже не ради призрачной возможности побега, а ради того, чтобы заставить тварь посильнее сомкнуть челюсти. Но чуда не произошло — на базу челленджеров меня дотащили без повреждений, только верхний слой костюма процарапали острыми клыками. Судя по страшилкам, которыми нас пугали старожилы поста, эти челленджеры были хуже живодеров с Четырнадцатого пояса, у которых человек мог умирать целый месяц. Насколько правдивы были рассказы о мастерах пыток Пояса, что способны каждый день наносить с десяток глубоких и болезненных порезов, при этом не позволяя жертве потерять сознание и умереть, никто не знал — не было выживших. Впрочем, лучшим свидетельством их мастерства было то, что войну с ними мы проиграли — а по официальным данным заключили взаимовыгодный мирный договор, согласно которому должны выплатить сумасшедшую сумму за ненужный нам хлам. Но если челленджеры еще хуже и страшнее, то какого рожна с ними было вообще связываться — живут себе в своем закрытом мирке, на мировую политическую арену не лезут, особо ничего ценного не прячут… Епс-та… это же как надо было перетрухнуть в пасти шрыги, чтобы размышлять о мировой политике в целом и о смысле войны в частности? Опасения, не знаю, к счастью или к сожалению, не оправдались. Да, может и глупо было ожидать, что пленников сразу развесят по каким-нибудь дыбам или рассадят по кольям, но именно это я себе и напридумывал. На самом деле все оказалось намного проще и прозаичнее — меня шрыга дотащила до приемной площадки базы и выплюнула прямо в какую-то трубу. Диаметр был настолько широким, что по ней можно было спокойно пройти как по коридору, если бы не слишком крутой угол — а так пришлось прокатиться на заднице, боку и животе поочередно, когда на резких разворотах меня на инерции разворачивало. Падение тоже было не слишком жестким: да, бесцеремонным, но не травматичным, словно кто-то заботливо устелил бетонные плиты тренировочными матами. Правда, всего лишь в один слой. Освещения в подвале не было, но создавалось волшебное ощущение, словно чистый вкусный воздух и слабый, приятный для глаз свет просачиваются прямо сквозь стеновые блоки. Я как раз успел сделать вдох-выдох и бегло оглядеться, как сверху предупредительно рыкнули. Только успел откатиться в сторону, как в трубу закинули следующего пленника. Разумеется, вторым на маты свалился мой враг. И точно также проворно кувыркнулся в сторону, старательно прижимая одной рукой к груди нож, вторая висела плетью. Мы, не сговариваясь, заняли удобные позиции по обе стороны от трубы, но больше ничего не происходило: людей не скидывали, звуки снаружи не долетали. — Ранен? — Ерунда, все равно тянуть недолго. Через пару часов мы сидели возле одной стенки, привалившись плечами друг к другу. Выбраться по трубе наверх было невозможно — слишком скользкое покрытие работало круче спасательного трапа — так что мы вволю накатались и поодиночке, и парно, когда пытались по очереди друг друга подсадить повыше. Оружия никакого — разряженный бластер да обычный солдатский нож. У моего врага еще и рука прокушена: "зверюга слегка обиделась, когда я ее язык перышком пощекотал". Впрочем, стенки он и одной левой рьяно ощупывал и простукивал, так что обследовал такую же площадь, как и я, хотя у меня работали обе руки. Дырок или подозрительных щелей не нашлось. Зато мы могли ночь напролет гадать, как отсюда достают пленников и как тут убирают помещение для новых постояльцев. Традиционного завтрака, положенного всем пленникам согласно конвенции сорокового года, не подавали. Зато мы получили холодный живительный душ — вода хлынула прямо с потолка, причем не из какого-то отверстия, а отовсюду. Вымокли мы за несколько секунд, а вода лилась минут десять — так что у нас зубы стало сводить от холода. Да и сидеть по колено в ледяной жидкости — удовольствие сомнительное, но как только душ закончился, вся вода схлынула вниз, прямо через пол. — Да это же яйца, — мой враг плюхнулся на колени и принялся пальцами ковырять пол. Дальше он мог не продолжать. Про дышащую "скорлупу" из необычайно прочного материала мы слышали на ознакомительной "лекции" — как раз, пока летели, было в запасе шесть часов и нам запустили фильм про челленджеров и их обычаи. Потом на более детальное знакомство не оставалось ни времени, ни сил. Зато теперь в голове прочно сидели весьма полезные факты о том, что человек может запросто прожить в "скорлупе" месяц без питания и воды — за счет таких-то веществ, которые излучает оболочка. Но после того, как достанут, у пленника остается примерно час или немного меньше на то, чтобы вдоволь напиться и поесть — иначе падаешь от бессилия и достаточно быстро умираешь от обезвоживания. Но в течении сорока-пятидесяти минут организм еще держится на той дозе, что получил в "скорлупе". Я несколько раз сглотнул — есть действительно не хотелось, да и в глотке не сушило. А вот сколько протянет в "яйце" раненый — я не знал, но у нас с моим врагом были неплохие шансы получить эту информацию на собственном опыте. Хотя вряд ли нас будут мариновать тут месяц. Экраны на рукавах костюмов отсчитывали время, но как-то странно: то казалось, что прошло несколько часов, а на деле сменились только минутные значения. Я несколько раз даже считал до шестидесяти, до ста двадцати, до трехсот — действительно, механизмы сбоили. То ли от воздействия "скорлупы", то ли от челюстей шрыг. В любом случае заняться было все равно нечем — оставалось только считать. Но разницу, насколько тормозили часы, я так и не определил — каждый раз выходили разные значения. По моим прикидкам нас продержали в "яйце" четыре дня и пять ночей, но это не точно. Сложно было подсчитать, сколько мы спали, валялись в каком-то странном полузабытьи, когда перед глазами только плавает сероватая муть, бодрствовали, обмениваясь ничего не значащими фразами. Просто точно знаю, что время шло, выхода не было, а ожидание непонятно чего выматывало так сильно, что мы оба уже были готовы на любые пытки, только бы произошло хоть что-нибудь. И наши мольбы услышали: достали нас весьма оригинальным способом — просто высосали воздух через скользкую кишку. И мы, как влетели в скорлупу, так с таким же свистом и вылетели из нее прямо в радостно распахнутую пасть шрыги. Оказывается, эти твари могут работать вакуумным пылесосом. Я думал, что меня сразу и выплюнут и можно будет попробовать оглядеться, возможно, найти способ как сбежать. Но нет — меня снова потащили в зубах, помахивая мной из стороны в сторону, словно шрыга была щенком, забавляющимся с пожеванной игрушкой. Осмотреться я толком не успел: только смог заметить круглые серые сооружения, подсвеченные синеватым мертвым светом — про нелюбовь челленджеров к прямоугольным формам нам ничего не говорили, но за сотню шагов и три поворота я не увидел ни одного строения с углами. Еще одним открытием для меня стало то, что шрыги могут быть молодыми и игривыми. Меня тащила как раз такая — да, пасть у нее тоже была поменьше, поэтому она меня прикусывала чуть сильнее, чем та тварь, которая захватила на поле боя. И даже несколько раз эта шрыга-ребенок меня подбросила, перехватывая, видимо, чтобы ей было удобнее нести. А потом, когда ей каким-то рыкающим звуком приказали меня отпустить, не выплюнула, а вполне бережно уложила на серый песчаник и сама же припала рядом на передние лапы и выжидательно потянулась ко мне мордой. Странно, но у меня даже не возникло желания засветить кулаком под нижнюю челюсть — твари бы это вряд ли повредило, скорее я бы себе кости расшиб, — разве что от беспомощности и выброса эмоций. Но на клыкастую ухмылку надо было как-то реагировать, а отползать или закрываться мне показалось трусостью — и я протянул руку и сильно пошкрябал пальцами нос, незакрытый пластинами брони, хотя остальное тело было в "доспехе". То ли челленджеры каждую тварь наряжают по размеру, то ли броня у шрыг с рождения — хотя вот до этого момента я вообще думал, что эти твари роботизированные и детенышей у них не бывает. Пока я тянулся и шевелил пальцами, щекоча и поглаживая теплый подвижный нос, что по размеру был как два моих кулака, повисла напряженная, до звона в голове, тишина, которая сорвалась в оживленную рычащую перепалку — челленджеры активно обсуждали меня и оживленно похлопывали ладонями по своим плечам и груди. — Она прочла твои мысли, — надо мной склонился один из челленджеров. Его голос звучал так, словно ему зажимали горло, но слова он выговаривал почти правильно. — Ты первый, кто шарииг прикоснулся — даже недельный ша может откусить руку. Вежливости и воспитания у меня не хватило, чтобы поблагодарить за столь ценные сведения, и я продемонстрировал общеизвестный жест антидружбы. Челленджер понял, усмехнулся — даже через шлем видно было, как его это позабавило, — и приказал шрыгам проводить нас на "фиерст". Моего врага взрослая шрыга подцепила и поволокла в зубах, а шрыга-ребенок принялась меня подталкивать мордой, подставляясь под поглаживания, к коридору, тоже закругленному, напоминающему туннель, а потом выпихнула в зал, просторный и круглый, с воздухоупорным ограждением. И, добросовестно выполнив задачу, принялась скакать вокруг меня, призывая поиграть. В принципе да, глупо ненавидеть животных, которых заставляют воевать. Этой вот мелочи резвиться хочется, как и любому земному щенку привычных для меня размеров. Для полного сходства этот шрыженок притарабанил и кинул мне в руки обслюнявленный черный берц, тяжеловатый для пустого ботинка. Разобравшись, чем он наполнен, я отшвырнул берц подальше, но шрыженок снова приволок его мне обратно и весело булькнул. — Апорт, мать его, — истерично усмехнулся мой враг. Я успел бросить берц раз двадцать: шрыженок никак не унимался, бегал за ним, и укладывал мне на колени, так что приходилось отшвыривать. Жаль, что за ограждение берц не перелетал, так что бегать за апортом твари было недалеко. Примерно с полчаса нас никто не трогал, хотя челленджеры рассматривали и обсуждали нас из-за прозрачной стенки с большим интересом. Было похоже, что они делают ставки. Когда за ограждением свободных мест не осталось, к нам подошел один, скорее всего тот, с которым я и разговаривал. Хотя в своих серебристых защитах они все похожи друг на друга. — У вас есть двадцать минут до… смерти, — челленджер, очевидно, сверялся со своим переводчиком, так как говорил медленно, тщательно выверяя слова. — Один из вас умер… должен умереть, а второй получит жизнь. — Мы с моим врагом быстро переглянулись: попробовать захватить этого и потребовать свободы обоим? Бред — с голыми руками и ножиком на челленджера в полной защите не попрешь. Да еще и шрыженок рядом скачет. — У вас нет выбора другого: только смерть одного. Бежать некуда. Или смерть обоим, если не будете драться… через девятнадцать минут. Приступайте. Челленджер плавно отступил назад, и проем в ограждении продернулся рябью, восстанавливаясь. Странно, что свою тварюшку они не убрали — хотя тут тоже все ясно: придет время и малыш, наигравшись, еще и перекусит. Ситуация была патовая: да, мы могли и без всякого оружия убить друг друга и давно это желали сделать, а тут как по заказу все условия. Арена, непробиваемый заборчик, чтобы никто не ушел и не вышел, благодарные зрители, которые уже поднимали вверх правую руку, подбадривая нас. Вот только мне не хотелось убивать своего давнего заклятого врага так, на потеху расе, с который сражаемся. Ладно бы в каком-нибудь глухом уголке, чтобы один на один… хотя, мне кажется, что мы и так уже разобрались. И смерть осталась в прошлом, но и жизнь тоже. — Давай, я же ранен, — мой враг смотрел на меня и улыбался, словно приглашал глотнуть из фляжки. — Может, и не обманут — ты уйдешь. Да, я тоже помнил из того ознакомительного фильма, что каждое слово челленджеров — это слово правды. Но чертов кодекс чести, въевшийся в голову вместе с пролитой кровью, когда прикрывали один другого и каждый знал, что проще самому сдохнуть, чем подставить своего заклятого врага. А время шло, стекая каплями холодного пота по спине, выстукивая секунды ударами сердца, разбиваясь тишиной, что царила на арене, и даже шум и выкрики зрителей до нас не долетали. Наверное, даже этот шрыженок проникся трагизмом момента и сел на задние лапы, потешно склонив голову. Мы впервые стали драться для вида, вяло отрабатывая стандартные схемы рукопашки одну за другой, как будто новички на первой тренировки — да, достаточно быстро, чтобы это не выглядело балетом умирающих фламинго, но без души и накала. Так стандартная отработка, удар и блок, четко и размеренно, но без огонька — очевидно, что и зрители это просекли, и организаторы ставок решили добавить "перцу": вдоль ограждения с нашей стороны прямо из пола выросли колья. Судя по жесткому блеску света на гранях — металлические, или какой там у челленджеров существует аналог железа? Проверять остроту и прочность заостренного конца своим телом не хотелось. А отведенного нам времени жизни оставалось минут одиннадцать, если верить собственным ощущениям. Изображать активность мы не стали: блокировали и атаковали в том же темпе, хотя и так было ясно, что спасения нет. И выбор лишь в том: один возьмет на себя смерть другого, или подохнем в компании друг друга. Через две минуты пол снова скрипнул — теперь вдоль всего ограждения торчало по двадцать кольев в ряд. Причем еще и натыканы они были вразнобой. Краем глаза я заметил, как оживились зрители, активнее замахали нам ладонями. Еще через минуту площадка, на которой мы делали вид, что деремся, уменьшилась еще на полтора метра. Такими темпами нас насадят на иголочки через пять с половиной минут. Интересно, а свою шрыгу челленджеры пожалеют или тоже нашампурят? Я бегло оглянулся: шрыженок с удовольствием облизывал острие одного кола. Да плевать на эту тварь, но вот как самим быть? — Скэл… — мой враг впервые за столько лет назвал меня настоящим именем. Я и не думал, что он его помнит, обычно обзывался или обращался по позывному. — Толкни меня… Я слегка коснулся рукой его груди — пальцы стали мокрыми и липкими. Похоже, у парня открылось кровотечение, хотя пока сидели в скорлупе, раны не текли. — Сильнее, придурок, — сквозь зубы шепнул мой враг. — Не надо, — я едва успел шатнуться вперед, и точно на том месте где я стоял из пола взвились колья. Теперь они выскакивали не по таймингу и где попало, а не четко по кругу. — Плевать, — мой враг качнулся ко мне, делая вид, что натыкается на мой кулак и, словно от удара, отступил назад и стал заваливаться на спину. Я рванулся к нему: подхватить, удержать, но не успел — стальное острие, словно издеваясь над моей нерасторопностью, высунулось у него из груди. Тут же еще одно пропороло живот. Третье прошлось вскользь по щеке. Мой враг чуть повернул голову, встречаясь со мной взглядом и с усилием улыбнулся. — Ты победил… Что было дальше, я плохо помню… кажется, пытался вытереть стекающую из уголка губ струйку крови и закрыть ему глаза. Потом что-то теплое и мягкое тыкалось мне в лицо. Потом вокруг меня закачалась темнота, и она была настолько плотной, что ее можно было с силой сжать в кулаке. А потом мне в лицо ударила вода и я открыл глаза… Челленджеры сдержали слово — выкинули меня со своей базы. И, очевидно, слегка привели в норму, потому что на арене у меня закончилось отведенное после скорлупы время. Куда выкинули, я толком не знал — все приборы в костюме отказали. А соображать где что находится в полной темноте и под сплошной стеной дождя я не умел. Оставалось только дождаться утра и не замерзнуть, а потом… да неважно, что будет потом: дойду я до своих, или меня снова загребут. Важно было только одно: у меня больше не было врага… — Чертов Грэн… — да, я тоже помнил его имя.