Ангел Скрытого Листа

Как только первые лучи солнца начали падать на седзи*, рисовая бумага стала пропускать в комнату мягкий рассеянный свет, наполняя помещение первыми признаками нового дня. Только мое сознание стало возвращаться в тело из глубокого сна без сновидений, и я не сразу распознала в этой красноватой пелене перед глазами собственные плотно сомкнутые веки. — Ненавижу, — глухо сорвалось с моих губ вместе с тяжелым выдохом. В надежде еще немного продлить сон более удобной позой, шумно перекатила уже немного проснувшееся тельце на другой бок, как котлетку на шипящей сковороде. Только раскаленным маслом оказались чьи-то мягкие волосы под отлежавшейся щекой. Тут сон быстро куда-то запропастился, я кажется даже успела уловить шлепанье его удирающих босых пяток и звон разбивающихся склянок с какой-то звездной пыльцой, что он неловко ронял из наспех завязанного мешочка. Вот он придерживает одной рукой подол своей длинной ночной сорочки, расшитой ночным небом, а второй рукой пытается удержать на голове длиннющий колпак звездочета. И где-то под подмышкой, еле держится тот самый плохо завязанный мешочек, в котором обычно хранятся все его сонные зелья, волшебные сны в фиолетовых склянках и судя по всему звездная пыль, раз уж моя фантазия так решила. Но как бы я не пыталась отвлечь себя детальнейшей визуализацией смешного человечка по имени Сон, не сработало. Мою опухшую щеку все так же продолжали щекотать чьи-то волосы и так не кстати проснувшаяся память напомнила, чьи именно. — Ненавижу, — теперь уже как-то отчаянно и зло прошипела я, так и не решившись открыть глаза. Слишком ярко зажглись воспоминания прошедшей ночи и Боже, прошу, если ты там, дай им сгореть до тла. Кажется я только-только начинала в полной мере осознавать весь сюр произошедшего между мной и моим неудавшимся наставником. Наставник. Теперь это слово вызывало истерический смешок. Больше никогда в моих мыслях парень не вернется к привычному статусу. — И тебе доброе утро, — новым открытием внезапно раздавшегося голоса стала такая на удивление приятная сонная хрипота, от чего и так расслабленный мягкий тембр окрасился какой-то новой порцией умиротворенной беззаботности. С каким-то изощренным запозданием до еще сонного тела стали доходить первые спазмы ниже живота. Все те не испытанные мною вчера чувства, словно изощренные, кровожадные хищники выжидали в засаде. Они ждали. Ждали подходящего момента. Не тогда, когда я затаив дыхание в ночном мраке ждала их в ответ. Не тогда, когда все мое тело с немыслимой, известной только ему самому, бойцовской закалкой готовилось к их наступлению. Вчера я точно была не в себе. И это «не в себе» — было хорошим, правильным. Тем самым «не в себе», которое чудотворно отгоняло все слабости. То «не в себе», которое люди испытывают смочив горло жгучей жидкостью, что пускала в кровь алкоголь, изгоняя из онемевшего тела, всю немощность духа. И меня не тронули, за этим временным, но непробиваемым щитом. Зато со всей накопившейся силой напали сейчас. Так ожидаемо подло, вонзая острые раскаленные иглы в спину. Я не смела издать ни звука. Тихо борясь со своим собственным телом, безнадежно проигрывая. — Ты что пинаешься во сне? — Все так же хрипло джоунин разрушает утреннюю тишину, за которую сейчас хочется убивать. Лишь бы подольше полежать так наедине с собой и своими взбунтовавшимися чувствами. Получить как можно больше времени на восстановление вдребезги разбившегося рассудка. Но мне не позволяют. — Или у меня такой долгий отходняк от шарингана? Волосы вдруг словно намеренно начинают щекотать щеку сильнее, когда их обладатель лениво двигается. Заставляют все внутри пульсировать от желания открыть глаза, посмотреть на заспанного парня, который в такой недопустимой, даже интимной близости. — Кора, что я говорил про твою отвратительную актерскую игру? — нарочито родительским тоном говорит Какаши и впервые от этого тона к горлу подступает тошнотворный ком. Неправильно. Противоестественно. Непозволительно. Больше непозволительно парню использовать его в разговорах со мной. Не теперь, когда мои пересохшие губы так ясно сохранили на себе обжигающее дыхание и мягкую ткань. Невозможно игнорировать то, какая раздражительная беспечность читается в каждом его слове. Как несправедливо, жестоко непринужденно Какаши обращается ко мне. Словно только меня… «Да, ему вообще плевать. Не слышишь? Это у тебя мир перевернулся, а его волнуют только последствия непредвиденного боя» — мысли сами собой давят невидимым грузом. — Кора, — более требовательно зовет парень и это становится последней каплей. Резким, нарочно размашистым движением локтей, пихая парня куда придется, я отворачиваюсь. Оставив парню лицезреть мою спину, как мне казалось источающую агрессию, спину. Короткое, частое дыхание помогало прийти в себя и как можно более явно показать, насколько я злюсь. А на что? «На что ты злишься, Кора?» — собственный голос противно отдается в голове. «На него или на себя? На белую горячку парня или собственные разыгравшиеся чувства? На его невозмутимость или свои предательские желания? На что?!» — уж не знаю, кто поселился в моем сознании, но эта хладнокровная сучка никак не может быть мной. Нельзя быть такой жестокой к самой себе. Просто неестественно. — Не может быть. Я пинался? Неуверенное обращение к моей спине и внутри что-то жалобно хрустнуло, рассыпаясь на тысячи колючих осколков. Так разрывая соседние органы крошилось сердце. Видимо не выдержало пришедшей в мгновение, такой простой истины — не помнит. — Так напомни, — внутри ехидно измывается голос. — Совсем из ума выжила? — все тот же голос, теперь подконтрольный мне теряет былую заносчивость и высокомерие, приобретая неуверенную нервозность. — Боишься? — чувствуется нескрываемое презрение, когда рупор возвращается внутренней суке. — И что теряешь? Либо продолжаешь вести себя как жалкое создание, не понимающее обижаться ему или прятаться, ли-и-ибо… — противно растягивает момент, дабы ударить и без того колкими фактами. — рискуешь, имея при этом хоть малый шанс не остаться с этим дерьмом в жалком одиночестве. Какой-то нездоровый внутренний диалог заканчивается моим безнадежным поражением. И ведь правда, что мне остается? Делать вид, что все как прежде попросту не получится. Обмануть не получится. Не смогу обмануть ни его, ни себя. Не смогу больше относиться к парню, как раньше. — Неужели храпел? — Хатаке звучит по детски растерянно. — Прошу не говори, что храпел. Как можно быть шиноби, когда твой храп кричит всем вокруг где тебя найти? — Нет, — сдавленный голос, предательски выдает с первых же секунд, отчего шутливость джоунина, как рукой снимает. — Кора? — уже встревоженно зовет теплый голос, давно избавившийся от приятной хрипоты, не теряя при этом своей притягательности. — Что случилось? За спиной слышится мягкий шорох постельного белья и тут же моего плеча как можно более аккуратно касается теплая рука. Такой обычный жест, чтобы обратить на себя чужое внимание в мгновение превращается в самый болезненный удар под дых. Тело непроизвольно дергается, а руку парня машинально стряхивает уже моя собственная. Казалось от этого короткого, буквально секундного прикосновения к чужой коже пальцы обожгло, оставляя на них уродливые волдыри. Считала секунды до следующей попытки выйти со мной на контакт, съежившись в клубочек, подражая испуганному ёжику. Однако ничего не происходило. Какаши не изменял себе. С выдержанным терпением, скорее приобретенным за долгие годы общения с руководством деревни и политиками разных сортов, он тактично ждал расположения к началу переговоров. Не смел беспокоить, навязчиво вытягивая причины немилости собеседника. Парень знал, что нужно время и взяв себя в руки ему добровольно выскажут все в подробностях. И он был прав: — Ты не помнишь, что вчера произошло? — Собственный голос прозвучал как треск сухой листвы. — Тот по… — связки судорожно сжались, заставляя запнуться. Сейчас бы не помешало выпить воды. — Я сказал, что-то не то? — Это стало последней каплей и я вскочила на ноги, сама не понимая откуда в пробудившемся теле столько энергии. Грудная клетка с невероятной скоростью поднималась и опускалась от нервных вдохов, горло уже спустя пару секунд стало обдирать от сухости. — Издевательство, — пискнула я. — Сплошное издевательство. Парень успел машинально приподняться на локтях, но тут же замер увидев мое неадекватное состояние. Только вот взгляд остался спокойным, раздражающе спокойным. Черт, до противного скрипа зубов спокойным! Как у него вообще хватает этого самообладания? Откуда в нем столько пофигизма? Казалось упади сейчас рядом метеорит он и ухом не поведет. И это по настоящему злило. Я понимала насколько беспомощна перед этим. Понимала, что даже апокалипсис не стоит бурных эмоций парня, не говоря уже о какой-то девчонке с ее детскими чувствами. Детские… точно. В его глазах я ведь все еще ребенок и все это не более чем ребячество для джоунина. И плевать кто я под всем этим фальшивым телом и именем, плевать что он знает. Наверняка я всегда буду для Какаши не больше, чем непутевая сиротка которую нужно опекать по воле гребанного огня. Бездомный котенок, которому можно лишь посочувствовать с его нелегкой судьбой. Меня поглощали эмоции. Боль с невероятно щедрым обменным курсом превращалась в неконтролируемую злость и теперь я точно понимала почему. Быть может будь у меня это всепоглощающее самообладание Какаши и я смогла бы понять, что причина злости сущий надуманный лишь мной пустяк. Смогла бы напомнить себе, что не могу знать как на самом деле ко мне относятся и не узнаю пока не спрошу лично. Только вот когда это люди просто разговаривали о своих чувствах? Нет, простите но я не из той сказки. Я из реального мира, где ты все «знаешь» наверняка. Где тебе достаточно этого знания, чтобы все решить за двоих. И сейчас я решила просто вывалить все на парня. — Вчера… — сквозь зубы начала я. Глубокий вдох. — Вчера ты совсем умом тронулся. У тебя был жар. В бреду ты… — язык предательски онемел, стоило на секунду моим словам визуализироваться в воспоминание. Взгляд предательски забегал по полу, ища трещинку, царапину, хоть что-то за что вниманию можно было уцепиться, как за спасательный круг. Но вместо спасательного круга мне на шею накинули петлю, когда наши глаза встретились. Хуже исхода и не придумать. В сером взгляде отчетливо читалось «я помню». — Извини, это было недоразумение. — Холодно произнес Какаши, а я просто обмякла садясь на пол. — Ты права, я был не в себе и допустил непозволительную ошибку как шиноби и тем более как твой опекун, потеряв контроль. — Недоразумение, — тихо повторила я, сомневаясь что действительно произнесла это вслух. — Допустил ошибку как шиноби значит? — наконец слышу собственный голос и к горлу подступает ком. — Как опекун, ну конечно. — Казалось дрожала каждая произнесенная мною буква, слезы наворачивались, но я успела сменить вектор прежде чем растоптать свое достоинство и как можно сильнее сжала кулаки. — Да пошел ты, Какаши. — Кора, — парень поспешил подняться и подался в мою сторону, но я снова вскочила на ноги и выпустив всю имеющуюся у меня злость, чтобы вытеснить все остальные разрушительные эмоции взглянула ему прямо в глаза. Рука парня замерла протянутая в мою сторону. — Не смей больше ко мне приближаться. Никогда. — Слова вылетали, как обжигающие угли и каждое достигло своей цели. — Так как я под твоей официальной ответственностью и остаюсь членом твоей команды хочу я того или нет, но видеть тебя мне придется. Только можешь с этого момента переквалифицироваться в надзирателя на расстоянии. Серые глаза потемнели, а рука медленно опустилась. В мгновение даже воздух между нами стал холоднее. Думаю это конец моим попыткам адаптироваться и начать новую жизнь. Жизнь, которая могла быть лучше той, что осталась где-то в другом мире. Я умудрилась просрать и загадить уже вторую…