в е ч н о с т ь

Они друг в друге спасение находили всегда. Как котята друг к другу тянулись и ластились. Жили так – как все мечтают. В любви и согласии, в болезни и здравии. У них жизнь обыденная обыденной совсем не была. Скорее наоборот. Они эту обыденность во что-то необычное превратили. Потому что вокруг них уют царил. Здесь – в их доме. Вокруг них любовь и забота витала, и выражалась в совсем невесомых и никому незаметных вещах, как им казалось. Да только это все видели и вздыхали томно. Как он ей волосы мягко гладит, точно котёнка боится поранить. Как она его толстовки таскает, чтобы теплее было, и чтобы его аромат солёно-табачный с ней всегда был, в неё впитался. Как он её заставляет ненавистную ей шапку на улицу надевать, потому что холодно и потому что не хочет, чтобы она заболела, потому что беспокоиться будет. Как она ему чай с корицей и мёдом каждое утро готовит, потому что знает, как он любит это. Ведь именно чай и поцелуи совсем невесомые в область шеи от его мартышки – есть залог хорошего дня, хотя может чай и не нужен вовсе. Как он невесомые поцелуи на её макушке оставляет, тем самым свою заботу проявляя и права собственнические, мол «вот она, и она моя». Как она за руку его крепко держит всегда, кажется, будто заботу выражает, на самом деле – боится отпускать, потому что без него себя не видит больше. Как он совсем незаметно тексты её песен подправляет, чтобы звучали лучше, а она делает вид, что не замечает, хотя благодарна ему безмерно за это. Как он её есть больше заставляет, потому что «худенькая совсем» и по рёбрам её фарфоровым своими пальцами шершавыми проводит, точно по струнам гитары. И знает, что после таких движений еда к черту полетит. Как он её «мартышкой» называет, в прозвище это вкладывая гораздо больше, чем просто название зверушки. Как он с родителями её знакомит всеми знакомой фразой «мам, пап – это Кристина», а затем как приписку обязательно добавит «девушка, занявшая моё сердце и разум». У родителей улыбку вызовет, у неё щёки краснее самого тёплого заката. Как закутав её в плед, переносит с дивана на кровать, потому что любит девочка его с книгой в руках засыпать где угодно, только не в кровати. Как положит очень аккуратно, книгу на тумбочку уберёт, а сам также, как и всегда, невесомый поцелуй куда-то в волосы оставит, по щеке мягко проведёт, от чего она носик смешно сморщит, улыбнётся улыбкой кота чеширского и на балкон уйдёт, текст очередной песни писать. А родители его, наблюдая за всем этим обрядом, лишь улыбнутся широко, улыбку тёплую друг другу подарив, кивнут еле заметно.

Любит.

Как она его на море Японское потащит, чтобы набросок очередной в скетчбук сделать и на память оставить, потому что море теперь не отпускает её. Всегда рядом. Всегда греет и любит. Как он на море, теперь уже не особо важное для него, смотрит и не понимает, как мог такую важность этому придавать, ведь единственное, что действительно важно – это девочка с каре, которая губу едва заметно закусывает, в шапке с ушками кошачьими сидит, ноги под себя поджав, и в рисунок свой вглядывается томно, от чего морщинки в уголках глаз образуются, а затем улыбается так ярко, будто в собственном рисунке разгадку тайн человечества нашла. Как он в ней силы черпает. Она и только она – муза его. Каждый текст его о ней. Она сейчас на пирсе сидит, вдаль смотрит, периодически помарки в рисунке и без того совершенном, делая, а он смотрит на неё, такую красивую, в колготках чёрных, и без того стройные ноги, ещё стройнее, делающих, и в его толстовке чёрной, что ей до середины бедра. Кутается в ней, вдыхает глубоко в себя воздух этот. Солёный. Свободный. А у него лишь строчки на бумаге вырисовываются. О ней конечно же. «…и нам бы моря чувствовать глубину вечность, но рядом с тобой каждый миг для меня бесконечность». Как она смотрит на него, такого родного и близкого, что сейчас уснул на её плече и сопит, как котёнок, а она лишь непослушные пряди блондинистых волос за ухо ему заправляет и другой рукой еле-еле начинает набросок делать. У неё таких сотни уже, кажется, но она останавливаться на этом не собирается. Она его черты наизусть знает - каждый шрам, каждую морщинку, но каждый раз рисует, как первый. Внимательно в такие родные черты вглядываясь и запоминая, на вечность целую. Как он проснётся незаметно и очередное творение её увидит. Как прокомментирует типично, по Свободовски «Кошелева, когда ж тебе надоест меня рисовать». А она лишь улыбнётся ярче солнца и так типично, по Кошелевски ответит «Никогда». Как она за руку крепко его схватит, как всегда, впрочем, потому что боится она, когда самолёты на посадку идут, а тёплая ладонь Макса ей уверенности придаёт. Как она воздух такой родной Екатеринбургский вдыхает. Такой же родной, как Владивостокский. Только там соль. А здесь скорее смола. Мягкая и тягучая, до самых лёгких пробирающаяся и теплом окутывающая. Два города. Две противоположности. И у неё, и у него такие чувства приятные вызывающие. Чувства дома. Как она в объятия родителей падает, совсем ненадолго руку Максима отпуская, потому что соскучилась. Потому что несмотря ни на что – малышка ещё, в родителях нуждающаяся. И рядом с ними как в детстве себя чувствует. И ей бы хотелось вернуться на Родину. И каждое утро есть блинчики с малиновым вареньем, слушая весёлые рассказы брата и нудные, но такие любимые, рассказы папы о работе. Но только она жизни без Максима теперь не видит. Без варенья и тёплой домашней обстановки – может. Без него – нет. Забавно, не правда ли? Как он терпит эту напряжённую обстановку, ради неё терпит. Потому что несмотря ни на что, родители Кристины Максима не любят. Это не родители Свободы, которые Крис, как дочку сразу же приняли. Их, кандидатура почти тридцатилетнего музыканта из Владивостока, не устраивает. И не потому что он не богатый, не известный и прочее. А потому что историю его знают, и поведение – реалити смотрели всё-таки. И не понятно им, как их любимая дочурка выбрала такого, как он, но не лезут к ней. Потому что не хотят потерять, потому что знают, как этот парень важен для неё. Важнее, чем прошлые отношения, которые длились слишком долго, а привязанности было слишком мало. Как она ластится к нему, как котёнок совсем, а он, очередной поцелуй смазанный, куда-то в висок оставляет, согревая её теплом своим и любовью. Родители и её, и его всегда за этим с интересом наблюдали. Потому что вокруг них уют и любовь витают. И не заметить это мог только слепой. И вся их жизнь состояла из этих невесомых и незаметных для них «как», которые складывались в целую в е ч н о с т ь.