Эдем, с которого всё началось

      «Я никогда не понимал той роли, которую писатели отводят глазам. Они не могут быть зеркалом души, ибо научно доказано, что душа — это наш мозг. А если бы я увидел, как в глазах отражается мягкое сердце, то вызвал бы этому товарищу скорую. Глаза не могут ничего выражать, кроме некоторых болезней вроде катаракты. По сути, все эмоции, приписанные глазам выражаются веками и бровями. Глаза — всего лишь красивый орган».       Сначала я согласился с Авелем. Но только до тех пор, пока я не начал приглядываться к людям. Сколько я ни смотрел, мне все казалось, что глаза способны что-то выражать вне зависимости от век и бровей. Это всего лишь самовнушение, стереотип про красноречивость глаз, внушаемый с детства. Я не готов был от него отступиться.       Но теперь, через месяц после этого открытия, я смотрю на это утверждение Авеля по-другому, вижу в нем иной смысл. Я считаю, что за те четыре месяца нашего знакомства я повзрослел невероятно благодаря моему наставнику-другу. Да-да, именно как Дориан Грей. Благодаря его суждениям я развивал свою способность мыслить, постепенно начиная воздвигать собственные. Однако яблоко от яблони недалеко падает. Даже мои собственные, в некоторой степени оригинальные суждения основаны на суждениях Авеля. Как бы внешне они не разнились, суть оставалась все той же. Как бы я не кончил так же, как и Дориан Грей. Так, к иному смыслу. У глаз как таковых нет эмоций, однако они отражают нечто вроде общего впечатления, накладывают свой особый отпечаток на лицо и все его выражения. Глаза не зеркало души, глаза составляют дополнение к внешним проявлениям характера.       Глаза Владлены же были главной и самой заметной частью ее облика, как бы ни банально звучала фраза «она не красавица, но глаза ее излучают свет». Эта восторженно-сентиментальная сентенция, наложившая пару штампов еще на Джейн Эйр и Марию Болконскую, как нельзя точно описывала Владу. Ее глаза освещали матово-бледное худое лицо ровным нежным светом, придавая его чертам еще большую гармоничность. Между тем лицо Владлены ни коим образом не напоминало те некрасивые одухотворенные лица на портретах Эпохи Возрождения, оно было донельзя «современным». Хотя даже в девушках двадцать первого века, в разы красивее и невыразительнее боттичеллевых нимф, я не видел ничего схожего с этой необыкновенной физиономией. Вглядываясь в немой экран, я все живее и живее представлял ее вдохновленное сияющее лицо, такое современное, при этом такое непохожее на все современное и модное.       — Хорошо. Авель — мой брат.       — Что?! Что ты знаешь о нем? Где он сейчас?       — Увы, я живу не с ним.       — А с кем?       — С нашей почтенной тетушкой Марфой Никитичной.       Что за бред? За кого она меня принимает? Влада хочет развести меня как дурака!       — Ты что, сирота? — я решил делать вид, будто ничего странного она мне не написала. Слово — серебро, молчание — золото.       — Да.       — А какое настоящее имя Авеля? Фамилия?       — Никакое. Зови его Авель.       Она что, издевается что-ли?       — Да что ты меня все за нос водишь! Я не верю ни единому твоему слову!       — Не нравится — не верь. Я не могу предоставить тебе другие сведения.       Ясно. Она меня дезинформирует. Кто они такие, остается загадкой. Да и родственники ли? Я чувствовал, что влезаю туда, где мне не рады. Туда, куда простой смертный совать свой нос не должен. Но мое любопытство было не оставить. Как бы не влетела мне эта история в копеечку. Я понимал, что от Владлены я большего не добьюсь, не тот она орешек. Да и желание ее раскалывать как-то сразу пропало вместе со всей моей горячностью. Лучше не брать на абордаж, а действовать украдкой, втихую. Я не романтик и не идеалист, я не гнушаюсь лести и хитрости в разумных пределах. Однако я чувствовал, что традиционные уловки тут бессильны, надо завоевывать доверие прямо.       Картина в моей голове рисовалась печальная: Влада не похожа на тех, кто одаривает доверием каждого, кто к ней добр, а другие честные и прямолинейные пути рисовались в моей голове смутно — мне тяжело и неприятно общаться с людьми. Всю свою сознательную жизнь я пытался отгородиться от всякого рода взаимодействий, что привело к моей низкой социальной адаптации. Проще говоря, мне комфортнее быть одному, среди толпы я теряюсь и начинаю переживать. С Владой будет тяжело, очень тяжело. Она не глупа. Эта девчушка поймет, скорее даже почувствует, мою истинную цель. Когда Владлена узнает, что я общаюсь с ней только ради ответов на эти злосчастные вопросы, она отвернется.       Почему-то это вводило меня в отчаяние. И что я в ней нашел? Однако, несмотря на почти полное отсутствие такта, я понимал, что сейчас, сразу же после неприятного диалога, начинать налаживать отношения хуже не придумаешь. Надо выждать самое малое день, а потом только пускаться во все тяжкие.       Зевнув, я снова потянулся к ноутбуку, предвкушая скуку смертную. Перечитывание этого треклятого рассказа мне ничего не дало. Строчки оставались немыми, ни единого звука более не вылетело из них. И только последняя, выглядела все так же ужасающе-мрачно. Только теперь мне в ней почудлось предупреждение, предостережение, как на табличке «Опасно!», которая, в общем-то, никого истинно желающего никогда не останавливала. Мой невидящий взгляд лениво скользил по строчкам. Бессмысленно и бесполезно.       Наконец, ко мне пришло осознание того, что-либо я выжал из текста все, что там было информативного, либо сегодня не рыбный день. Я принялся от нечего делать разглядывать комментарии, где благодарные и не очень читатели осыпали автора похвалами и плевками. Первых, разумеется, было намного больше последних. Автор расшаркивался перед довольной публикой, изъявляя желание и дальше служить переменчивым вкусам и моде капризных и зажравшихся потребителей, проявляющих вялый интерес ко всему, что имеет низкое возрастное ограничение. Эдакая манера отвечать нисколько не была похожа на то, как со мной разговаривал Авель. Он никогда не преклонял колени перед вкусами читателей. Хотя мой товарищ так хитер и умен. С одинаковым успехом автором мог быть Авель или не Авель, тут сам черт ногу сломит.       Я принялся анализировать комментарии. В общем-то кроме бездарного полушутливого потока текста я ничего не заметил. Не считая одной детали. Автор обещал продолжение рассказа, однако его я нигде не нашел. Я даже пытался зайти на профиль этого литератора, где немыслимое обилие скобок-смайликов поразило меня, так как я считал подобное явление не свойственным Авелю. А также творец заходил на этот сайт совсем недавно, всего каких-то два часа назад.       Я бы плюнул на эту затею, если бы не уверения этой Влады, что она знает автора… Ах, черт, я так и не спросил, Авель ли это чтиво изготовил. Ну да ладно, сейчас не время лезть с вопросами, тем более я уже обещался сменить тактику. Я принялся праздно разглядывать профиль автора. Наверное, мне следовало зарегистрироваться и поболтать по душам с этим человеком, но, как и в случае с Владленой, я не знал, как к нему обратиться («Уважаемый, а вы случаем не Авель?»). Но дело отлагательства не требовало, и, как и в случае с Владленой, я решил импровизировать.       Я написал:       — Добрый день!       Ответ последовал незамедлительно, просто невероятно. Это подозрительно похоже на Авеля, когда он не в апатии и не в творческом запое.       — Добрый.       — Я бы хотел кое-что спросить.       — Спрашивай.       — Ты не знаешь некого пользователям Авеля?       — Нет.       — Из какого ты города?       — Из Питера.       Так, ситуация усложняется.       — Я из Светловодья. Меня зовут Роман.       — Ясно. Меня Олег.       — Что тебя вдохновило написать рассказ «Добро Пожаловать в Эдем»? О чем он?       — Чувак, это что, интервью?       — Ну, вроде того, социальный опро, — написал я и гордо улыбнулся своей находчивости.       — Так, а какое дело имеет пользователь Авель к соц. опросу?       — Это наш психолог и независимый эксперт.       — Ну, допустим, я верю. Так вот, идея фанфика проста — даже самый слабый может спасти мир, если приложит некоторый объем усилий. А вдохновил меня на описание образ некой девушки.       — Владлены?       — Нет, Кати, моей второй половинки.       — Отлично, а у Доротеи есть прообраз?       — Нет, я взял ее из головы.       — Спасибо.       — Не за что.       Нет. Все не то. Это не Авель. Это Олег. Весь этот детектив — пустая игра моего больного воображения. Я гонялся за призраком. Я чувствовал себя опустошенным и обиженным на жизнь: выходит, я ничем не могу помочь и лучше мне подождать Авеля с объяснениями. Пустышка. Это видео — пустышка.       Из-за собственных мимолетных треволнений я опустился так низко, что приставал к незнакомым людям с глупыми вопросами, вышел из своей зоны комфорта, только чтобы избавиться от страха, который бы сам прошел через неделю. Я за свою недолгую жизнь умудрялся оказываться в разных переделках, но никогда, никогда я не чувствовал такого унижения и пустоты внутри себя. Наверное, я больше злился на себя из-за своего бессилия и немощности, а не из-за стыда и бесполезности приложенных усилий. Авель распутывает такие дела в два счета. А я не смог доказать свою состоятельность. Говоря более грубым и от того более понятным языком, я не «мужик». Хотя это понятие зачастую субъективно и размыто, я чувствовал, что не подхожу ни под одно из его значений. Моя гордость была уязвлена еще больше от того, что я нарушил один из законов своего детства: «Никогда не сдавайся!» Как же тошно. Люди, а особенно мужчины всех возрастов постоянно хотят доказать свою «крутизну», только у более зрелых индивидов способы показать себя не так бросаются в глаза своей ребячливостью и вульгарностью.       У меня нет друзей, поэтому экзамен на крутизну я сдаю самому себе. И я провалил его. Я бесполезен. Я закрыл лицо руками и завыл от нестерпимой боли униженного, растоптанного достоинства. Все кончено. Я дурак. Напившись таблеток, я лег спать.       Мне приснился странный сон. В большой, мрачной комнате сидела Владлена в глубоком бордовом кресле и читала книгу с пожелтевшими, даже побуревшими от времени страницами в кожаном переплете. Напротив нее, в таком же кресле устроился в фамильярной позе некий человек, лицо которого оставалось в тени. Он сидел без движения, видимо, обдумывая что-то. Его костлявые длинные ноги покоились на журнальном столике из темного дерева, на котором лежали еще какие-то книги наподобие той, которую держала Влада. Гробовую тишину нарушал шелест полуистлевших страниц и потрескиванье поленьев в камине. Владлена подняла голову и, наклонившись вперед, оглядела с ног до головы человека своим обычным, пристально-подозрительным взглядом.       — Что Барри? — спросила она.       — В задницу слинял твой Барри! — продекламировал, растягивая слова, хрипловатый наглый голос.       — Не разговаривай так со мной.       — Что я могу тебе сказать о твоем ненаглядном Барри? Он созерцает.       — Он задерживается, — голос Влады вдруг задрожал, — А если что случилось.       — Да брось.       — Не брошу!       — Ну, ты же знаешь его, — проборматал голос, смягчившись, — Он выбрал себе дело и так просто не отступит. Он добродетелями «как цветами украшается», не считая пары десятков пороков. Даже имя он себе выбрал… Он не отступит. Никогда. Ни за что. Кому как тебе не знать это, Влада!       Она закрыла лицо руками и тихо вздохнула. Эта отрывистая речь ввела ее в тупик.       — Ну, ну, выше нос! — снова прозвучал нахальный голос. Его обладатель вылез из бархатного кресла и подошел к Владлене, — Что ты распереживалась? Все в порядке с ним! Он просто не любит торопиться. — человек положил костлявую руку на голову Влады и начал приглаживать непокорные волосы длинными белыми пальцами, — Что ты расхныкалась? А, Каин?       Влада тут же отдернула руки от лица и, покраснев до ушей, протароторила:       — Я не хнычу, с чего ты взял?       — Нет, нет, еще чуть-чуть и разревелась бы.       — Да когда такое было!       — Будто я тебя не знаю! Зарыдала бы в три…       Вдруг мужчина осекся и, резко повернувшись всем корпусом, посмотрел мне на живот пристальным, тяжелым взглядом. Я тоже опустил глаза, но вместо клетчатой рубашки (я всегда ношу клетчатые рубашки) я увидел пол. Наклонив то, что когда-то было моей головой, еще сильнее, я смог увидеть окно сзади себя. Меня не было. Точнее, не было моего физического тела, либо оно было прозрачно. Я сомневаюсь в существовании души и астрала… Так что же я такое? Я снова поднял голову и увидел прожигающие черные глаза, продолжавшие смотреть в одну точку. Влада приподнялась и тоже посмотрела на мой живот.       — Что ты там увидел?       — Да нет, ничего. — человек снова повернулся к Владе.       — Барри задерживается… Мне не нравится его новая цель…       Последние обрывки речи я не услышал. Проснулся совершенно измотанным, как будто не спал вообще. Что за ересь?! Какого черта!.. Я не мог понять, что это за сон такой. Неужто вещий? Я никогда не страдал ясновидинием. Интуиция, конечно, у меня всегда была отменная (чем-то же надо компенсировать логику, точнее, ее отсутствие, верно?), но чтоб вещий сон… И все так явственно, так четко. Я все видел, все слышал и все запомнил. Что-то в этом есть… мистичное. Я пытался выдвинуть хоть какое-то предположение, где я был и кого я видел. Я не ясновидящий, и, кажись, мне пора либо на телевидение, либо в психушку.       Я снова вспомнил человека. На вид он был не старше меня. Черные волосы торчали длинными вихрами во все стороны, некоторые пряди спускались до бедер и были перехвачены в низкий хвост. На вид рокер рокером: черная косуха, черные кожаные обтягивающие брюки и черные берцы. Его внешность сильно походила на мою: тоже черные волосы, тоже белая, как мел, кожа безо всякого оттенка, та же болезненная худоба и острые черты лица. Только волосы рокера были длиннее моих (я отрастил волосы до плеч), и сильно растрепанные, а не волнистые и мягкие, как у меня, еще он был на полголовы выше. И черные глаза, когда мои — светло-голубые. Как я уже говорил, я всегда уделяю особое внимание глазам. Его глаза были дикими, раскосыми, черными-черными, как ночь. Внутренние уголки его глаз были на порядок ниже внешних. Его узкие, но большие глаза образовывали собою диагональ. Жуткий тип.       Мне в память врезалась картина, как брюнет опустил костлявую длиннопалую руку на голову Владлены, и с успокаивающим, даже заботливым взглядом заглядывал ей прямо в глаза. Я начал раздумывать над сном. Если принять его за вещий, в чем я почему-то был стойко уверен, то картина обрисовывается весьма утешительная. Рокер назвал Владу Каином. Каин — брат Авеля, насколько мне позволяло судить мое знание Хрестоматии за третий класс. Значит, Влада действительно сестра Авеля! Только кто сам Авель? Брюнет? Нет, его нахальный голос и манера говорить совсем не соответсвовали высокомерному спокойствию речи моего Интернет-друга. Вероятно, это тот некий Барри, о котором так пеклась Влада. Я шумно вздохнул. Надежда, которая было угасла, воскресла вновь. Я могу продолжить расследование.       Так что же такое Эдем?! Это секта? Едва ли. Что-то Авель от меня скрыл. Я закрыл глаза. Надо быть смелее. Смелее. Я снова открыл нашу переписку, опять нажал кнопку «воспроизвести» на видео. Вглядываясь внимательно в экран, я пытался увидеть то, что для меня было до этого закрыто. Может, некий скрытый смысл или мелкая деталь, упущенная мной в порыве ужаса будет замечена на этот раз? Но ничего такого не было. Какое же это расследование скользкое, как мыло.       Нить то ускользает с легкостью из моих плотно сжатых кулаков, то снова сама падает мне в руки. Как будто не я расследываю, а меня расследывают. Точно какое-то испытание в одном из тех самых тинейджеровских фильмов. А может быть?.. Я лихорадочно потер виски. Что там сказала Влада? «Мне не нравится новая цель Барри»… Я встал и быстрым шагом обогнул комнату. Да… Если Барри — Авель, то все встает на свои места. Это… шутка? Или все же испытание? Испытание ума или… или что?       Зачем меня испытывают?