Мемуары Лаффориэль

      Я стала БАБУШКОЙ!       Так, нет, не так же хотела начать! Шёл 31-й год Четвёртой эры и сто третий год моей уж больно долгой жизни. Лантейя уже давно вышла замуж. За кого? За Леона, конечно! За кого же ещё, дорогой читатель? И вот, наконец, спустя столько лет, я стала БАБУШКОЙ!       Маленький Аэрон фигурой был похож на… Элизабет! Плечистый, даже в младенчестве, всё норовил схватить кого-нибудь за нос. Но глаза… глаза достались ему от меня. Слегка узкие, вдумчивые глазки. В общем, я вновь почувствовала себя мамой, когда первое время заботилась о малыше. Словно бы это мой ребёнок.       К сожалению, Элизабет Фраури не дожила полгода до рождения внука. Клинок Тёмного Братства, в конце концов, настиг и её, оставив на шее кровавую улыбку. Но вот что удивительно: даже лёжа в гробу, Элизабет выглядела грозно, во многом из-за шрама. Кастав, ныне служащий в Имперском Легионе, и Леон, открывший вместе с Лантейей пекарню, тяжело восприняли кончину матери. После похорон Кастав тут же подал прошение о переводе его куда-нибудь подальше от Хай Рока, а Леону не позволила загрустить жена.       Элизана обещание сдержала и построила большое учебное заведение для обучения магии школы Восстановления, травничеству и врачеванию. Жители Хай Рока прозвали это место академией «Светлой жизни» (и чем им не понравилось название: «Академия целительства, врачевания, алхимии и травничества её светлости королевы Элизаны Вэйрестской»?). Само заведение располагалось в двадцати километрах от Вэйреста на берегу залива Илиак, в большой деревне «Счастливое взгорье». Впрочем, счастливым это взгорье стало только после основания академии.       Но по порядку. В академии на данный год существовало пять кафедр: «Магии Восстановления», «Физиологии и Анатомии», «Практической алхимии», «Противодействия» и «Ботаники». Признаю, на последнем названии моя фантазия иссякла.       Первая кафедра занималась исключительно магией. Молодые люди изучали все аспекты сложнейшей, по моему скромному мнению, школы магии. Заклинания, ритуалы и техники — всё это рассказывалось на кафедре. Я там была профессором, пока дела поважнее не заставили меня оставить сей пост. Лантейя наотрез отказалась занять место преподавателя, заявив: «В гробу эту магию видала». Со временем её нелюбовь к целительству не прошла.       Кафедра «Физиологии и Анатомии» обучала техникам врачевания без помощи магии. На мой взгляд, тут давали знания, порой, полезнее, чем где бы то ни было. Пока я была директором, это была самая многочисленная кафедра.       Алхимики-практики занимались тем же, чем и всегда — переводили ценнейшие запасы корней Нирна, прахов вампиров, сердец даэдра и прочих дорогущих ингредиентов. Как сейчас помню, их любимым составом было зелье «Прикрытие барашка». При контакте с катализатором оно превращалось в густой, непроглядный розовый туман. Отличное средство на экзамене, если сумеешь его пронести.       Кафедра «Противодействия» была малочисленной, да и учились на ней одни парни. Тут готовили крепких ребят для усекновения магов-ренегатов, упокоения всяческой нежити и прочих неприятных тварей. В программу подготовки входил большой курс магии Восстановления (Обереги, отпугивания нежити, малые и крупные заклинания лечения) и широкая боевая подготовка, проводимая инструкторами из Легиона. С гордостью могу сказать, что несколько выпускников пошли служить в корпус Боевых магов.       По последней программе подготовки проходили всевозможные способы выведения растений. Девочки-ботаники с удовольствием погружались в знания и перегной, чтобы обеспечивать хорошую всхожесть ценных растительных культур.       На данный год в академии обучалось примерно двести человек, чем я бесконечно гордилась, сидя в своём кабинете. Всего в здании было три этажа с множеством учебных комнат, подвал и теплица для травников, тренировочная площадка для боевых магов, библиотека в центральной башне и пристройка-общежитие для всех обучающихся. Элизана столько говорила о новой академии, что в ряды студентов затесался один аргонианин.       Вскоре по всему Хай Року стало известно, что в деревеньке «Счастливое взгорье» люди живут дольше и никогда не болеют, каждый год урожайный и редко бывает падёж скота. Всё просто: чуть что — местные жители бежали к обучающимся в академии. Ну, а сами ученики за скромную плату с радостью хватались за возможность применить накопленные (или не накопленные) знания на практике. Все последствия на совести учащихся.       Однако за прошедшие годы сильно ухудшилось состояние Гистеллуса, и не только физическое. Он старел, стремительно и беспощадно. Дурная наследственность и тяготы жизни, которые ранее переносились на ногах в силу возраста, теперь выливались в настоящие мучения бедного Гиста.       Несмотря на то, что ему было меньше шестидесяти, у него прорезалась острая хроническая болезнь суставов, вызывающая боль при движениях. В дополнение — постепенно отказывающие почки, застуженные во времена наших походов. Поэтому я забрала с собой мужа и окончательно съехала в домик в «Счастливом взгорье», чтобы быть подальше от городской суеты, работать в удовольствие и вплотную заняться лечением супруга.       Так же, как будто и этого было мало, оказалось, что Гист постепенно терял зрение, становясь близоруким, словно крот. Порой он блуждал по улицам деревни, путаясь в направлениях и пытаясь отыскать дорогу в бесконечной мути увядающих глаз. Как я ни старалась, но вылечить человека от старости невозможно, как и заставить отмирающие клетки восстанавливаться. Это звучало фатально, но у всего есть свой срок и предел. Я могла лишь облегчить Гистеллусу некоторые симптомы и скрасить его жизнь.       Разумеется, Гистеллуса с почестями проводили с его прежнего места работы, а Элизана даже наградила его почётным орденом королевства. Но моему мужу было нужно не это. Всю жизнь он был деятельным, весёлым и сильным, полагаясь на ноги и зрение. А теперь, когда они оставили его, он уже не мог ни работать, ни оставаться таким же жизнерадостным. Целыми днями он просто сидел на лавочке перед домом и ждал, когда я вернусь домой.       И ладно бы! Я видела людей, доживавших в таком состоянии до сотни лет, просто соблюдая некоторые правила и ограничения. Хуже всего было то, что не старилась я. Мне по-прежнему не дали бы и сорока. Я проклинала свою долгую жизнь, проклинала, что на свою беду встретила человека, которого полюбила. У Гиста началась глубокая депрессия, а однажды он шокировал меня разговором:       — Лафф, — обратился он ко мне, сидя вечером дома в кресле, — ты знаешь, я на следующей неделе покину королевство Вэйрест. Навсегда.       — Что?! — опешила я. — Ты чего это выдал, а? Куда ты в таком состоянии пойдёшь-то?       — Вот именно, Лафф! — всплеснул он руками. — Посмотри на меня: развалина, а ведь ещё даже не глубокая старость! Во мне не то, что мужской, вообще силы скоро не останется.       — Ну и что?! — с жаром ответила я. — Поверь, ты мне нужен не за здоровье, дорогой. Я же люблю тебя. Мы доживём до старости и…       — Не обманывай себя… у нашей сказки не будет счастливого конца. Нам изначально не было суждено умереть в один день, Лафф. Не хочу, чтобы я остался в твоей памяти дряхлым стариком, который ходит под себя! Пусть лучше я останусь сильным и смелым, которым я когда-то был, чем буду и дальше бессмысленно просиживать задницу без дела, время от времени изображая, что всё ещё живу.       — Да что же ты… говоришь… — заплакала я, уронив голову ему на колени. — Зачем хоронить себя раньше срока?! Никто не должен умирать в одиночестве, никто, слышишь?! И ты не умрёшь, я тебе не позволю! Потому что я люблю, люблю тебя, и мне всё равно, сколько тебе лет или сколько у тебя морщин!       Я немедленно написала письмо в Вэйрест, и на зов тут же приехали Арания и чета Фраури: Леон, Лантейя и Аэрон. Побыв некоторое время с близкими и друзьями, Гистеллус повеселел, успокоился, и депрессия немного отступила. А уж когда Лантейя попросила отца присмотреть за Аэроном на время их с Леоном отъезда в Даггерфолл, радости дедушки не было предела. Гистеллус обожал маленького мальчика, всегда находил силы поиграть с ним, а долгие прогулки давали ему возможность с пользой проводить то время, которое он просто просиживал.       Маленький Аэрон уже научился бегать и бешено носился по окрестностям вместе с еле поспевающим за ним дедом. Гист привязал к нему верёвку, чтобы сорванец — да милуют Боги — не убежал. Когда я брала на ручки внука, то словно бы вновь становилась молодой, ну, то есть ещё моложе. Я чувствовала, будто опять нянчу маленькую Лантейю, читаю сказки на ночь, хоть он их ещё и не понимает. Я во второй раз нашла близкого человека, которому могла подарить всю свою любовь. Мне снова довелось побыть мамой, как я того мечтала!       И это непередаваемое чувство, как он цепляется своими маленькими ручками за мои острые уши, как пытается на своём языке рассказать, чего он хочет, вызывало у меня и у мужа непрекращающуюся радость.       Я помню, как закончилась эта часть моей долгой жизни и началась другая. Был Турдас, 18-е число месяца Второго зерна 31-го года Четвёртой эры, когда в деревню «Счастливое взгорье» пришёл странствующий пророк-проповедник, скорее всего сектант. Закутанный в плащ с головы до ног, он взошёл на крыльцо ратуши и провозгласил:       — Люди, услышьте мои слова и поднимите ваши головы! Разве вы не видите, что ваше существование бессмысленно? Вы живёте, только чтобы плодиться, боитесь умереть только потому, что страшитесь неизвестного!       — Ай, чего ты балаболишь! — закричала на него какая-то бабка. — Вали с крыльца, сектант. Мы твоему богу не молимся!       — Глупая бабка! Бессмысленно молиться моему господину! Очищение скоро придёт в этот мир, чтобы уровнять нас всех! Нирн болеет людской расой, я не понимал этого раньше. Скоро всё будет очищено, попомните мои слова!       Затем проповедник посерел лицом, согнулся пополам и изверг содержимое желудка на землю, куда потом и упал. Как мне потом рассказали, бедняге было совсем плохо, потому что после этого он не прожил и минуты. Если бы только я увидела его тело раньше, но крестьяне просто похоронили его, даже не показав мне, и не обратили внимание на странные пятна на теле проповедника.       Чумные пятна. Боги мои, за что мне выпало всё это на моём веку?! Спустя четыре дня болезнь охватила всю деревню. Сразу же прибыла армия. Они пришли так быстро только потому, что две деревни к северу уже полностью вымерли. Ожидая продолжения эпидемии, солдаты решили обогнать болезнь. Они окружили нашу деревню вместе с академией и убивали, расстреливая из арбалетов, каждого, кто пытался выбраться.       Я немедленно приказала всем учащимся закрыться в общежитии, а Гистеллус с Аэроном перебрались в мой кабинет, где и забаррикадировались. Также я велела учащимся постоянно применять заклинания Восстановления на себе и товарищах, чтобы противостоять недугу.       Болезнь развивалась стремительно: сперва появлялись чёрные пятна, свидетельствовавшие о том, кровь испортилась, затем возникала тошнота и рвота зелёными гнойными массами. Спустя шесть дней умерли первые жертвы, а затем количество трупов стало расти просто с невероятной быстротой. Однако вскоре стало понятно, что болезнь поражала только людей. Зверолюди, меры и животные не страдали от неё и не заражались.       Я проводила всё время, стараясь найти лекарство от чумы, хотя бы немного замедляющее развитие болезни. Вместе с несколькими добровольцами-эльфами я исследовала проявления чумы у людей.       Несколько раз случались вспышки насилия и анархии, однако вскоре задыхались и они, во многом из-за смерти зачинщиков. Потребности в еде не было, потому что количество людей сокращалось куда быстрее, чем запасы продуктов. Деревню охватила апатия и безысходность. Люди просто лежали и дожидались смерти или избавления.       Самое главное, что я поняла: болезнь имела нестандартные для обычной чумы способы передачи. Эта передавалась не через блох или крыс, а воздушно-капельным путём, при этом поражая только организмы людей. Я, будучи несильно религиозной эльфийкой, молила всех, кого можно, чтобы эта катастрофа миновала мужа и внука, которые так некстати оказались в деревне.       Но мои молитвы не услышали… Спустя неделю ко мне пришёл Гист. Одного взгляда на его покрытые пятнами руки было достаточно, чтобы понять: болезнь проникла в академию, миновав карантин и магические меры предосторожности. Ужас… нет, истерика поселилась в моей душе. Всё оборачивалось именно так, как я и боялась…       — Я проснулся утром и обнаружил их на себе, — сообщил мне Гистеллус. — Сразу же побежал к тебе.       — А Аэрон… скажи, что с ним? — надтреснутым голосом спросила я. — Ну не молчи же, Гист, прошу, скажи хоть что-нибудь… Скажи мне, что с мои внуком…       — Он тоже болен, Лафф, — муж сказал это как можно более спокойно. — Но ты справишься. Я в тебя верю, мы все в тебя верим! Прошу, спаси его.       И я боролась, боролась до последнего, сидя в истекающей гноем академии. Слёз у меня больше не осталось: я выплакала их вместе с Аэроном, который мучился от каждого вздоха больной грудью. Вскоре у меня закончились стерильные чистые куски ткани, чтобы промывать вскрывавшиеся пятна и смывать зелёный гной. Но как бы я ни пыталась, мне не удалось даже отсрочить конец.       Первым умер Аэрон, спустя три дня после появления первых признаков. Я… я не могу описать то, что я почувствовала, когда его маленькие, до боли знакомые глазки остекленели и потеряли осознанность. Сказать, что я рыдала — ничего не сказать, но я надеюсь, что его душа обрела покой, перестав мучиться.       На следующий день я поняла, что Гист больше не выдержит. Он лежал вверх лицом, серый и безучастный. Видимо, болезнь вызывала сильные боли желудка, потому что у моего мужа даже не было сил говорить. Однако его рука всегда крепко держала мою, переживая вместе со мной смерть Аэрона. Внезапно ясность вернулась в его сознание, и он сказал:       — Эй, Лафф, кажется, это финал… — на его слова мне нечего было сказать. Никто не питал никаких надежд на выздоровление. — Знаешь, лучше бы ты меня тогда отпустила, а-ха… Знаешь, я не вижу тебя, но знаю, что ты такая же красивая, как в тот день в Имперском Городе, такая же смелая, как в Альд’Руне, такая же успокаивающая, как в том склепе в Балморе, такая же заботливая, как и при рождении дочери, такая же… такая же родная и любимая. Жизнь с тобой была моим самым лучшим приключением, и я рад, что когда-то обозвал тебя даэдропоклонницей. Я любил и буду любить тебя всегда, Лафф, спасибо тебе за…       Всё кончилось. Гистеллус отмучился и умер. А мой мир, созданный для меня самым дорогим для меня человеком, только что канул в небытие. Я не знаю, сколько я просидела без еды и воды вот так, держа за руку мужа, рядом с внуком. Я не помню ничего, только пустоту, которую я созерцала.       В чувство меня привели солдаты, ворвавшиеся в комнату. Среди них не было ни одного человека. Они оттащили меня в сторону от холодного тела Гиста, а я всё кричала, глядя, как мою семью куда-то волокут:       — Нет, стойте, не забирайте его у меня! Не забирайте его у меня снова!       Разумеется, никто не стал слушать обезумевшую от горя эльфийку. На улицах вовсю кипела работа: солдаты собирали на улицах тела погибших, залитых зелёным гноем, и скидывали в огромную братскую могилу. Туда же бросили и мою семью. Я отбивалась, кричала и вырывалась, когда боевые маги подожгли эту кучу трупов, а потом закопали обгоревшие останки. В общей сложности, из почти пятисот жителей деревни «Счастливое взгорье» в живых осталось пятьдесят четыре.       Спустя множество проверок и перепроверок меня отпустили домой, в Вэйрест, где меня встретила постаревшая лет на десять Лантейя. Я не могла представить её боль и скорбь от потери сына, но она держалась куда лучше меня.       Я снова впала в депрессию. Почти месяц я сидела на кровати, тупо пялясь на стену перед собой, и не замечала, как дочь, вся в слезах, просит маму прийти в себя, очнуться и посмотреть на неё. Как же она плакала, уткнувшись лицом в мои колени, а я ничего не замечала, словно кукла, лишённая души.       Но вскоре во мне зародилось иное чувство — гнев. Я видела за свою жизнь несколько всплесков чумы, но никогда не встречала такой сильной и быстрой. Буквально за месяц она уничтожила три деревни. Я вспомнила историю про проповедника, с которого эпидемия и началась. Это он занёс смерть в мой дом, и мне нужно было понять, кто за этим стоит. И отомстить.       Я пришла в себя и встала. Вы даже не представляете, какое счастье было на лице моей дочери, когда я спустилась на первый этаж дома, в котором мы с Гистом прожили столько лет. Но первое, что я сказала, когда Лантейя подбежала ко мне, было:       — Мне надо в библиотеку, Лантейя. Буду поздно, не ждите меня.       И я ушла, захлопнув дверь. Я проводила часами за книгами и расспросами других выживших, в надежде отыскать нить, ведущую к мерзкому выродку, что учинил такое.       — Мама, да что с тобой?! — однажды воскликнула Лантейя. — Почему ты словно одержимая? Я так радовалась, когда ты пришла в себя, а теперь ты…       — А ты словно и не понимаешь? — резко отчеканила я. — Не строй дуру! Я хочу мести! Я хочу вырвать сердце из груди той гадины, которая загубила мою семью!       — Мама… — чуть не плача проговорила Лантейя. — Я ведь тоже твоя семья…       — Да ты просто ничего не понимаешь! У меня отняли всё, моего мужа, моего внука, мою работу!       — Не понимаю?! — вскричала Лантейя, доведённая до предела. — У меня сын там умер, а ты говоришь «не понимаю»! А ты готова наплевать на всё ради мести призрачному человеку, которого, может, ещё и нет вообще!       Я не стала слушать тогда её и просто ушла, оставив рыдающую Лантейю в руках Леона.       «Как она не может понять, что я чувствую! Эту чуму кто-то наслал. Я найду его и убью!»       Один из стражников, захотевший мне помочь, рассказал, что проповедник, с которого началась эпидемия в другой деревне, был схвачен разозлёнными жителями и рассказал кое-что. Все эти сектанты — служители Периайта, даэдрического Принца порядка и чумы. Они истово верили, что болезнь очистит этот мир от скверны и греха. Следуя завету Периайта, они несли его «дар» в деревни.       Наконец-то! Моя цель ясна и видна. Я отомщу Периайту за себя, за Гиста, за Аэрона, за Лантейю и за весь Хай Рок! И мне всё равно, что это бог! Я низвергну его в ту яму, из которой эта гадина посмела высунуть голову.       Тем же вечером я собрала немногие вещи, все свои деньги и несколько памятных вещиц. Достала с чердака Громператор, где он обрастал паутиной последнее десятилетие.       Вечерело. Солнце садилось, а я, напротив, только поднималась. Начиналась новая страница истории Лаффориэль.       Я выяснила, где находится ближайшее святилище Периайта — в королевстве Камлорн, на севере. Туда-то и вела моя дорога. Точнее, вела она меня к магическому порталу, которым я собиралась воспользоваться.       — Миледи, не дадите ли вы мне монетку на пропитание? — гнусавил нищий у меня на пути. — У меня в животе со вчерашнего утра ничего не было.       — Вот, держи, — повинуясь внезапному порыву, я бросила мешочек с теми самыми двадцатью монетами, которые когда-то хранил Гист. — Не проешь всё сразу, мой муж держал их больше сорока лет, — бросила я и прошла дальше.       — Спасибо, милостивая госпожа…       Добравшись до магической организации, я ступила в портал, тихонько назвав конечный город. И надо же было так распорядиться судьбе, что ровно за секунду до телепортации в комнату ворвалась Лантейя. Её пытались удержать, но она вырвалась и крикнула:       — Стой, мама, куда же ты?! Вернись домой! Мама, подож…       В следующий момент я испарилась, переместившись в другой город на другой стороне провинции. Жди, Периайт! Когда твои святилища будут лежать в руинах, тебе придётся обратить внимание на смертную, чью жизнь ты так играючи искалечил!