Компромиссы

      Окончательное осознание, что с Энн ему ничего не светит, пришло к Эдди, когда она и Дэн преподнесли ему на Рождество бутылку Ballantine’s. Хороший алкоголь, нормальный подарок для взрослого человека, но…       Почему-то он понял, что с Энн ничего не получится, что ни делай. «Как раньше» не будет, и не как раньше не будет тоже. И пропади оно всё пропадом.       Веном пытается что-то говорить, когда он едет домой из ресторана, где они неплохо посидели втроём, но Эдди отмахивается от него раз за разом, пока он наконец не затыкается. Может быть, догадывается, что сам сыграл не последнюю роль в том, что Эдди ничего не светит. Он пытался помочь, вот только не его ли помощь навела Энн на мысль, что отношения, в которых неизбежно участвует симбиот — не то, чего она хочет от жизни? Всё-таки это развлечение на любителя. Грёбанная полиамория. Групповуха только в порно смотрится хорошо.       (И он даже представлять не хочет порно с участием симбиота.)       Эдди бросает куртку мимо вешалки и ботинки куда-то туда же. На остаток вечера у него чёткий и однозначный план: использовать по назначению подарок. И, кажется, в кухонном шкафчике завалялась открытая бутылка чего-то попроще. В этом доме есть чистые бокалы?.. Да пошло оно всё!       Веном не выдерживает, когда Эдди опустошает вторую стопку и тут же наполняет третью.       «Зачем ты пьёшь эту дрянь?»       — Хочу напиться, — отзывается он — и тут же разражается бранной тирадой, потому что голова вдруг становится абсолютно ясной. Заканчивает почти обречённым: — С-сука, кто тебя просил?!       «Я избавил тебя от интоксикации организма. Когда нас укусила змея, ты не возражал, чтобы я это сделал».       — Не делай вид, будто не видишь разницы.       «А ты не видишь разницы между мной и самкой собаки?»       И делает вид, морда инопланетная, что человеческих ругательств не знает. «Самка собаки». Ну да, конечно. Слэнга и ругани Веном уже понабрался не хуже, чем некоторые маргиналы. Память у него отличная, а Эдди вращается в очень разных кругах. Да и из его собственной памяти симбиот кое-что выудил… Правда, Эдди так и не понял, как это всё работает. Веном точно не читает его мысли «в режиме онлайн». Да и о прошлом, на самом деле, знает далеко не всё. (Только выпендриваться горазд, а на деле-то! Трепло он. Просто трепло.)       — Окей, ты не сука, — вздыхает Эдди, — но… не вздумай меня протрезвлять! Не вздумай, зараза!       Он, видимо, слишком на взводе, чтобы следить за языком, потому что на «заразу» Веном до сих пор обижается вполне (почти?) всерьёз, и он это знает. Но ведь достал. Честное слово, достал.       «Извинись», — предсказуемо требует тот.       Это до чёртиков однообразно и очень не в тему. Эдди совсем не хочется препираться — только восполнить нехватку алкоголя в организме.       — Извини. А теперь иди нахрен. То, что ты живёшь во мне, не даёт тебе права постоянно лезть в мою жизнь!       «Это и моя жизнь тоже, Эдди. Ты мой».       — Нахрен иди, — безнадёжно повторяет Эдди. — Немного покоя. Разве это так трудно?       «Что с тобой не так?»       Удивительно, думает Эдди с сарказмом, насколько непонятливым может быть симбиот несмотря на то, что эмоции носителя для него не секрет. Ничего он не понимает в человеческой жизни. Ни-че-го.       — Ничего. Или всё. Просто дай мне напиться, больше мне ничего не надо.       Всё пройдёт. Он смирится и привыкнет к мысли, что Энн уже-точно-не-его. Завтра будет лучше.       Но прямо сейчас ему нужно — жизненно необходимо — напиться в хлам. В одиночестве. Как настоящему неудачнику.       А одиночество ему не светит… То, что он не один и никогда не будет один, прекрасно и ужасно в равной мере, но прямо сейчас — просто дерьмово. Эдди хватает бутылку, отхлёбывает благородный напиток из горла. Шипит сквозь зубы: «Не протрезвляй меня!» (шёпотом: «Пожалуйста»), — и делает ещё один большой глоток. И ещё один.       Веном не вмешивается.       Наутро Эдди не вспомнит, наговорил спьяну что-то Веному или нет. Но в том, что тот не торопится избавить его от похмелья, мерещится оттенок мелкой мстительности.