Обречённый

      Пластиковый болванчик с длинным лисьим носом, острым подбородком и пиджаком, перекинутым через предплечье, переминается с ноги на ногу — именно так выглядит современный оруженосец апокалипсиса. В кристально-белой рубашке, лакированных чёрных туфлях и брюках с идеальными стрелками. Ты знаешь их, этих беззубых акул.       Если Нюрнбергскому процессу суждено когда-нибудь повториться, он будет именно над ними. Лоснящимися ассистентами с руками по локоть в грязи. Их нон-стоп режим существования — физическое воплощение американской мечты. Двухэтажный выбеленный дом в пригороде с подстриженной лужайкой, блестящая машина в гараже, раскидистое дерево на заднем дворе и флагшток перед крыльцом. И всё, конечно, в кредит с графиком выплат до гробовой доски. Идеальные штампованные племянники дядюшки Сэма. Без мыслей, без эмоций. Барбекю в воскресенье, пилатес по средам и субботам, часовые пробки каждое утро.       Ты жмёшь жилистую крепкую руку, скованную стальным браслетом часов на запястье. Овальные розовые ногти, кольцо на безымянном пальце. Одно, что тебе в нём интересно, — Нью-Йорк или Нью-Джерси — исключительная вариация альма-матер.       — Добрый день, мистер Страйдер. Я Ричард Харрис, помощник Маршалла Таккера. Сейчас он занят и не может Вас встретить лично, поэтому приносит свои глубочайшие извинения.       Лучше бы этим самым извинениям быть как можно глубже не по своим параметрам, а по месту расположения.       — Надеюсь, не из-за отмены какого-нибудь собрания покерного клуба. Было бы досадно нарушать свои планы из-за вывихнутого бедра председателя.       Джон еле слышно прыскает, и ты напрягаешься, чтобы не улыбнуться.       — Нет, — ровные зубы обнажаются в дежурном любезном оскале. Белые, как бумага, — что Вы. Мы не стали бы беспокоить Вас по пустякам.       — Славно. Тогда не будем медлить. Джон, готов прокатиться?       Лощеный лик Харриса вежливо хмурится — спокойные тонкие брови манерно сходятся к переносице.       — Извините, мистер Страйдер, но, боюсь, Вашему другу с нами нельзя.       — Едва. Или ты не знаешь своё руководство?       — В смысле? — стеклянные глаза бликуют благосклонным удивлением. Его точно разводят. — Я Вас не понимаю.       — Да ладно, парень. Это же… подожди. — Ты чуть склоняешься к Джону, не переводя взгляда с ложбинки на широком лбу, — у тебя есть второе имя?       Он на секунду растерянно смотрит на тебя, но тут же приходит в себя и в одночасье вытаскивает из-под футболки пропуск с фотографией:       — Пол.       — Это Джон Пол Крокер, Ричард, — ты киваешь в сторону, указывая на обычного мальчишку в очках. — Как можно не... Стоп, Пол? — ты перебиваешь сам себя и оглядываешься. — Правда?       Джон трясёт головой — он абсолютно серьёзен.       Так оно обычно и бывает — казалось бы знаком с человеком ни один год, а то, что его зовут Пол узнаёшь совершенно случайно.       Искусственное лицо Харриса вмиг перекашивается, белея. И сам он становится прямее, вытягиваясь в тугой канат. К такому повороту он явно не был готов. Всю жизнь он видел филиальных руководителей отделов, а тут сам Крокер, пусть даже это всего лишь юнец, к который встанет у руля лишь в необозримом когда-то.       Оторопелый, он скованно ведёт рукой к выходу:       — Извините, пожалуйста. Пройдёмте…              Вы сидите в просторном холле стеклянного делового центра. Слегка изогнутый, он словно приобнимает разбитый рядом небольшой парк с извилистыми мощеными мелкой плиткой дорожками.       Шнур тянется от розетки к одолженному ноутбуку, и ты краем глаза замечаешь, как Джон, хмурясь, внимательно всматривается в текст на экране.       Всё так и осталось слово в слово (ты перечитал e-mail на пять страниц несколько раз), и у тебя нет абсолютно никаких идей, по какой причине ты находишься здесь так рано. Ты снова возвращаешься наверх и начинаешь с “Уважаемый мистер Страйдер”.       Джон тихо окликает тебя и спрашивает, что они хотят. Он ничего не понял.       Ты откидываешься на спинку дивана и, прикрыв глаза, трёшь переносицу: это ультиматум. Ты должен ввести цензуру.       “Почему?”       Сидя напротив окон в пол одной из бесчисленных башен, ты объясняешь Крокеру, что ты с его родственницей, мягко говоря, не ладишь. Ей не нравятся абсолютно всё, что ты делаешь, тебе — её приторное выпечковое болото.       Говоришь, что развёртывание с кухарской радости на остальной рынок — это чистой воды зомби-вирус, а не банальное желание заработать. Это самый настоящий рак, который ни к чему хорошему не приведёт.       Здесь всё не так просто, как может показаться на первый взгляд. Здесь всё намного запутаннее.       Джон смотрит на тебя испытывающими ясными глазами. Ему кажется, что он сможет разобраться в этом. Если, конечно, расскажешь в подробностях всё с самого начала. Ему ведь с этим всё равно придётся разбираться — прапрабабушка всё же не молодеет с годами. По крайней мере, ему так кажется.       Находясь на девятнадцатом этаже небоскрёба, принадлежащего от самого нижнего этажа цоколя до кончика самой высокой антенны холдингу, жаждущему закопать тебя и твою компанию живьём, выкладывать всю подноготную его владельцы — немного напоминает самоубийство. Джон усмехается, и ты обещаешь, что непременно посвятишь его в сложившееся положение дел позже.              Маршалл Таккер выскакивает в холл на своих длинных ногах, как у кузнечика, ровно в тот момент, когда ты ранишь последний двухпалубник Джона. Ранишь, но не топишь. Он зовет вас пройти, и ты убираешь блокнот обратно в карман бежевых отпускных брюк, что так не к месту в этой чересчур стеклянной коробке, тянущейся тридцати четырьмя этажами в безоблачное небо.       Кабинет Таккера вовсе не его, однако вся стена за спинкой широкого кресла увешана дипломами, грамотами и сертификатами с круглыми печатями — памятник преданности делу Крокеркорп. Теперь вполне ясно, чем он был занят, пока вы торчали снаружи. Все эти корочки в деревянных рамках всего лишь копии настоящих, висящих где-то в Филадельфии.       Маршалл уже не так молод и на его макушке не растут волосы, но, начав с самых низов, сейчас он заместитель главы юридического отдела и может с гордостью заявить, что под его чутким руководством все, как один, трудятся во благо компании.       — Как пчёлки в улье, — шутит он, посмеиваясь за изрешечёнными сеткой прожитых лет щеками.       Ирония состоит в том, что вы друг другу совсем не друзья, чтобы делиться такими сердцещипательными историями. Он это знает, но единственное, что ему невдомёк, — это твоя осведомлённость. Не будь здесь Джон, не сиди он в скрипучем кожей кресле, Таккер бы принял тебя без ожидания, сразу перейдя к делу.       — Маршалл, — ты ставишь ноутбук на стол, — это всё очень мило — Ваши кропотливые усилия, — но я здесь не за этим, не забывайте. И прежде чем мы приступим, я бы хотел кое-что прояснить.       — Конечно! — он всплёскивает ширококостными руками. — Я Вас слушаю.       — Вы не имели права в одностороннем порядке переносить установленные даты. Вы сорвали мой график, и я требую объяснений.       Его лицо сияет, как солнце после бесконечного ливня.       — Мы пытались заранее связаться с Вами, но номер, который указал Ваш секретарь, был недоступен.       “Секретарь”. Доу ещё никто так не называл. И всё же.       — Всего сутки. По-вашему, этого времени достаточно?       — Мистер Страйдер, — живой бас ластится под прищуром блестящих глаз, — Англо-Занзибарская война длилась всего тридцать восемь минут и в ней погибло свыше полумиллиона человек, а Вы за день не смогли бы най…       — Вы не правы.       Улыбка отслаивается с лица Таккера, но сразу же зажигается вновь. На этот раз скользкая и неестественная. А ты почти поверил, что он до конца останется человеком.       — Извините..?       — Вы не правы, — повторяет Джон чуть более смелее и громче, — некоторые дела невозможно так просто взять и перенести. Иногда лучше не пропускать тест по истории и записаться к дантисту на другое время. Например, в понедельник.       Ты прикрываешь рот кулаком, давя в себе всякое злорадство. Этот пиджак с безволосой макушкой вполне может перечить тебе, всем своим видом показывая, кто здесь главный, но не наследнику корпорации, на которую он работает.       — Вполне возможно, мистер Крокер. Как бы то ни было, я всё равно ещё раз извиняюсь, но предстоящий вопрос не терпит отлагательств.       — Да, — киваешь ты, — мы и так изрядно бездельничали. Кстати, предупреждаю, Маршалл, — если я потерял хоть цент за всё потраченное время, то мне придётся выслать счёт. Не Вам, естественно. Это было бы нечестно — Вы просто выполняете свою работу.       Поджатые губы на круглом лице кривятся в ещё более широкую улыбку, и, по правде говоря, ты хочешь, чтобы этот парень работал у тебя. Он действительно неплохой: из всех сил старается, только в неверном месте. Ты убеждён, что он примерный семьянин, по выходным паркующийся у Волмарта поближе к главному входу, а на День Благодарения он делает изумительную индюшку с хрустящей пряной корочкой. Хороший человек, только работает совершенно не там.       Таккер придвигает к своей заднице откатившееся кресло и вваливается на сиденье. Рубашка натягивается на его круглом пузе, и можно увидеть тёмные волосы сквозь расселины между пуговицами. Ты делаешь вдох и хочешь, чтобы тебя не тошнило от этого зрелища.       Он надевает очки и достаёт из стола пластмассовую папку. Выуживает скрепленные скрепками несколько файлов и, с причмокиванием смочив слюной подушечки пальцев, с шелестом перебирает листы. Затем, найдя нужные, раскладывает перед собой и, поджав морщинистый рот, поднимает голову. Так было в прошлый раз, так было и в позапрошлый раз, но сейчас ты цепляешься за его каждое движение.       Чугунный голос говорит, что неделю назад на твою почту они выслали все документы.        — Вы ознакомились с ними?       Сразу же. Такие письма нельзя оставлять на откуп менеджеру — ты в тот же вечер всё прочёл и переслал своим юристам: с утра они сразу же занялись этим делом и на днях должны выслать ответ.       Маленькие глазки сверкают за толщей очков — жёстко и довольно.       Он спрашивает, всё ли ясно именно тебе? Осознаешь ли ты, из-за чего именно Крокеркорп вынуждена пойти на такой шаг? В конце концов, что ты думаешь по этому поводу?       — Понимаете ли, — Маршалл проводит ладонью по небольшому подбородку, — честно сказать, нам совсем бы не хотелось подавать в суд, мистер Страйдер. Эти разбирательства ни Вам, ни нам не принесут ничего, кроме проблем на бирже и убытков.       Ты с ним полностью согласен и придерживаешься такого же мнения — время лучше тратить на созидание, нежели пустые разбирательства.       — Вот видите, мы уже на верном пути! Зачем становиться врагами, когда можно сотрудничать? — Таккер, сияя, косится на Джона. — Не так ли?       Он одобрительно клонит головой — да, это было бы хорошо. Джон и правда полагает, что старик с мелкими белыми пятнышками на дряблых щеках говорит правильные вещи. Наивный.       Однако тебе всё же интересно, как это будет выглядеть. Не в деталях, конечно, а в общих чертах. Ты сильно сомневаешься в том, что после такого серьёзного обвинения в клевете и порче деловой репутации сможешь беспечно пожать руку миссис Крокер, оставив все обиды в прошлом. Это невозможно, даже отбросив такую сентиментальную вещь, твою собственную репутацию.       — И сотрудничество. Что Вы понимаете под этим? Нет, я, конечно, могу снять парочку рекламных роликов при условии написания собственного сюжета, но ведь это мало похоже на мировую дружбу. Объясните мне, Маршалл.       Круглые морщинистые ладони с крупными от возраста узлами суставов смыкаются в замок и опускаются на светлый стол. На самом краю, около широкого монитора, красная рыбка с пышным хвостом, похожим на вуаль, чинно и тупо разворачивается на очередной круг путешествия по шару аквариума. Джон сводит кроссовки, сцепляя ноги между собой на слишком высоком кресле.       Оказывается, сотрудничество означает ряд взаимных уступок. Например, ты должен публично извиниться за дискредитацию холдинга и впредь не повторять подобных ошибок. Они же, в свою очередь, обеспечат незначительное покровительство в некоторых вопросах и, что самое важное, не начнут никакого процесса.       — Знаете, а ведь последнего мы в силах добиться и иным способом.       — Каким же?       Ты опускаешься на мягкую спинку кресла и вскидываешь брови:       — Оставьте иск при себе.              У Джона узкие лодыжки, и в этих массивных кроссовках под короткими манжетами они выглядят ещё тоньше.       Он прикрывает ухо свободной ладонью. Ведёт белым резиновым мысом по стыку меж плит тротуара и жмурится когда отцовский голос из динамика набирает децибелы. Он ничего не говорит в ответ, лишь согласно мычит. Да, виноват. Да, заставил волноваться. Сорок семь пропущенных за три часа. Да. Да. Да.       Джон поднимает взгляд кверху, в небо с потускневшей белой линией, оставшейся от высокого самолёта. Затем опускает телефон в карман и глубоко вдыхает. Принт на футболке вслед немного приподнимается. Так же медленно и так же уныло.       Недалеко от сени кучерявого шепчущего парка океан незримо колышется, облизывая светлую бетонную набережную, и Джон спрашивает, можно ли ему быть честным.       Дело в том, что его тяготит постоянный контроль. Ему осточертели навязчивые родительские опасения. Он устал от этой гиперопеки.       Дело в том, что батя только усугубляет, когда пытается оградить его и сестру платиновой клеткой своей заботы.       Дело в том, что с каждым разом всё становится только хуже.       Джон говорит, что после школы хочет сходить в кино, а не пристёгиваться на заднем сидении. Он был бы совсем не прочь хоть раз поехать домой на велосипеде. Настоящее счастье — ближе к ночи возвращаться домой с праздничной вечеринки, провожаемый друзьями.       Но ничего подобного не происходит. И едва когда-нибудь произойдёт.       Джон — сгорбившийся парнишка с парой мелких родимых пятнышек на скуле у самого уха — заламывает пальцы до хруста и неуёмно мечтает быть как все.       Ты же хочешь, чтобы у него всё было хорошо, поэтому, оперевшись о стенку таксофона, обклеенную уже изодранными объявлениями, вызываешь такси.              В центре номера Роуз, приподнявшись на руках, выгибает спину. Поза змеи или что — ты точно не помнишь. Да и не горишь желанием. Малиновый комбинезон прямиком из забытых восьмидесятых блестит на солнце, пробивающемся из-за полупрозрачнх штор, и тебе не хочется представлять, как точно в таком же стрейче её мать занималась аэробикой под бодрый голос Джейн Фонда, ритмично вскидывая руки и попеременно взмахивая ногами в белых гетрах.       — Не тяни, Дейв, — выдыхает она и плавно опускается. Встаёт на колени и садится на пятки. На белые гетры, кочующие из города в город в небольшом чемодане, обтянутом в серый гладкий чехол.       Грациозные пальцы тянутся по коврику к балкону, грудь прижимается к коленям, и пергаментное напряженное тело замирает в очередной позе. Вроде, ребёнка, но ты не до конца уверен. Ровный спокойный вдох, три секунды, ровный спокойный выдох. Строго по инструкции.       Ты говоришь, что понятия не имеешь что происходит. Скользкая лапша вытекает из-под палочек. Ты говоришь, что ничего нового Таккер так и не выдал. Горячая глиняная чаша жжётся, отчего, только приноровившись, уже нужно перехватывать эти чёртовы палочки в другую руку и начинать по-новой гонять фунчозу в бульоне. Ты говоришь, что, кажется, это какой-то бред и очередной баг. Белые нити снова выскальзывает, и ты откладываешь дурацкие куайцзы на поднос на небольшом стеклянном столике. Всё это не имеет смысла, и игра совсем тронулась своими психоделическими нулями и единицами.       — Вряд ли, — Роуз выпрямляется в спине, опуская ладони на колени, и не открывает глаз. Асана героя, но точно ты всё же не рискнёшь утверждать.       — Доплывём — узнаем, — ты подносишь чашу ко рту и дуешь. — В крайнем случае, всё уже решено, разве не так?       Ноутбук на твоих коленях ни с того ни с сего загорается, воспрянув ото сна. Ты косишься на экран, выглядывая из-за тарелки, и как последний школьник шепчешь под нос свистящее “йес”.       Джон принял твою тупую заявку в друзья.