Daddy-kink

      Юнги любит, когда тепло, когда до безумия жарко. Он любит это чувство, когда тело плавится от теплоты, когда разогретая вода касается кожи, стекает с неё. Юнги нравится чувствовать себя опаленным, разогретым. Разогретым настолько, чтобы кожу приятно обжигало, словно он нежится в дьявольском котле, в самом аду. И он почти уверен, что этот котёл принадлежит Ким Намджуну — его парню.       Намджун, вообще-то, очень любящий и нежный, ласковый и отзывчивый, мягкий и искренний. Он до крайности прекрасен и чуток, он до бабочек в животе любим. Он действительно нежен… Вот только ночью он другой.       Намджун — сам дьявол, Намджун — сам грех — грех пошлости. Он тот, кому ты не можешь отказать, он тот, кому ты не можешь не подчиниться.       Юнги тихонько что-то бурчит себе под нос, пока нежится в тёплых стенах душевой. Он проводит костлявыми пальцами по телу, смывая со своего торса остатки мыла, смахивая с белоснежный кожи несуществующие неровности. Юнги видится настолько тонким и хрупким, что, кажется, словно стоит единожды коснуться, и он сломается, рассыпется на миллионы осколков… Хотя он уже давно сломан, уже давно растёрт в пылинки.       Он расколот сильными руками Намджуна, разбит его взглядом, расплавлен его дыханием. И это совершенно не страшно, ведь Намджун имеет на это право: он волен делать то, что пожелает.       Когда Юнги выходит из душа, он встречается взглядом с запотевшим от тёплого пара зеркалом, которое почему-то манит парня коснутся его, нарисовать на нём что-то совершенно глупое и возможно даже детское. И Юнги слишком прост, чтобы отказать в чем-то столь незамысловатом. Парень хмыкает на свои мысли и невзначай вырисовывает на зеркале кривое сердце. Юнги стирает со своей кожи остывшие капли и шустро накидывает на себя свой любимый атласно-черный халат, щелкая замком двери и выходя в коридор.       Темнота.       Юнги совсем чуть-чуть пугается собственной квартиры, он совсем чуть-чуть боится того, что это последняя темнота, которую он может лицезреть. Ему это всё кажется не менее странным. Он точно помнит, что свет горел чуть ли не во всей квартире…       — Привет, малыш, — слышит Юнги палящий шепот около правого уха и, затаив дыхание, невесомо хватается пальцами за собственный халат.       Намджун. Такой внезапный и аккуратный.       — Ох, неужели сегодня с работы раньше отпустили? — Чуть громче, чем стоило, говорит Юнги и уже хочет повернуться к любимому, однако сильные руки Нама тут же хватают парня за бедра и стопорят любое его движение.       — Да, милый, — ласково и нежно мурчит мужчина.       У Юнги дыхание совсем чуть-чуть сбивается. Юнги совсем чуть-чуть хочет прильнуть поближе.       — Не хочешь поиграть? — Без каких-либо прелюдий интересуется Намджун и улыбается куда-то в ухо, отчего старший, не сдержавшись, мычит. — Аха-ха-ха, вижу, что хочешь. А ведь я уже больше недели на нервах… Мне так грустно от этого, малыш. Ты же поможешь своему папочке, да?       И у Юнги табун мурашек по коже проносится, и у Юнги голова кругом идти начинает.       Боже, как же он давно не слышал этого горячего и томного шепота, как же он давно не чувствовал этих властных пальцев на своих бедрах, и, о, черт, как же давно он этого ждал. Они оба изголодались друг по другу, они оба готовы ко всему.       Юнги слышит шуршанье позади себя, чувствует невесомое дыхание на шее и поддается телом к чужим бедрам. Мгновение, и от парня отстраняются. Мгновение, и он погружается в абсолютную темноту — Намджун завязывает глаза Юнги его любимой красной повязкой.       — Сегодня ты будешь только чувствовать, малыш.       Намджун беззвучно обходит Юнги и совершенно неожиданно подхватывает того под бедра, вынуждая обвить намджунову талию своими ногами. Старший хватается за чужие плечи и, пока есть возможность, вдыхает яркий аромат с его рубашки.       Намджун аккуратно кладет Юнги на кровать и чуть отходит, на секунду задерживая свой взгляд на столь прекрасной картине. Парень слегка ухмыляется, а потом достает с полки небольшую связку ключей. Юнги слышит мелодичный и уже такой родной звон, слышит намджуново айканье, слышит то, как предательски скрипит их тумбочка… Их заветная тумбочка, где хранятся все их игрушки.       — Па-папочка, — дрожаще и даже как-то слезливо шепчет Юнги. — Папочка, где…       — Я тут, дорогой, — отзывается Намджун и подходит ближе к кровати, улыбаясь и радуясь такой открытой беззащитности старшего.       Намджун садится на край кровати и берет опешившего Юнги за кисти рук, начиная нежно покрывать их поцелуями. Однако эта нежность всего лишь подготовка… Намджун отстраняется так же внезапно, как и приблизился, и скрепляет совсем хрупкие запястья наручниками за спиной Юнги, предварительно сняв с того халат. Ким проводит рукой от груди до живота любовника, и ловит своими пальцами его дрожь, поражаясь такой отдачей, такими звуками и такой отзывчивостью. Юнги, мать вашу, идеален.       — Ох, малыш, я ещё ничего не сделал, а ты уже так возбужден, — смеется Намджун и даже в темноте умудряется поймать взглядом румянец на щеках старшего.       — Умоляю! Господи, прошу продолжай! — нетерпеливо просит Юнги, умоляет, кусает собственные губы, старается унять дрожь.       Намджун ухмыляется и целует парня в лоб, затем сквозь повязку целует его веки, касается губами щек и спускается поцелуями к чужим губам, но оставляет их не тронутыми. Он слышит скулеж своего малыша, его сбитое дыхание, но не так же быстро — у Намджуна слишком много планов на сегодняшний вечер. Ким начинает покрывать засосами шею любимого, его острые ключицы, мажет губами по выпирающим косточкам и медленно переходит к груди. Он вдыхает аромат чистоты и свежести, рассматривает загорелые соски и после достает первую игрушку. Юнги чувствует, как по груди проходятся чем-то холодным, металлическим и парень начинает понимать, что сейчас будет.       — Ч-что, Н-намми… не-       — Ты забыл, как меня называть? — резко и хладнокровно, до скрежета в зубах рычит Намджун, перебивая парня и выбивая из того дух.       — П-прости, папочка. Прости, я просто… — хнычет парень. — Прошу не делай этого… Это с-слишком больно…       — Малыш, ты же сам только что начал звать какого-то Намми, я ревную, вообще-то. Ты определенно заслуживаешь наказания, — шепчет Намджун и уже сам прикусывает губу.       Ким цепляет металлические зажимы за соски и пробно, совсем аккуратно, тянет за цепочку, с помощью которой они были соединены между собой. Нам сразу же слышит жалобные всхлипы своего малыша и ему это до чертиков нравится. Ему жутко нравится видеть Юнги таким… Таким послушным и всё таким же хрупким, таким податливым и таким живым, с намокшей повязкой, с кровоточащими губами и с изогнутой спиной, со вздыбленной грудной клеткой и со стонами, застрявшими где-то в горле.       Намджун, якобы случайно, задевает цепочку и чувствует, как отзывчиво Юнги вздрагивает, сжимая пальцами простынку у себя под поясницей и сводя свои ножки потеснее. Младший почти беззвучно смеется и вновь тянет цепочку на себя, с усладой слушая чужое хныканье. Юнги по-детски айкает и дергается, стараясь свести на нет вяжущую боль.       Как бы Намджуну не нравилось смотреть на метания и всхлипы Юнги, вскоре ему это наскучивает, и он аккуратно снимает зажимы с сосков, на что старший так ласково и искренне выдыхает, благодарит. Ким рассматривает, облизывается, впитывает чужое сбитое дыхание и с особой нежностью касается сосков пальцами, а затем и вовсе примыкает к ним губами, языком, как бы извиняясь за содеянное. Он слизывает с набухших сосков боль, ласкает до звонких стонов и уделяет им так много внимания, что в какой-то момент Юнги кажется, что всё это слишком: что Намджун «слишком», что его руки «слишком», что его язык слишком «слишком».       Намджун отстраняется, вновь отходит к тумбочке и — Юнги уверен — берет оттуда еще несколько интересных вещей.       — Сегодня ты не кончишь, пока я этого не захочу, сладкий, — пошло шепчет Намджун и кусает парня за ушко, посасывает мочку, проводит языком по ушной раковине, а потом вновь нависает над старшим.       Намджун очень бережно касается аккуратного члена Юнги, из-за чего тот даже вскрикивает, и надевает на него эрекционное кольцо, которое туго сжимает орган, вызывая чужие всхлипы. Ким в нетерпении облизывает пересохшие губы и берет баночку со смазкой со стола, обильно смазывая пальцы. Одной рукой парень раздвигает чужие, немного сопротивляющиеся ноги и спустя мимолетную секунду без предупреждения вставляет в проход сразу два пальца, а затем в удивлении вскидывает бровь.       — Малыш, неужели ты игрался с собой в ванной? Неужели использовал самый большой? — как-то даже похабно интересуется Намджун, с легкостью просовывая в проход еще пару пальцев.       Он слышит сладкий смущенный стон Юнги и хмыкает:       — Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда ты играешься с собой… Плохой, плохой мальчик, — проговаривает младший и безжалостно шлепает Юнги по попе, оставляя за собой красный отпечаток и протяжный крик старшего.       — П-папочка, д-да, боже, папочка! Папочка… я… я очень плохой мальчик. Накажи меня, прошу, накажи, — уже в бреду бормочет Юнги, пытаясь то ли прильнуть, то ли отстраниться, и облизывает собственные губы.       Намджуна это лишь заводит. Он снимает с себя боксеры и резко входит в податливое тело, не давая и шанса отодвинуться. Юнги выгибается в спине и стонет подобно шлюхе, самой элитной и дорогой шлюхе, заводя этим Намджуна еще больше. Младший двигается резко и даже грубо, толкается по-ритмичному хаотично и наслаждается чужой дрожью, зная, что Юнги это тоже нравится. И Юнги, блять, нравится! Он просто вне себя от удовольствия каждый раз, когда Намджун, подобно зверю, втрахивает его в кровать или в другую плоскость в их квартире. Ох, где они только не занимались сексом — их тела коснулись каждого местечка в доме, каждой тумбочки. И сейчас парни находятся на самом пике блаженства. В легких заканчивается воздух, с каждыми толчком дышать становится всё сложнее, с каждым стоном чувство невообразимого растет; комната пропиталась запахом секса и пота, запахом терпкого одеколона и мятной смазки, запахом стонов, шлепков и рычаний.       — А-а-ах! Па… Папочка-а-а! Прошу… дай, ах, дай кончить. Боже, папочка, прошу, больше, больше! Нет, не могу, ещё, — кричит и шепчет одновременно Юнги, сотрясаясь от чувства неудовлетворенности и боли из-за металлического кольца, что, вообще-то, по-прежнему сжимает его член.       Намджун чествует, что он и сам уже на пределе и решает, что надо пожалеть своего малыша в первую ночь, после такой долгой разлуки. Он аккуратно снимает кольцо и начинает помогать Юнги кончить, нежно, но не менее быстро надрачивая тому. Мин срывается на крик, предупреждая, что он на пределе, на что младший делает несколько завершающих толчков и кончает вместе с Юнги. Он улыбается и выходит из парня, нежно целуя того в щечку и снимая наручники с повязкой.       Юнги пытается научиться заново видеть, старается утереть слезы, разглядеть комнату и Намджуна в целом, а затем ахает.       У Намджуна розовые волосы… Розовые волосы у ночного дьявола…       — Кто это так с тобой? — немного даже саркастично спрашивает Юнги и чуть привстаёт, чтобы поближе рассмотреть это недоразумение.       — Да так, — отмахивается Намджун, — парикмахерша перепутала краску.       Юнги сначала серьезно смотрит, а затем прыскает смехом и довольно улыбается, потому что это выглядит на удивление мило.       — Знаешь, а мне нравится. Тебе даже идет, — превращаясь в любвеобильного кота, проговаривает Юнги и обнимает Намджуна, целуя того в лоб.       — Может быть… Самое главное, чтобы моему малышу нравилось, — ухмыляется Нам и ложится рядом с Юнги, засыпая.