Flashback
Эмоциональные разговоры, литры алкоголя, веселья и смеха, яркие огни слепят глаза, а, казалось бы, не особо громкая музыка бьёт по ушам. Большой зал с десятками танцующих в нем людей, с сотнями бокалов и единицами трезвых. Чимин стоит в сторонке, чуть пошатываясь и попивая уже неизвестно какой по счету бокал… Шампанского? Вина? Чего-то сладко-спиртного? Его белоснежная рубашка помята от постоянных бессмысленных движений, от каких-то танцев и просто от его опьянения, его волосы зачесаны назад, верхние три пуговицы расстегнуты, а рукава рубашки (и зачем он вообще надел рубашку) закаты по самый локоть. Чимин выглядит сумбурно и от части даже сексуально. Его тонкие ключицы выглядывают из-под и так тонкой ткани, его язык периодически скользит по губам, его дыхание сбито к херам, его взгляд размыт и затуманен. Мгновение, и Чимин чувствует свою руку в чьей-то чужой. Парень смотрит на человека, что так уверенно схватился за его запястье и видит Чон Чонгука, которые спустя секунду подносит чиминову руку к своему лицу и совершено нежно целует тыльную сторону его ладони, мимолётно пробегаясь губами по пальчикам, а затем приподнимает уголки своих губ, чуть улыбаясь. — Не желаешь потанцевать? — спрашивает Чонгук, сверкая лисьим взглядом. — Ч-что? Я буду не… Я не против, да, — еле проговаривает Чимин и идет вслед за Чоном в танцующую толпу. Музыка по-медленному ритмичная, соблазнительная, она словно зовет, манит двинуть бедрами, предлагает забыться и коснутся самого себя. Чимин танцует сначала неуверенно, стесняясь, но алкоголь кричит и сверкает. Парень забывается, начинает двигается развязно, элегантно, открыто, удивляя этим Чонгука, выбивая из того весь воздух. Мужчина на такое может лишь ухмыляться, прижимать тонкое аккуратное тело к себе ближе, проводить носом по ароматной шее, вдыхая сладкий запах дешевого парфюма. — Чимин, — шепчет начальник, чувствуя дрожь в чужом теле, — давай поедем ко мне? Там будет намного интереснее и вкуснее, обещаю. — Что? Что Вы сказали? — Чимин совершенно неуверенно смотрит в чужие глаза и тонет. — Да… Да, давайте, — немного сомневаясь, отвечает опьяненный парень и этот ответ срывает Чонгуку все тормоза, лопает все предохранители, взламывает все замки. Мужчина хватает Чимина за руку и тащит за собой к выходу. Они садятся в машину Чонгука, и водитель везет их к дому начальника, не оборачиваясь и не произнося ни слова. У Пака кружится голова, он теряется в чужих ласках, касаниях, тонет в поцелуях и стонах. Чимин не различает локации и теряется в происходящем. Он понимает, что ему нравится, и он чутко ощущает Чонгука на себе и везде, в принципе. Всё размыто и скомкано, очень горячо и развязно, со смесью рычаний и горячего пошлого шепота в самое ухо. Чимин помнит свои вскрики, помнит дыхание на своей коже, помнит наслаждение и его пик, он, кажется помнит что-то еще, но это всё крошится в его голове, когда поутру он слышит чонгуков низкий тон: — Вставай, нам всем пора на работу, — Чимин чувствует нелегкий шлепок по заднице и давится воздухом, хватаясь за ягодицу. Парень резко вскакивает с кровати, почти теряясь в одеяле, что запуталось в его ногах, и слепнет от яркого солнечного света, когда поворачивается лицом к уже одетому и ухоженному Чонгуку. Лишь спустя секунду Чимин осознает, что он полностью нагой и не прикрытый, а лучи света прекрасно подчёркивают всё, что произошло в эту ночь. Парень мгновенно хватается за одеяло, прикрываясь им, и отчетливо чувствует, как краснеют его щеки (и вот не понятно от злости или явного смущения). — Теперь, сладенький, советую тебе собраться по-быстрому, потому что вечером ты должен быть готов к повторному заходу. Не устраивай никаких планов, — безэмоционально усмехается на румяные щечки мужчина и подходит к зеркалу, поправляя галстук. — Ч-Что? Почему я должен… У меня планы, — с одной стороны обидчиво, а с другой растерянно отвечает Пак, но тут же встречается с почти прозрачным и даже сердитым взглядом начальника. — У тебя нет планов, — словно отрезает Чонгук. — С этого момента твои планы — подчиняться любому моему слову. — Да что Вы себ- — Если ты не хочешь, чтобы фото и видео, на которых ты явно развлекаешься, сидя на моих бедрах, разлетелись по всему офису, советую смириться и наслаждаться. В доказательство своим словам Чонгук достает телефон и кидает его на кровать рядом с Чимином, давая тому возможность глянуть на себя со стороны. И парень давится вздохом, сводит брови и смотрит на то, как скачет на чужих бедрах, как выстанывает что-то невнятное и как истекает от палящего желания. На видео не видно лица второго парня, не слышного его голоса, нет чего-то явного. Чимин, не долго думая, сразу же удаляет эти видео и фото, поднимает свой сердитый взгляд выше и видит, как начальник размахивает своим вторым телефоном, с явным интересом наблюдая за Паком. — У меня есть копии. Не отвертишься, — усмехается Чонгук.End Flashback
Стоит парню увидеть дверь злосчастного кабинета, как к горлу подкатывает неприятный ком сомнения и недовольства. Чимин совершенно тихонько вздыхает, свистя носом, думает развернуться и уйти, бросить всё к чертовой матери, однако строгий звонкий голос, разрывая тишину, даёт разрешение на вход. Чимин слезливо сглатывает. Дверь беззвучно открывается, и парень заходит в кабинет, так же беззвучно закрывая ту за собой. Дышать не хочется, смотреть тем более, но Чимин поднимает свой взгляд и видит ответный лисий прищур, совершенно не скрываемый рабочими очками, которые в свою очередь придавали начальнику определенную кинковую сексуальность. Чонгук приподнимает уголок губ, возможно даже облизывается, смотрит, ждет, готовится. — Вы звали меня, господин Чон, — ощутимо произносит Чимин. В ответ тишина, шелест бумаг и тяжелый вздох Чонгука, разрезающий воздух в радиусе десятка метров. — Ты забыл, как ко мне обращаться? — спустя минуту замечает начальник и смотрит на чужую шею, напряженные руки, смотрит в эти глаза, в душу. Чимин раздраженно вздыхает и сглатывает. — Вы звали меня… папочка, — сквозь зубы проговаривает Пак и незаметно сжимает руки в кулаки. — И снова неверно, Чимин-щи, — Чонгук с перебором грациозно снимает очки с переносицы и кладет их на стол. — Попробуй еще раз, — издевается мужчина, сверкая глазами. Чимин мысленно старается успокоить себя, старается обрубить свою злость, потому что осознает всё и даже чуточку больше. Он ненавидит всё это: ненавидит того, кто так вальяжно сидит в кресле, ненавидит весь этот цирк и себя в нём. Однако он понимает, не хочет упасть в глазах коллег, не хочет светит своей жизнью и голым телом… Чимин слушает Чонгука, слушает его желания, приказы и наконец встает на колени, сопровождая это заветным «папочка». Чимин слышит стук чужих каблуков, слышит чужое дыхание, а затем чувствует: чувствует крепкую хватку в волосах, чувствует чужой взгляд на своем теле. И смотрит с грустью, со злобой. — Да, звал, солнышко. Я просто хочу отдохнуть и немного поиграть со своим малышом. Ты ведь мне позволишь, да? — с издевкой произносит Чонгук, улыбаясь, выпуская из хватки пушистые волосы Чимина. — А теперь раздвинь ножки… И Чимин сглатывает, с усилием раздвигает колени шире, давая никому ненужное разрешение смотреть, трогать. Чонгук хмыкает, не позволяет себе облизываться и, приподнимая ногу, нажимает носком ботинка на чиминов пах. Парень щуриться от не особо приятного давления, сдерживает себя, чтобы не издать стон, и лишь болезненно мычит. Чонгук дьявольски наслаждается этим. У него в животе все скручивает, когда он видит, как Чимин старается сдерживать свои эмоции во время их необычных игр. Чонгук прикусывает губу, почти рычит, а затем давит сильнее, жмет с адским удовольствием, видит, как парень у его ног жмурится, кусает щеки изнутри, пытается держать себя. Чонгук на мгновение приподнимает ногу, давая Паку шумно выдохнуть, как вдруг резко вновь надавливает на чувствительную зону, и с пухлых губ наконец-то срывается полустон-полувскрик. — Эх, мой малыш не смог долго держаться. Ты меня огорчаешь… — приторно-грустно хмыкает начальник. — Как думаешь, кончишь ли ты от моей ноги на своём члене? — смеется, надавливает сильнее, упивается повторным полустоном. — П-прошу… не надо, я правда не хочу, — хнычет Чимин и хватается за чужую ногу, стараясь убрать, поднять, отстранить. — Больно! Мне правда больно, — вскрикивает, когда Чон давит ещё сильнее. — Стой, умоляю, папочка! Чонгук огорченно хмыкает, но ногу всё же убирает. Его рука вновь оказывается в волосах Чимина, тянет на себя, заставляет подняться, следовать за собой к столу. Начальник отталкивает документы и прочую макулатуру на край, а затем направляет парня забраться на стол, встать на колени, повернутся задом и просто утонуть в стыде и горечи. Чонгук проводит рукой по ягодицам, скользит пальцами по ткани облегающих брюк, сжимает одну из половинок и звонко шлепает, слыша в ответ протяжное мычание. — М-м-м, а теперь встань на четвереньки и нагнись, — шепотом в самый затылок, и Чонгук наблюдает за тем, как Чимин выполняет его приказ, утыкаясь лицом в поверхность стола, выпячивая зад. Мужчина отходит и достает из небольшого офисного шкафчика смазку и небольшую пробку. Он возвращается к Чимину и приспускает его брюки и трусы, а затем проводит пальцем по чувствительной дырочке, проникая, растягивая. Очередные полустоны, мычания, вздохи. Чонгук проталкивает уже два пальца, норовясь добавить и третий, однако вовремя останавливает себя, прислушиваясь к чиминову голосу. Он грубо двигает пальцами, толкается, давит, водит свободной рукой по чужому члену, размазывает, скользит. Пак стонет громче, прогибается, когда Чонгук находит простату. Мужчина всё же облизывает губы, усиливая давление, ускоряя темп. В Чимине три пальца, жар, и сухая влажность. Мгновение, и в Чимине пробка, страх и огорчение. — Чтобы до окончания собрания даже не вздумал касаться себя или пробки. После поедем ко мне — продолжим то, что начали, — очередной шлепок и ухмылка, скрывшаяся за натянутыми на нос очками. Чимин почти падает, когда пытается слезть, почти падает, когда пытается натянуть штаны, почти падает, когда видит себя в отражении окон. Он выходит из кабинета и старается научится заново ходить.***
Собрание проходит очень скучно… Работники сидят на своих местах и не особо заинтересованно перелистывают свои проекты, параллельно вслушиваясь в слова выступающих. Время длится с перебором долго, клоня Пака в сон и раздражение. Ещё бы чуть-чуть и, возможно, парень бы даже уснул, но тут громом по помещению проносится его имя: — Пак Чимин, может быть вам есть что сказать? — спрашивает один из коллег. — А? Да, конечно, — Чимин, придя в себя, выпремляется и сразу же попытается внушить себе бодрость. — Я предлагаю расформи- Слова Чимина рвутся где-то в горле, парень то ли икает, то ли вздыхает — никто не может понять. Все смотрят на него сконфуженно, взволнованно, а тот лишь стоит, сжимает в своих руках планшет для бумаг и старается окончательно осознать, что происходит… Чимин чувствует, просто чувствует, как в его заднице вибрирует гребанная пробка, он чувствует, как та давит изнутри, заставляет стенки пульсировать, чувствует что от стимуляции его член вновь встает. Парень переводит взгляд на начальника, смотрит, как тот с издевательством, заметным только ему, смотрит в ответ, а затем, кажется, увеличивает скорость. Чимин краснеет, пересыхает где-то в легких, а затем с небольшим заиканием продолжает свой доклад. — Мистер Пак, с вами всё хорошо? Вы кажетесь не очень здоровым, — взволнованно произносит сидящий рядом коллега. — Да-да, всё хорошо. Просто как-то душновато, наверное, из-за волнения, — лжёт Чимин и сглатывает сухую слюну, сдерживая свои стоны. В итоге Чимин еле доносит свою мысль до коллег и облегченно выдыхает, когда Чонгук наконец-то понижает вибрацию до нуля и со спокойным видом встает из-за стола. Собрание заканчивается, и парень выходит из кабинета, стараясь не попасться начальнику — и желательно вообще всем — на глаза, но, как на зло, Чон ловит его в коридоре, шустро приближаясь губами к уху. — Жду тебя у главного входа через 15 минут, — тихо, глубоко и специально низко произносит Чонгук, а затем мимолетно кусает Чимина за ушко и по-свойски ухмыляется. Чимин слезливо вздыхает и быстрым шагом направляется в свой кабинет, прикрывая тем самым планшетом свою стратегически важную часть. Он собирает свои вещи в портфель и смотрит на время. Он, конечно, мог бы просто плюнуть на слова Чонгука и, наверное, даже в его лицо, если бы не шантаж со стороны начальника, который заставляет Чимина называть себя «папочкой». Пак бесится с этого, регулярно кривится, но он соврет, если скажет, что ему это не нравится… Что-то в этом всем заставляет парня трепетать и кусать щеку изнутри. Чимин никогда не думал о Чонгуке, как о претенденте на место своего парня, хотя он точно осознавал, что в любой другой ситуации запал бы на него, влюбился бы в его беззвучный хохот, в его меткий взгляд и в его явную власть. Чонгук был бесспорно красив, Чонгук был силен и мощен, Чонгук был, вообще-то, реально желанен. Эти мысли заполняют голову парня вплоть до того момента, пока он не доходит до выхода из офиса. Чимин видит знакомую Lamborghini Veneno черного цвета, за рулем которого почему-то сидит довольный Чонгук, а не его шофер. Пак садится на переднее сиденье, так как знает, что Чонгук не любит, когда Чимин сидит на заднем, и утыкается взглядом в лобовое стекло. Едут они почти в тишине, на совсем тихой громкости по радио играет песня «Selena Gomez — Fetish», что заставляет парня немного поежиться. Чимин тихонько вздыхает и рассматривает какой-то уж слишком скучный пейзаж за окном. Когда они подъезжают к слишком большому, как казалось Паку, особняку, появляется яркое желание вклеиться в сидение автомобиля и никуда не идти. Все слишком роскошно, все слишком богато, всё просто слишком. Дверь со стороны Чимина открывается, и парень наконец-то смотрит на Чонгука, на его невидимую улыбку и на его протянутую руку. Смотрит и хочет оттолкнуть, но его хватают быстрее, тянут на себя, вытаскивают и — возможно Чимину показалось — прижимают чуточку ближе. Парень не успевает разглядеть внутренности дома, не успевает осмотреть картины в коридоре, не успевает насладится большими цветочными горшками и совсем крохотными полками, комодами. Чонгук подходит к одной из дверей и открывает ее. — Заходи, — больше предлагающим тоном произносит Чон и ждет, пока парень зайдет, а затем с ухмылкой следует за ним. Чимин спиной чувствует раскалённый взгляд, режущее дыхание и кусающую улыбку, он не хочет видеть, не хочет слышать и чувствовать, но его в мгновение — почему-то аккуратно — придавливают к стене, осматривают, прижимаются и давят. — Чимин, скажи мне, малыш, кто я для тебя? — томным шепотом спрашивает Чонгук и смотрит не в глаза, а в душу. — Кто? — почти визгом. — Кто ты для меня? Ты сейчас серьезно?! — словно прорывает парня. — Ты насильник, извращенец, шантажист! — отчаянно, слегка даже неуверенно и почти искренне. Чонгук прыскает смехом и нежно целует Чимина в щеку, не давит — касается, приласкать хочет. — Крошка, мне плевать, если ты будешь лгать мне, но себе хоть не ври… — шёпот, словно и не чонгуков — чист, мягок. — Тебе ведь нравится, всё что я делаю, — мужчина коленом раздвигает ноги Пака, улыбается тому в щеку, — тебе нравятся мои касания, моя периодическая грубость. Ты не замечаешь этого, но в порывах ты так искренне зовешь меня, просишь, выстанываешь это коронное «папочка». Ты любишь, когда я называю тебя «малышом», когда целую твою шею, плечи, поясницу. Боже, как ты выгибаешься, Чимин! Я чувствую твою подачу, всего тебя. Ты же любишь, когда я командую, когда приказываю делать совершенно смущающие вещи, — Чонгук делает паузу и касается своим носом Чиминова, заглядывает в потерянные глаза напротив и словно открывает врата, показывая тому долгожданный свет и свободу. — Ты всё такой же невинный на работе, такой потеряшка, такой сумбурный и до дури прелестный… Ты просто представить себе не можешь, как интересно за тобой наблюдать, — мужчина чуть щурится, — но тут… Рядом со мной эта невинность не поможет. Я знаю, что ты такой же извращенец, как и я, знаю, что последние пару недель ты сам наслаждаешься всем этим, так зачем врешь эти долгие месяцы? Хватит сдерживать свои стоны и жалобные всхлипы, хватит запрещать себе касаться меня. Откройся мне, малыш… Чимин, стони подо мной, дыши мои парфюмом, царапай мои плечи... Начальник тянется губами к губам и лишь невесомо прижимается, дышит успокаивающе, но почему-то холодно, а затем произносит так бережно: — Я люблю тебя, а ты любишь меня… — глаза в глаза. — Если хочешь уйти, то я дам тебе это сделать прямо сейчас. Я удалю всё, больше не посмотрю в твою сторону, не коснусь твоего тела. Я забуду тебя, как своего малыша, а ты забудешь меня, как своего папочку… Главное перестань сопротивляться. И Чимин видит, как Чонгук сглатывает, видит в его распахнутых, таких больших глазах волнение и просьбу, видит, как тот хочет прижать к себе, хочет связать и никогда не отпускать, хочет исцеловать до костей… Чимин видит эту ебанную любовь, и у него мурашки где-то внутри. Пак тронут и напуган: напуган ситуацией, напуган таким внезапным порывом, напуган возможной потерей. Либо сейчас, либо никогда. — Папочка, — так, как любит Чонгук, так, как Чимину отныне не стыдно. Губы мажутся о чужие, зубы стукаются друг о друга, нежность осталась в чужих словах и на сердце, а тут сумасшедшая страсть и вызов, тут извращение и насилие, тут крепкий Чонгук и неразбивающийся Чимин. Пошлость в касаниях, рычаниях и вздохах. Чонгук подхватывает парня под бедра, продолжая целовать, вылизывать, опускаться губами к шее, кусать ее и оставляет пылающие засосы. Чон, подобно зверю, срывает белоснежную рубашку, откидывая ту куда-то в сторону. Мужчина обжигает, несет к кровати и кидает уже податливое тело на мягкие простыни. Пак бесстыдно стонет под ним, всхлипывает, пока властные руки поглаживают чувствительное тело. Чонгук стягивает чужие брюки, а затем хищно улыбается, замечая подрагивающий бугорок на чужом белье. — Ха-ха, кто-то возбудился от моих слов? — Чонгук шлепает Чимина по бедру и хмыкает, возможно даже мурчит. — А еще меня извращенцем назвал. Мужчина мучительно медленно стягивает с себя галстук, параллельно осматривая столь аппетитное, такое жертвенное тело. Ему приходится принять тонну усилий, чтобы не коснуться раньше времени, не укусить до вскрика, не продавить кожу пальцами до внутренних кровотечений. Чонгук хочет оттрахать до слез, до потери сознания… — Хочу наказать тебя, малыш. Ты был таким непослушным: обозвал своего папочку, пытался сопротивляться мне, — лукавый тон вызывает в Чимине дрожь и панику. Парень наблюдает, как Чонгук идет к небольшому комоду, как достает оттуда плетку, кляп в виде красного шарика и — о боже — наручники. Чимин видит власть в чужой походке; Чимин видит всю серьезность ситуации в чужих глазах. — Я позабочусь о тебе и о том, чтобы завтра у тебя болел не только зад. И Чонгук проводит плеткой на телу Пака, наблюдает за чужой дрожью и возбуждением, усмехается, а затем берет в руки наручники и кляп. — Вставай на четвереньки, — слишком желанно произносит мужчина, а Чимин послушно встает на колени, опираясь ладошками о простынь, немного соскальзывая и неуклюже смотря на собственные пальцы. Чонгук проводит костяшками пальцев по щеке, убирает несколько прядей за ухо и надевает на парня кляп. — Теперь руки, — проговаривает Чон и заставляет уткнуться носом в мягкое одеяло, заводя руки за спину, пристегивая наручники, целуя ладонями плечи. Ладонь шлепает по выпяченному заду, а за хлопком следует несдержанный стон. Мужчина облизывается, берет в руки плетку и проводит ей по мягким половинкам, слышит в ответ шумное дыхание и видит, как разъезжаются по кровати такие желанные ноги. Чонгук шлепает по бедру, ведет к пояснице, гладит по спине и бьет по плечам, ладоням, спускается обратно к заднице, терзает, мучает, наказывает. Чонгук бьёт, кажется, без остановок, голос Чимина хрипнет от криков, от бесконечных просьб остановится, его кожа горит от постоянных ударов, болит от чонгуковых рук, которые хотят загладить боль, но лишь ухудшают ситуацию. Чимин горит кровавым огнем, хотя крови на его теле вроде как нет. На его теле лишь багрового цвета полосы, на его лице — каша из слез и слюней, на его заднице — боль и желание. Чимину больно, но эта боль возбуждает до искр перед глазами, до мини взрывов в члене, до крепко сжатых пальцев на ногах и руках. Пак старается стонать как можно громче; Пак хочет показать Чонгуку насколько ему это нравится, насколько он ему принадлежит. Мелодичные и звонки стоны возбуждают, давят на пах, и мужчина решает прекратить наказание. — Малыш, боже, что же ты творишь со мной, — ругается Чон и снимает с себя одежду. Чонгук перебирается на кровать, садится позади Чимина и тянет того к себе, стягивает с упругой задницы боксеры, рассматривает. Он смотрит на мокрую от смазки пробку, нетерпеливо облизывается, хочет пройтись языком, но вытаскивает ту, и по комнате разноситься характерный хлюп. Чонгук рычит на глухой звук, притягивает — сначала просто трется между половинок, прикрыв глаза, но потом, услышав под собой очередные всхлипы и почувствовав то, как чужие пальцы пытаются коснуться его пресса, резко входит и переходит на сумасшедший темп. Чимин стонет в бреду, жмурится, умирает от возбуждения и боли, почти кричит, когда Чонгук касается своим телом его избитого, а потом начинает бесподобно хрипеть. Чонгук смеётся в чиминов затылок, покусывает его за волосы, долбится жёстче и с рыком бурно кончает. Он тянется рукой к чужому члену, успевает коснутся только головки, как парень под ним изливается на его ладонь, плачет навзрыд, почти падает. Мужчина целует в шею, оглаживает бока, укладывает Чимина на бок и снимает с того кляп и наручники, а после аккуратно прижимается, чтобы не сделать больно тогда, когда это не надо. — Ты, как всегда великолепен, малыш, — шёпот в самое ухо. — Ты моё, а я люблю всё, что мне принадлежит. — Д-да, — смущенно и неуверенно бурчит Чимин. — Я тоже, кажется, люблю тебя… — Кого ты там любишь? Я что-то не расслышал, — нарочно громко интересуется Чонгук. — Папочку… Я люблю своего папочку, — по-прежнему смущено говорит Чимин, а затем засыпает. Он больше не собирается себя сдерживать, не собирается врать и закрываться. Он хочет взглянуть на Чонгука, как на своего парня, хочет отдать ему своё тело, хочет проверить на сколько их хватит. И он уверен, что хватит их надолго, потому что Чимин принадлежит Чонгуку, а Чонгук принадлежит ему.