Нить времени

- Если ты — ошибка, то я не хочу её исправлять. Эти слова Генриха неожиданно отдавали теплом где-то под ребрами. Сердце пропустило удар. Я сморгнула с глаз непрошеные слезы. Как мне объяснить этому мальчику, что я не должна быть тут? Как мне самой себе это объяснить? Сейчас, когда в горле мокро от затопившей меня нежности. Когда все, чего я хочу, это чтобы он немедленно положил свою ладонь мне на затылок, притянул ближе, так, чтобы губы к губам, так, чтобы не отвернуться, чтобы ловить его дыхание, чтобы… Настойчивый стук в дверь прервал мои мечты. Я подскочила с кровати, как ужаленная, а Генрих недовольно крикнул: - Ну кого еще там несет?! В комнату вошел высокий стройный мужчина лет примерно сорока. Лицо его можно было назвать красивым, если бы не надменное выражение и презрительный взгляд, который он бросил сначала на лежащего на подушках принца, а затем и на меня. На мне он задержался чуть дольше, чем того требовали приличия, особое внимание мужчина уделил моей шее, или, точнее будет сказать, цепочке с кольцом — подарком Генриха. Я внимательно изучала незнакомца — светлая, даже бледная из-за оттенявшего ее черного костюма кожа, резкие, я бы сказала, хищные черты лица, плотно сжатые тонкие губы, очень темные, почти черные, волосы, кое-где уже тронутые сединой, и неожиданно ярко-зеленые глаза. - Вы что-то хотели, сэр Ральф? - спросил вошедшего принц. Представлять меня этому сэру Ральфу Хэл явно был не намерен. Ну а я почла за лучшее не вмешиваться. - Ничего, кроме как передать Вашему Высочеству послание от Его Величества, - с легким поклоном мужчина протянул Генриху скрученный трубочкой плотный лист бумаги и продолжил: — Его Величество будет рад услышать, что Вам стало гораздо лучше, мой принц. Я закатила глаза — а разве не логичней ли было венценосному папаше самому проведать раненого сына? Да и что бы он там не написал в письме — не лучше ли сказать все сыну лично? Но, по всей вероятности, такие отношения в этой семье были в порядке вещей. Потому что Генрих как ни в чем не бывало взял послание короля, поблагодарил сэра Ральфа, и тот поспешил удалиться. - Кто это? - спросила я, - жуткий тип. - Сэр Ральф Невилл, первый граф Уэстморленд, - ответил принц, - жуткий, это правда, у меня от него мурашки. А вот мой братец Джон в восторге от нашего графа. В рот ему заглядывает, а тому только этого и нужно. Генрих с досадой вздохнул и развернул письмо отца. Бегло прочитал написанное и, уронив бумагу на одеяло, как-то зло рассмеялся. Смеялся Хэл долго, пока смех не перешел в надсадный кашель. Я поспешила дать принцу воды, и тот, наконец, успокоился. Перехватив мои руки, Генрих опять усадил меня рядом с собой. - Поедем со мной в Уэльс? - попросил он, - через неделю-другую, как только я смогу сесть в седло. Как все просто! Поехать в Уэльс с наследным принцем. Не угодно ли? - Отец пишет, что мой брат Джон займется тем, что окончательно раздавит восстание баронов. Ему это не составит труда, разумеется, ведь я месяц назад разбил их главаря в Шрусбери, - Генрих опять совсем по-детски потер нос кулаком и продолжил, - а мне теперь надлежит ехать в Уэльс. А знаешь, я даже рад. Не могу в этом замке, я тут задыхаюсь! Я не хочу тебя принуждать, просто прошу, поедем со мной. К тому же знаешь, Пойнс, - Хэл хитро улыбнулся, - ему не помешает хорошая порка, а ты, говорят, здорово обращаешься с кнутом. Как все сложно! Черт возьми, почему я все еще сижу тут? Почему слушаю все это? Если так дальше пойдет, я позволю этому мальчику-мужчине уговорить себя. Я зажмурилась, крепко-крепко, до желтых кругов на изнанке век. Это не сказка про прекрасного принца и простую смертную. Это какая-то чудовищная ошибка, насмешка над всеми законами физики или чего бы там не было. Эта история не кончится ничем хорошим. Все будет не так, как в сказке, все будет так, как и должно быть: прекрасный принц поведет под венец прекрасную принцессу, а простая смертная будет утирать слезы, наблюдая за счастливой парой из толпы таких же простых смертных. Я мягко высвободила свои ладони из теплых рук Генриха. - Ваше Высочество, - мой голос звучал тихо и глухо, но у меня не было сил говорить громче, - я прошу позволения покинуть Вас. - Полина, нет! - Генрих схватил меня за плечи, заглянул в глаза, - ты не можешь так просто… «Не просто», - подумала я про себя, - «знал бы ты, как непросто», а вслух сказала достаточно твердо: - Хэл, отпусти меня! Принц тут же убрал руки. - Я сделала ошибку, и я ее исправила. Ты поправишься. На этом все. Я хочу вернуться к себе. Тебе не приходило в голову, что у меня там своя жизнь? Что у меня есть семья? Что у меня есть друзья? Что меня кто-то ждет? Вам не приходило в голову, Ваше Высочество, что я не хочу никуда с Вами ехать? Как только последние слова были произнесены, голова принца дернулась, будто ему только что влепили пощечину, и я увидела, как на его виске быстро-быстро бьется тоненькая голубая жилка. С минуту мы просто молча смотрели друг на друга, затем Генрих отвел взгляд и уставился в окно. - Вы можете идти, леди, - его голос был тверд, а тон безразличен, - я еще раз благодарю Вас за все, что Вы для меня сделали. Не смею больше задерживать. Едва переступая ногами, будто подвешенная за веревочки кукла, я вышла из комнаты принца и, стараясь вспомнить все коридоры и повороты, которыми привел меня сюда ранее сэр Джон, пошла к выходу из замка. Как ни странно, топографический кретинизм на сей раз меня не мучил, и я довольно быстро вышла за ворота. Повернувшись, я бросила последний взгляд на громаду Вестминстер-холла. «Все правильно», - прошептала я тихо. Внезапно перед глазами как будто бы все поплыло, стало нечетким и размытым. Я, уже который раз за день, вытерла слезы. Все. Правильно. Дорогу к постоялому двору я помнила достаточно хорошо, поэтому шла быстро. Вечерело, но летнее солнце не спешило скрыться за горизонтом, и еще дарило городу тепло и чуть приглушенный сейчас, золотистый свет. Изредка мне попадались навстречу случайные прохожие, в основном же лондонцы, я уже знала, предпочитали вечерами сидеть по домам. Поэтому я удивилась, когда, пройдя уже три квартала, все еще продолжала отчетливо слышать у себя за спиной чьи-то шаги. Почувствовав легкое беспокойство, я обернулась и увидела метрах в десяти от себя фигуру высокого мужчины. Я остановилась. Мужчина приблизился. Сэр Ральф — узнала я его. С чего бы ему идти за мной? На мой незаданный вслух вопрос немедленно последовал ответ. Ну почти что ответ. - Отдай мне это! - громко приказал Невилл. Я искренне не понимала. Что отдать то? Я у него ничего не брала. - Отдай мне его! - сэр Ральф подошел еще ближе, - змЕя. Какого еще змея? - Я не понимаю, сэр, - должно быть, мой голос звучал испуганно и жалко, потому что мужчина, как-то нехорошо усмехаясь, подошел теперь совсем близко, и потянув завязки, распахнул мой плащ. Кольцо! - наконец-то дошло до меня. - Кольцо в форме змеи, пожирающей собственный хвост. - Этот змей, - продолжал сэр Ральф и протянув ладонь, дотронулся до кольца, - кем бы ты ни была, но ни ты, ни этот щенок, принц Уэльский, вы понятия не имеете, что с этим делать. Мужчина слегка потянул за цепочку. «Пусть забирает!» - вопил мой разум. «Это все, что у тебя осталось», - шептало сердце. Угадайте, кто победил? Резко выдернув цепочку из рук Невилла, я что есть сил припустила вдоль по улице. Благо, бегаю я быстро. Но этот гад, естественно, был быстрее. Не успела я добежать до конца улицы, как он догнал меня, и, развернув к себе лицом, буквально впечатал меня спиной в стену какого-то дома. Из глаз снова брызнули слезы. На этот раз мне просто было больно. Как рыба, выброшенная на берег, я хватала ртом воздух, который вышибло из моих легких, когда моя спина врезалась в камень. Прямо передо мной я увидела глаза сэра Ральфа и только теперь по настоящему испугалась — в ярко-зеленых глазах сейчас плескалось самое настоящее безумие. Тонкие, красиво очерченные губы Невилла кривились в презрительной ухмылке, а его руки потянулись к моей шее. На указательном пальце мужчины я заметила крупное кольцо, по стилю и изяществу исполнения чем-то напоминающее то, что пока висело на моей шее. Только вместо змеи это была голова волка. «Мама не переживет», - подумала я, когда сильные руки сдавили мое горло. И последняя мысль, которая посетила меня, прежде чем я провалилась в глухую, абсолютную темноту, была: «Тут ничего нельзя менять».