Нить времени

POV Полина Я открыла один глаз. Второй почему-то не хотел открываться. Я сильно зажмурилась и дернула веками. Теперь оба глаза были открыты. Прямо перед собой я увидела обычную, слава богу, современную стену, покрашенную светло-кремовой краской. Все бы хорошо, если бы эта стена не двигалась. Сначала в одну сторону, затем в другую. - Голова кружится, - подумала я. Рядом слышался размеренный тихий писк — я скосила глаза — справа от меня располагалась какая-та хитрая больничная (современная, ура!) аппаратура. Я закрыла глаза, чтобы не чувствовать головокружения. В голове крутились обрывочные воспоминания. Я помню, как сначала меня душил сэр Ральф, а потом на какое-то время темнота, тишина, и как сквозь эту тишину пробивается незнакомый мне мужской голос. Он говорит: «дыши»! И я пытаюсь сделать вдох, но у меня не получается. Тогда чьи-то губы накрывают мои, и кто-то незнакомый пытается поделиться со мной воздухом. Говорит: «смотри на меня»! Я пытаюсь, честно пытаюсь, но у меня не получается, веки как будто свинцовые, перед глазами муть, я вижу неясный мужской силуэт, чувствую, как чьи-то пальцы пытаются открыть мне веки, затем прижимаются к шее, нащупывают пульс. Мне неприятно, я отталкиваю от себя чужие руки, и это все, на что меня хватает, потому что сознание вновь уплывает, и я опять оказываюсь во тьме. Когда я очухиваюсь во второй раз, то возникает ощущение, будто я в невесомости, будто плыву по воздуху, но я стараюсь сосредоточиться и понимаю, что меня просто кто-то несет на руках. Кто и куда — мне абсолютно все равно, но я не хочу, чтобы меня несли. Я пытаюсь сказать это, но у меня не получается, просто мои связки не могут издать ни единого звука. И мне страшно. В третий раз я обнаруживаю себя лежащей на заднем сиденье автомобиля. Я чувствую щекой прохладную кожаную обивку, слышу запах автомобильного освежителя воздуха, и меня начинает тошнить. Мне стыдно, но я ничего не могу с собой поделать, и меня выворачивает прямо на идеально чистые салонные коврики. Машина тормозит, кто-то открывает дверь с моей стороны, дает мне попить из пластиковой бутылки и говорит: «держись, до больнички еще минут десять». Я не вижу говорившего — перед глазами только зеленая муть да желтые круги, и я опять наклоняю голову, и меня опять тошнит. Чьи-то руки держат мою голову, убирают волосы с лица, снова приставляют ко рту горлышко пластиковой бутылки с водой. Я делаю несколько глотков, горло раздирает, будто я глотнула кислоты, но мне становится немного легче. Я закрываю глаза и снова проваливаюсь в темноту. Сейчас мне не хочется знать, где я, кто меня сюда привез, как долго я тут валяюсь, и как долго еще мне придется здесь пролежать. Я хочу обратно, во тьму, туда, где у меня не болит горло и ушибленная сэром Ральфом спина, туда, где чужие руки не пытаются по пульсу определить, жива ли я, туда, где мне не страшно. И я закрываю глаза и, видимо, просто засыпаю, потому что сначала мне снится добродушное лицо сэра Джона Уидона, потом мама, которая надевает мне на шею толстый вязаный шарф, «чтобы не заболело горло», и, наконец, мне снится принц Хэл, как он сидит на высоком троне, на плечах у него карминовая мантия, подбитая горностаем, и чьи-то руки возлагают на его голову тяжелую корону. - Полина! - негромко позвали меня. Я почувствовала, как кто-то дотронулся до моего плеча, пытаясь разбудить. Открыв глаза, я, во-первых, убедилась, что голова уже не кружится, а, во-вторых, увидела в комнате симпатичного мужчину лет тридцати пяти, одетого в простые джинсы и свитер, и с небрежно накинутым на плечи медицинским халатом. - Привет! - поздоровался мужчина и широко улыбнулся мне. Вокруг серых глаз сразу же образовалась сеточка морщин, как это бывает у людей, которые много улыбаются. - Я доктор Стивен Гаррет, - представился он и протянул мне руку, - а Вы в больнице принцессы Грейс. Класс! Одна из лучших и одна из самых дорогих лондонских частных клиник. Интересно, как я буду расплачиваться за лечение? Я попыталась озвучить последний вопрос, но у меня ничего не получилось — я старательно шевелила губами, но не могла выговорить ни слова. - Не пытайтесь разговаривать, - остановил меня доктор Гаррет, - вы повредили связки, мы начнем лечение, и вскоре все пройдет, - с этими словами он протянул мне блокнот и ручку. Я написала интересующий меня вопрос. - А, это! - доктор небрежно махнул рукой, - я полагаю, беспокоиться Вам не о чем. Дело в том, что доставил вас сюда никто иной, как представитель компании-попечителя нашей больницы. Одинсон Индастриз оплатят все счета. Кстати, этот господин предупредил меня, что, хотя по правилам я и должен вызвать полицию, Вы можете не захотеть общаться с копами. Я насторожилась — название компании было довольно известным. С чего бы международному финансовому гиганту оплачивать мое лечение? В ответ я отрицательно закивала головой. Представляю себе этот разговор с полицейскими: - На Вас напали, мисс, нам очень жаль. - Ну еще бы, офицер, благодарю за сочувствие. - Вы знаете нападавшего, мэм? - Разумеется, офицер, один английский граф. О, кстати, он умер шестьсот лет назад. - Мисс Рощина, - доктор Гаррет в смущении почесал светлую макушку, - я не хочу лезть не в свое дело. Но я не идиот. И если Вы будете убеждать меня, что Вы неудачно упали с лестницы и запутались в собственном шарфике… Я врач, и я вижу, что у вас ушиб позвоночника и порванные голосовые связки. На вас напали. Если это домашнее насилие, и Вы боитесь признаться… Жестом я остановила этот поток слов. «Не надо полиции!» - написала я в блокноте и жирно подчеркнула написанное. Доктор пожал плечами и посоветовал мне подумать еще раз. Думать тут было совершенно не о чем, к тому же интересовал меня сейчас совсем другой момент. Я опять-таки при помощи ручки и блокнота спросила доктора, не знает ли он, была ли на мне цепочка с кольцом в виде змейки. Он сказал, что такая цепочка была, и сейчас она со всеми моими вещами находится в камере хранения, и что если я хочу, ее могут мне принести. Я, разумеется, хотела. Как только мне принесли цепочку, я тут же повесила ее на шею, погладила пальцем золотое тельце змеи — изумрудные глазки ярко блеснули, как будто змея мне подмигивала. Я убрала кольцо под воротник больничной рубашки — что с ним делать дальше, я уже решила. В больнице я провела около трех недель. Примерно к концу второй ко мне начал возвращаться голос, и, хотя связки еще побаливали, когда я пыталась говорить, а издаваемые мной звуки были какими-то сиплыми, я с удовольствием выбросила надоевший мне блокнот в корзину. Пару раз в неделю меня навещал Чарли и всегда приносил мне апельсины и журнал с кроссвордами. Апельсины я не любила с детства, а кроссворды вгоняли меня в уныние, но я все равно каждый раз искренне благодарила Виндзора, ведь он был единственным, кто навещал меня в больнице. Когда я смогла говорить, устроила Чарли допрос с пристрастием. Больше всего мне было интересно, кто обнаружил меня в той самой комнате с зеркалом. - Мистер Лафейсон, - охотно пояснил Чарли. Я непонимающе уставилась на мужчину (это имя мне, естественно, ничего не говорило), и он ответил: - Шишка из Одинсон Индастриз. - А что он делал у нас в музее? И как нашел меня? - Его контора курирует некоторые наши исследования, потому, сама понимаешь, я не могу контролировать его перемещения по музею, пусть хоть джигу на парадной лестнице пляшет. Я скорее тебя хочу спросить — что ты делала в западном крыле? Там ремонт начинается, никого из сотрудников нет. - Просто заблудилась, - соврала я. - Ну конечно, - не поверил мне Чарли, - заблудилась. - Чарли, я не хочу быть грубой, но могу я попросить тебя не лезть не в свое дело? Виндзор обиженно насупился, а я расстроилась — еще бы, обидела единственного в Лондоне пусть не друга, но очень хорошего знакомого. - Слушай, Чарли, - я пихнула его в бок, призывая не дуться, и протянула в знак примирения им же принесенный апельсин, - я должна этого мистера Лафейсона как-то отблагодарить, наверное. - Ну попробуй, - буркнул Чарли, - нужны ему твои благодарности! Он так и сказал: пусть мисс Рощина ни о чем не беспокоится и быстрее поправляется. Да с чего вдруг такая забота? Я искренне не понимала. - Нет, Чарли. Это в конце концов невежливо. Если ты говоришь, что он куратор музея, ты наверняка с ним встречаешься. Передай ему от меня вот это. Я сняла с шеи подаренную Хэлом цепочку, в последний раз провела пальцем по змеиным чешуйкам, посмотрела, как сверкнули маленькие глазки-рубины, и отдала кольцо Чарли. - Ну ты даешь, Полина! - изумился Виндзор, - это же дорогая вещь! Знал бы, Чарльз, насколько она мне дорога. - Просто отдай ему, - я положила кольцо в руку Чарли, сжала его ладонь в кулак и сверху накрыла своей. Мне нужно было пережить то, что со мной произошло, пережить и отпустить. Чтобы двигаться дальше. Через три недели я вернулась на работу. Раз в пять дней я посещала доктора Гаррета, он осматривал мое горло, мял шею, делал какие-то анализы, и, судя по всему, был ими доволен. В одно из таких посещений он вдруг сказал: - Знаете, мисс Полина, есть такое понятие, как медицинская этика. И согласно ей, я не имею права даже спрашивать Вас об этом. Но к черту этику, и можете подавать на меня в суд, но я спрошу — хотите поужинать со мной? Предложение было настолько неожиданным, что, наверное, как раз от неожиданности я и согласилась. Ужин мне понравился. И сам Стивен Гаррет мне понравился. Он был ненавязчивым, интеллигентным, милым, у него было чувство юмора и хорошие манеры, поэтому, когда он предложил встретиться еще раз, я согласилась. И в третий раз. И в четвертый. В пятую нашу встречу он познакомил меня со своими друзьями, и мы дружно напились как раз по поводу дня рождения одного из них. На шестом свидании он повел меня на выставку современного искусства, и мы ходили от одного экспоната к другому, дружно делая вид, что мы прекрасно понимаем, что изображено на той или иной картине, хотя догадаться, что же хотел художник выразить при помощи непонятных загогулин, было человеку в здравом уме совершенно невозможно. На седьмом свидании Стивен уложил меня в постель. Или я его уложила — все случилось у меня дома. И секс мне понравился. Стивен был нежным и неутомимым, его заботило не только свое, но и мое удовольствие. Засыпая в ту ночь у него на плече, я на минуту подумала, а что если это было бы плечом Хэла, но тут же поспешила выкинуть эту мысль из головы. Через восемь месяцев Стивен купил мне кольцо и предложил переехать к нему. Конечно, я согласилась — перспективный врач, приятный человек, нежный любовник, разве это не хорошая партия? «Мама будет в восторге, подумала я, - а бывший муж офигеет». Радость помолвки ничем не была бы омрачена, если бы Стивен не предложил мне съездить познакомиться с его родителями. Вернее, все было бы хорошо, если бы его родители не жили — угадайте где? - на севере Англии, в Карнарвоне. - Была когда-нибудь в Уэльсе, милая? - поинтересовался Стивен. Ну еще бы! Я в резиденцию принца Уэльского канализацию мечтала провести. - Нет, дорогой, - нехорошо врать жениху, но если рассказать правду, женихом он быть тут же перестанет. Ехать в Карнарвон я не могла. Просто не хотела бередить то, что все эти месяцы пыталась похоронить в самом потаенном уголке сердца. Поэтому я немедленно придумала себе кучу важных дел, которые ну никак не позволят мне в эти выходные прокатиться в Уэльс. В результате Стивен уехал один. А я должна была… Странно и глупо звучит, но я должна была попрощаться. На следующий день я поехала в Вестминстерское аббатство. Долго петлять между могил усопших монархов мне не хотелось, поэтому я просто спросила у служащих, как найти нужное мне захоронение. Через несколько минут я смотрела на высокую плиту, на которой находилось надгробное изображение Генриха Пятого. Как бы мне ни хотелось рассмотреть деревянную фигуру короля, но с высоты человеческого роста сделать это было невозможно - слишком уж высоким был могильный камень. По многочисленным фотографиям в интернете я знала, что хотя портретного сходства с тем Хэлом, которого я знала, ждать не стоило, но изображение все-таки было похожим на оригинал. Вокруг было полно туристов, но на меня никто особо не смотрел, поэтому я украдкой дотронулась до каменной плиты. - Прости меня, Хэл, - тихо сказала я, - если в последнюю нашу встречу я обидела тебя. И за то, что отдала твое кольцо, тоже прости. Не нужно тебе было отдавать его мне. Неожиданно за спиной я услышала, как какой-то мужчина негромким приятным голосом с выражением декламирует: - О, если бы муза вознеслась, пылая, На яркий небосвод воображенья, Внушив, что эта сцена — королевство. Актеры — принцы, зрители — монархи! Тогда бы Генрих принял образ Марса… Я резко обернулась. Прямо за мной высокий длинноволосый брюнет, одетый в черный костюм, читавший только что Шекспира, озорно подмигнул мне и широко улыбнулся.