Нить времени

POV Хэл Она появляется, как и тогда, много лет назад, ночью. Она появляется, когда в окно бьет свет полной луны. Когда я ворочаюсь на кровати, пытаясь побороть бессонницу. И меня разрывает отчаянное желание поверить своим глазам, поверить в то, что это действительно она, и еще большее желание, чтобы она оказалась обыкновенным видением, вызванным бессонницей, луной, выпитой накануне лишней пинтой пива, чем угодно, только бы она оказалась ненастоящей. Но это она. Живая. И я ругаю себя последними словами за то, что так радуюсь тому, что она здесь. Она появилась, когда я уже перестал ждать ее. Когда я начал забывать, как она выглядит. Спустя долгих семь лет после того, как дверь моей комнаты закрылась за ней, она стоит передо мной, как ни в чем не бывало. Как будто мы расстались только вчера. Она ни капли не изменилась (что-то такое она говорила о том, что время тут и там бежит по-разному). Я привык к мысли, что никогда ее не увижу. И вот она здесь. И это… Это нечестно. Я по крупице, по капле выдавливал из себя чувства к ней. Не справлялся, ненавидел себя за это, говорил себе, что глупо испытывать хоть что-то к женщине, которая то ли существует в реальности, то ли как морок, как наваждение приходит ко мне, когда ей вздумается, с тем только, чтобы запутать, замучить меня. Ах, нет — одергиваю я себя. Она не мучила, она спасала — шрам на бедре, как свидетель чудесного спасения. Какая насмешка — этот шрам оставила на моем теле одна женщина, а выцеловывает его теперь другая. Почти каждую ночь, лишь только мне удается ускользнуть к ней из замка. Этой, другой, я дорожу, как никем. А та, первая, которая будто под кожу проникла ко мне через этот шрам, и которую я так отчаянно пытался забыть, сейчас появляется, словно из ниоткуда. И это… Это неправильно. Она говорит: - Здравствуй, Хэл, я рада видеть тебя. И я вижу, что она лжет — в том, как она это говорит, нет ни капли радости. Она говорит: - Я не должна была приходить. А вот это правда — никогда она не должна была приходить. Ни тогда, ни сейчас. Говорит: - Прости. И лучше бы не просила прощенья — я вижу, что не оно ей нужно сейчас. Говорит: - Я все объясню. Ее голос так тих, что я едва слышу. Она смотрит в пол, как будто боится поднять взгляд на меня. И я подхожу ближе, беру ее за подбородок и заставляю взглянуть мне в глаза. И это… Это поражение. В ее глазах отчаяние и бесконечная усталость. Ее лицо бледно, а губы обкусаны. Я беру ее пальцы в свои ладони - они холоднее льда - и я тихонько тру эти пальцы, дую на них, легко целую, согревая. И в тот момент, когда мои губы касаются ее кожи, все мои барьеры, что я выстроил за семь лет без нее, падают, как карточный домик. Все мои попытки вытравить эту женщину из своего сознания, прогнать из памяти кажутся мне смешными и нелепыми. Какая-то невероятная, до сих пор неиспытанная мной нежность накрывает с головой. Я чувствую облегчение оттого только, что она стоит сейчас рядом, оттого, что я могу прикоснуться к ней, могу слышать ее голос. Я как будто раненый, который долго терпел боль, и теперь исцелен и понимает, что ему не нужно больше терпеть. Только сейчас мне почти физически больно видеть ее такой. Сломленной. Обреченной. Потерянной. Мне хочется вернуть в ее глаза покой, а в ее сердце смех. И наверное, я предаю сейчас ту, что была со мной последние три года, ту, что сама того не подозревая, почти помогла мне забыть вот эту. Та, что была все это время со мной, не заслуживает такого, и я не один раз еще прокляну себя за свое предательство, но прямо сейчас я не могу ничего поделать с той нежностью, которая появилась, как только я прикоснулся к женщине, которую не видел целых семь лет. Я прошу: - Расскажи мне все. И она рассказывает. Когда рассказ почти закончен, ее голос дрожит, срываясь, а лицо мокрое от слез. Мои руки сами собой сжимаются в кулаки от желания прямо сейчас, сию минуту разбить голову того, кто посмел причинить вред этой женщине. Но я заставляю себя не злиться и просто обнимаю ее. Так крепко, как будто кто-нибудь прямо сейчас пытается вырвать ее из моих рук. И возникает чувство, что только так правильно - мои руки вокруг ее тела — что по-другому и не должно быть. Постепенно она затихает, успокаивается, ее слезы высыхают, а голос больше не дрожит. Я даю ей выпить вина, и она послушно осушает кубок. Я заставляю ее лечь в кровать и укутываю покрывалом — в конце концов ей нужно отдохнуть и набраться сил, а я сегодня уже точно не смогу заснуть. Пока она засыпает, я сижу рядом и легонько глажу ее по волосам, иногда наклоняюсь к лицу и, чуть касаясь, целую лоб, веки, краешек губ. Она спокойно спит, когда я оставляю ее одну и выхожу из комнаты. Мне срочно нужно найти сэра Ральфа Невилла.